Лицо покраснело. Я почувствовал такую зависть.

Правда?

Да, да, да, и это было так приятно. Она так здорово обнималась!

Да, помню.

Но я не помнил.

Как бы я ни старался, я почти ничего не запомнил.

ПОБЫВАЛ В БОТСВАНЕ, провёл несколько дней с Тидж и Майком. Я почувствовал тягу к ним, физическую потребность отправиться в путешествие с Майком, снова сидеть на коленях у Тидж, разговаривать и чувствовать себя в безопасности.

Чувствовать себя дома.

Самый конец 2015 года.

Я проникся к ним доверием, рассказал им о своих сражениях с тревогой. Мы сидели у костра, где всегда лучше всего обсуждать такие вещи. Я рассказал им, что совсем недавно нашёл несколько способов, которые вроде как работают.

Так что... была надежда.

Например, терапия. Я последовал предложению Вилли, и хотя не нашёл терапевта, который бы мне понравился, простое общение с несколькими из них открыло мне новые возможности.

Кроме того, один терапевт вскользь сказал, что я явно страдаю от посттравматического стресса, и это меня насторожило. Это заставило меня двигаться, как мне казалось, в правильном направлении.

Ещё мне, похоже, помогла медитация. Она успокоила мой бешеный ум, принесла определённое спокойствие. Я не любил молиться, природа по-прежнему была моим Богом, но в самые тяжёлые моменты я закрывал глаза и затихал. Иногда я также просил о помощи, хотя не совсем понимал, кого прошу.

Время от времени я чувствовал ответы.

Психоделики тоже принесли мне пользу. Я экспериментировал с ними в течение многих лет ради забавы, но теперь начал использовать их терапевтически, с лечебной целью. Они не просто позволяли мне на время уйти от реальности, а переосмыслить её. Под воздействием веществ я мог отпустить жёсткие предубеждения, увидеть, что существует другой мир за пределами моих сильно отфильтрованных чувств, который был столь же реален и вдвойне прекрасен — мир без красного тумана, без причин для него. Там была только истина.

Когда действие психоделиков затуманивало память об этом мире, осталась только мысль: Это не всё, что есть на свете. Все великие провидцы и философы говорят, что наша повседневная жизнь — иллюзия. Я всегда чувствовал в этом правду. Но насколько же обнадёживающе было, съев гриб или хлебнув айяуаски, убедиться в этом на собственном опыте.

Однако единственным средством, которое оказалось наиболее эффективным, была работа. Помогать другим, делать что-то хорошее в мире, смотреть не внутрь, а вовне. Вот, что лучше всего. Африка и «Игры непобеждённых» — эти цели долгое время были самыми близкими моему сердцу. Но теперь я хотел погрузиться глубже. За последний год или около того я разговаривал с пилотами вертолётов, ветеринарными врачами, рейнджерами, и все они говорили мне, что идёт война, война за спасение планеты. Война, говорите?

Записывайте меня.

Одна небольшая проблема: Вилли. Он говорил, что Африка — его дело. И у него было право так говорить, или он так считал, потому что он Наследник. В его власти было наложить вето на мои планы, и он намеревался воспользоваться этим правом.

Я рассказывал Тидж и Майку, что мы несколько раз здорово поругались по этому поводу. Однажды мы чуть не подрались в присутствии друзей детства, сыновей Эмилии и Хью. Один из них спросил: Почему вы не можете работать с Африкой вместе?

С Вилли чуть не случился припадок, он налетел на того сына за такое предложение. Потому что носороги, слоны — это моё!

Всё это было так очевидно. Он не столько заботился о поиске своего предназначения или увлечения, сколько о том, чтобы выиграть пожизненное соревнование со мной.

В ходе нескольких жарких дискуссий выяснилось, что Вилли, когда я отправился на Северный полюс, очень обиделся. Он чувствовал себя оскорблённым тем, что его не пригласили. В то же время он сказал, что галантно отошёл в сторону и разрешил мне поехать, более того, он позволил мне общаться с ранеными солдатами. Я разрешил тебе работать с ветеранами, почему ты не разрешаешь мне заниматься африканскими слонами и носорогами?

Я пожаловался Тидж и Майку, что наконец-то увидел свой путь, что наконец-то нашёл то, что могло бы заполнить дыру в сердце, оставленную службой в армии, и даже нечто более долговечное, а Вилли стоит на моём пути.

Они были потрясены. Продолжай бороться, сказали они. В Африке вам обоим найдётся занятие. Вы оба там нужны.

И вот, с их поддержкой, я отправился в четырёхмесячную поездку по поиску фактов, чтобы узнать правду о войне за слоновую кость. Ботсвана. Намибия. Танзания. Южная Африка. Я отправился в Национальный парк Крюгера, огромный участок сухой, бесплодной земли размером с Израиль. В войне с браконьерами Крюгер был линией фронта. Популяции носорогов, как чёрных, так и белых, резко сократились из-за армий браконьеров, которых стимулировали китайские и вьетнамские преступные синдикаты. Один рог носорога стоил огромных денег, поэтому на каждого арестованного браконьера приходилось ещё пять, готовых занять его место.

Чёрные носороги были более редкими и, следовательно, более ценными. Они также были более опасны. Как все травоядные, они жили в густом кустарнике, и пробираться за ними вброд было смертельно опасно. Они не знали, что вы пришли на помощь. Несколько раз на меня нападали, и мне везло, что я уходил живым. (Совет: всегда знайте, где находится ближайшая ветка дерева, потому что вам может понадобиться запрыгнуть на неё). У меня были друзья, которым не повезло.

Белые носороги были более послушными и более многочисленными, но, возможно, из-за этой послушности их век мог стать кратким. Будучи травоядными, они также жили на открытых пастбищах. Их легче увидеть, легче подстрелить.

Я участвовал в бесчисленных патрулях по борьбе с браконьерством. Несколько раз в Крюгере мы приходили слишком поздно. Я видел, наверное, 40 изрешеченных пулями туш носорогов.

Браконьеры в других частях Южной Африки, как я узнал, не всегда стреляли в носорогов. Пули были дорогими, а выстрелы выдавали их местоположение. Поэтому они обкалывали носорога транквилизатором, а затем отпиливали рог, пока носорог спал. Носорог просыпался без морды и, спотыкаясь, уходил в кусты умирать.

Я ассистировал на одной длительной операции носорогу по имени Хоуп, восстанавливал ей морду, латая открытые мембраны внутри отверстия, в котором когда-то находился рог. Я и вся хирургическая команда сильно переживали. Мы все сомневались, правильно ли поступили с бедной девочкой. Ей было так больно.

Но мы просто не могли её отпустить.

Однажды утром на вертолёте над Крюгером мы долго летали по кругу в поисках приметных признаков. Вдруг я заметил самый верный признак из всех.

Вот, сказал я.

Грифы.

Мы быстро снизились.

Тучи стервятников взлетели, как только мы коснулись земли.

Мы выпрыгнули, увидели бешеные следы в пыли, гильзы, сверкающие на солнце. Повсюду кровь. Мы пошли по тропе в кустарник и нашли огромного белого носорога, с огромной дырой там, где был рог. По всей спине у неё были раны. 15 дырок, по моим подсчётам.

Её шестимесячный детёныш лежал рядом с ней, мёртвый.

Мы собрали воедино всё, что произошло. Браконьеры застрелили мать. Она с детёнышем убежали. Браконьеры преследовали их до этого места. Мать ещё была в состоянии защитить или укрыть детёныша, поэтому браконьеры перерубили ей позвоночник топорами, чтобы обездвижить. Пока она была ещё жива и истекала кровью, ей отпилили рог.

Я не мог говорить. Солнце палило с раскалённого голубого неба.

Мой телохранитель спросил егеря: Кого убили первым: детёныша или мать?

Трудно сказать.

Я спросил: Как думаете, браконьеры где-то поблизости? Мы можем их найти?