Чтобы найти выход.

Но теперь я ещё раз посмотрел на телефон и ещё раз прошелся взад-вперёд по садовой дорожке и подумал: может быть, они передумали. Может быть, они и не собираются приходить.

На полсекунды я подумывал о том, чтобы сдаться, пойти прогуляться по саду одному или вернуться в дом, где все мои кузины пили и делились историями о дедушке.

Затем, наконец, я увидел их. Плечом к плечу, шагая ко мне, они выглядели мрачно, почти угрожающе. Более того, они выглядели сплочёнными. Желудок сжался. Обычно они ссорились по тому или иному поводу, но сейчас они, казалось, шли в ногу, как в строю.

Возникла мысль: Подождите, мы встречаемся для прогулки... или для дуэли?

Я поднялся с деревянной скамейки, сделал неуверенный шаг навстречу, слабо улыбнулся. Они не улыбнулись в ответ. Теперь сердце действительно начало колотиться в груди. Глубоко дыши, приказал я себе.

Помимо страха, я чувствовал своего рода сверхсознание и чрезвычайно сильную уязвимость, которые я испытывал в другие ключевые моменты своей жизни.

Иду за гробом матери.

Иду в бой в первый раз.

Произношу речь в разгар панической атаки.

Было то же самое чувство, когда отправляешься на поиски и не знаешь, справишься ли с этим, в то же время полностью осознавая, что пути назад нет. Что Судьба была в седле.

Ладно, мамочка, подумал я, набирая темп, поехали. Пожелай мне удачи. Мы встретились на середине дорожки. Вилли? Папа? Привет.

Гарольд.

До боли холодно.

Мы развернулись, выстроились в шеренгу и двинулись по гравийной дорожке через маленький, увитый плющом каменный мост.

То, как мы просто синхронно выстроились в ряд, то, как мы безмолвно повторяли одни и те же размеренные шаги и склоняли головы, плюс близость этих могил — как это могло кому-то не напомнить о похоронах мамы? Я приказал себе не думать об этом, вместо этого думать о приятном хрусте наших шагов и о том, как наши слова улетали прочь, как струйки дыма на ветру.

Будучи британцами, будучи Виндзорами, мы начали непринуждённо болтать о погоде. Мы сравнили впечатления о похоронах дедушки. Он всё спланировал сам, вплоть до мельчайших деталей, напомнили мы друг другу с печальными улыбками.

Светская беседа. Самая непринуждённая. Мы затронули все второстепенные темы, и я продолжал ждать, когда мы перейдем к главному, удивляясь, почему это занимает так много времени, а также как, чёрт возьми, отец и брат могут казаться такими спокойными.

Я огляделся по сторонам. Мы преодолели изрядный участок местности и теперь находились прямо посреди Королевского кладбища, заваленного по щиколотку в телах больше, чем принц Гамлет. Кстати... разве я сам когда-то не просил, чтобы меня похоронили здесь? За несколько часов до того, как я отправился на войну, мой личный секретарь сказал, что мне нужно выбрать место, где должны быть захоронены мои останки. Если случится худшее, ваше Королевское высочество…война — вещь неопределенная…

Было несколько вариантов. Часовня Святого Георгия? Королевский склеп в Виндзоре, где дедушка был временно погребён в этот момент?

Нет, я выбрала этот, потому что сады были прекрасны, и потому что он казался безмятежным.

Наши ноги почти касались лица Уоллис Симпсон, па начал микро-лекцию об этом персонаже здесь, об королевском кузене вон там, обо всех некогда выдающихся герцогах и герцогинях, лордах и леди, в настоящее время покоящихся под лужайкой. Всю жизнь изучавший историю, он мог поделиться морем информации, и часть меня думала, что мы можем пробыть там несколько часов, а в конце может быть тест. К счастью, он остановился, и мы продолжили путь по траве вокруг края озера, добравшись до красивого маленького участка с нарциссами.

Именно там, наконец, мы приступили к делу.

Я попытался объяснить свою точку зрения на происходящее. Я был не в лучшей форме. Начнём с того, что я по-прежнему нервничал, изо всех сил стараясь держать свои эмоции под контролем, в то же время, стараясь быть кратким и точным. Более того, я поклялся не допустить, чтобы эта встреча переросла в ещё один спор. Но я быстро обнаружил, что это зависит не от меня. У па и Вилли были свои роли, и они пришли готовыми к драке. Каждый раз, когда я отваживался на новое объяснение, начинал новую линию мышления, один из них или оба перебивали меня. Вилли, в частности, ничего не хотел слышать. После того, как он несколько раз затыкал меня, мы с ним начали язвить, говоря некоторые из тех же вещей, которые говорили месяцами, годами.

Стало так жарко, что папа поднял руки. Хватит!

Он встал между нами глядя на наши раскрасневшиеся лица: Пожалуйста, мальчики, не превращайте мои последние годы в страдание.

Его голос звучал хрипло, слабо. Это звучало, если честно, старо.

Я подумал о дедушке.

Внезапно что-то перевернулось внутри меня. Я посмотрел на Вилли, по-настоящему посмотрел на него, может быть, впервые с тех пор, как мы были мальчиками. Я воспринял всё это: его знакомый хмурый взгляд, который всегда был у него по умолчанию в отношениях со мной; его тревожное облысение, более выраженное, чем у меня; его знаменитое сходство с Мамочкой, которое со временем исчезало. С возрастом. В некотором смысле он был моим зеркалом, в некотором смысле он был моей противоположностью. Мой любимый брат, мой заклятый враг, как это случилось?

Я чувствовал огромную усталость. Я хотел вернуться домой, и я понял, каким сложным понятием стал дом. Или, может быть, оно всегда было таким. Я указал на сады, город за ними, нацию и сказал: Вилли, это должно было быть нашим домом. Мы собирались прожить здесь всю оставшуюся жизнь.

Ты ушел, Гарольд.

Да… и ты знаешь почему.

Не знаю.

Ты... не знаешь?

Честно не знаю.

Я отвернулся. Я не мог поверить своим ушам. Одно дело не соглашаться с тем, кто был виноват или как всё могло быть по-другому, но чтобы он заявлял о полном незнании причин, почему я покинул страну своего рождения — землю, за которую я сражался и был готов умереть — страну матери? Эта чреватая опасностями фраза. Заявлять, что ничего не знаем о том, почему мы с женой пошли на решительный шаг, забрали ребёнка и просто сбежали со всех ног, оставив всё: дом, друзей, мебель? Правда?

Я посмотрел на деревья: ты не знаешь!

Гарольд…я честно не знаю.

Я повернулся к па. Он смотрел на меня с выражением, которое говорило: Я тоже.

Ух ты, подумал я. Может быть, они и правда этого не знают.

Поразительно. Но, может быть, это было правдой.

И если они не знали, почему я ушёл, может быть, они просто не знали меня. Вообще.

И, возможно, они никогда этого по-настоящему не хотели.

И, честно говоря, может быть, я тоже этого не позволял.

От этой мысли мне стало еще холоднее и ужасно одиноко.

Но это также меня разозлило. Я подумал: я должен им рассказать.

Как им рассказать?

Я не могу. Это заняло бы слишком много времени.

Кроме того, они явно не в том настроении, чтобы слушать.

Во всяком случае, не сейчас. Не сегодня.

Итак:

Па? Вилли?

Мир? Начнём.

ИСТОРИИ БЫЛИ ВСЕГДА

Время от времени люди шептались о людях, которым не повезло в Балморале. Давняя Королева, например. Обезумевшая от горя, она заперлась в замке Балморал и поклялась никогда оттуда не выходить. И очень правильный бывший премьер-министр: он назвал это место «сюрреалистическим» и «совершенно причудливым».

Тем не менее, я не думаю, что слышал эти истории через какое-то время. Или, может быть, я слышал их, но они не запомнились. Для меня Балморал всегда был просто раем. Помесь сказок Диснея и какой-то священной рощи друидов. Я всегда был слишком занят рыбалкой, стрельбой, беготней вверх и вниз по холмам, чтобы замечать что-то неладное в фэн-шуе старого замка.