Она груба. Она резкая. Она оттолкнула от себя половину сотрудников.

Не в первый раз он повторял истории из прессы. Трудная Герцогиня, всё это дерьмо собачье. Слухи, ложь от его команды, бульварная чепуха, и я снова сказал ему об этом. Сказал, что от старшего брата ожидал большего. Я был потрясён, увидев, что его это действительно разозлило. Он пришёл сюда, ожидая чего-то другого? Неужели он думал, будто я соглашусь, что моя невеста чудовище?

Я сказал ему сделать шаг назад, отдышаться и по-настоящему спросить себя: Разве Мег не его невестка? Не слишком ли токсично это заведение[21] к любому новичку? В худшем случае, если его невестке трудно приспособиться к новому офису, новой семье, новой стране, новой культуре, разве он не видит иного пути, как дать ей некоторые послабления? Разве тебе трудно просто поддержать её? Помочь ей?

Но ему не интересно было спорить. Он пришёл за другим. Ему хотелось, чтобы я согласился, что Мег неправа, а затем согласился, что с этим нужно что-то делать.

Что, например? Отругать её? Уволить её? Развестись с ней? Я не мог найти ответа. Но Вилли тоже не мог, он вообще не думал головой. Каждый раз, когда я призывал его притормозить, указывая на нелогичность того, что он говорит, он начинал повышать голос. Вскоре мы уже не разговаривали друг с другом, а перешли на крик.

Среди всех различных буйных эмоций, охвативших брата в тот день, одна действительно бросилась мне в глаза. Он казался обижен. Он, казалось, был обижен тем, что я не подчиняюсь ему безропотно, что я настолько дерзок, что отказываюсь от него или бросаю ему вызов, чтобы опровергнуть сведения, полученные от его доверенных помощников. Тут у всех были чётко прописанные партии, а я имел наглость не следовать им. Он настолько вошёл в роль Наследника, что не мог понять, почему я не играю роль Запасного.

Я сидел на диване, он стоял надо мной. Помню, я сказал: Ты меня не слушаешь, Вилли.

Он и правда не слушал. Просто не хотел.

Честно говоря, он чувствовал ко мне то же самое.

Он обзывал меня. По-разному. Сказал, что я отказываюсь брать на себя ответственность за происходящее. Сказал, что меня не волнует мой офис и те, кто на меня работает.

Вилли, приведи мне хоть один пример...

Он перебил меня, заявляя, что пытается мне помочь.

Серьёзно? Помочь мне? Извини, теперь это так называется? Помочь мне?

По какой-то причине это его задело ещё сильнее. Он шагнул ко мне и продолжил ругаться.

До этого момента мне было просто некомфортно, а теперь мне стало немного страшно. Я встал, прошёл мимо него и вышел на кухню, к раковине. Он следовал за мной по пятам, ругался и кричал.

Я налил стакан воды себе и ему, а затем передал воду. Вряд ли он сделал хоть глоток.

Вилли, я не могу с тобой разговаривать, когда ты в таком состоянии.

Он поставил воду, снова меня обозвал, а потом подошёл. Всё произошло так быстро. Очень быстро. Он схватил меня за воротник, порвал ожерелье и повалил на пол. Я приземлился на собачью миску, которая треснула у меня под спиной, а осколки вонзились в меня. Я лежал там какое-то время, ошеломлённый произошедшим, затем встал и сказал ему, чтобы он убирался.

Давай, ударь меня! Тебе будет лучше, если ударишь меня!

Что?

Да ладно, мы всегда дрались. Тебе будет лучше, если ударишь меня.

Нет, только тебе станет лучше, если я тебя ударю. Пожалуйста… просто уйди.

Он вышел из кухни, но не покинул Нотт Котт. Я слышал, что он сидит в гостиной. Я оставался на кухне. Прошло две минуты, две долгие минуты. Он вернулся с сожалением и извинился.

Он подошёл к входной двери. На этот раз я последовал за ним. Перед уходом он повернулся и сказал: Не надо говорить об этом Мег.

Ты про то, что ты на меня набросился?

Я не бил тебя, Гарольд.

Отлично. Я не скажу ей.

Хорошо, спасибо.

Он ушёл.

Я посмотрел на телефон. Обещание есть обещание, сказал я себе, поэтому не позвонил жене, как бы мне этого ни хотелось.

Но мне нужно было с кем-то поговорить, поэтому я позвонил своему психологу.

Слава Богу, она ответила.

Я извинился за вторжение, сказал ей, что не знаю, кому ещё звонить. Я сказал ей, что поругался с Вилли, он повалил меня на пол. Я посмотрел вниз и сказал ей, что моя рубашка разорвана, а ожерелье порвано.

Я сказал ей, что у нас был миллион драк в жизни. Мальчишками мы только и делали, что дрались. Но тогда было по-другому.

Психолог велела мне сделать глубокий вдох. Она несколько раз просила меня описать сцену. Каждый раз, когда я это делал, это больше походило на дурной сон.

И тут я немного успокоился.

Я сказал ей: Я горжусь собой.

Гордишься, Гарри? Чем?

Тем, что не ударил его в ответ.

Я остался верен своему слову и ничего не сказал Мег. Но вскоре после своего возвращения, она увидела, как я выхожу из душа, и ахнула.

Хаз, что это за царапины и синяки у тебя на спине?

Я не мог солгать ей.

Она не удивилась и совсем не рассердилась.

Ей было ужасно грустно.

Вскоре после этого дня было объявлено, что два королевских дома, Кембридж и Сассекс, больше не будут делить один офис. Мы больше не будем работать вместе ни в каком качестве.

Великолепная четвёрка… заканчивает работу.

Реакция была примерно такой, как и ожидалось. Публика стонала, журналисты ревели. Более обескураживающий ответ был от моей семьи — тишина. Они никогда ничего не комментировали никогда не говорили мне ничего в частном порядке. Я никогда не слышал ни слова ни от па, ни от бабушки. От этого я задумался, по-настоящему задумался о тишине, которая окружала всё, что происходило со мной и Мег. Я всегда говорил себе, что если в семье никто открыто не осуждает нападения прессы, не значит ли это, что они им потворствуют. Но теперь я спросил: так ли это? Откуда мне знать? Если они никогда ничего не говорят, почему я так часто предполагаю, что знаю, что они чувствуют?

И кто сказал, что они однозначно на нашей стороне?

Всё, чему меня учили, всё, во что я верил пока рос: в семью и монархию, в её основополагающую справедливость, её функцию объединять, а не разделять, подрывалось, ставилось под сомнение. Неужели всё это ложь, шоу? Потому что, если мы не можем постоять друг за друга, сплотиться вокруг нового члена, первого представителя двух рас, тогда кем мы являемся на самом деле? Можно ли это назвать настоящей конституционной монархией? Настоящей семьёй?

Разве «защищать друг друга» не является первым правилом каждой семьи?

Мы с Мег переехали в Букингемский дворец.

Мы также переехали в наш новый дом.

Фрогмор был готов.

Нам понравилось это место с первой минуты. Было ощущение, что нам суждено там жить. Нам не терпелось просыпаться утром, отправляться на долгую прогулку по саду, наблюдать за лебедями. Особенно за злющим Стивом.

Мы познакомились с садовниками королевы, узнали их имена и названия всех цветов. Они были в восторге от того, насколько мы ценили и хвалили их мастерство.

Среди всех этих изменений мы столкнулись с нашим новым пиар менеджером — Сарой. Мы разработали с ней новую стратегию, центральным элементом которой было не иметь ничего общего с "Королевской ротой", и надеялись, что вскоре сможем начать всё сначала.

В конце апреля 2019 года, за несколько дней до того, как Мег должна была родить, мне позвонил Вилли.

Я ответил на звонок в нашем новом саду.

Что-то произошло между ним, па и Камиллой. Я не всё разобрал, он говорил слишком быстро и был слишком расстроен. На самом деле он был в ярости. Я понял, что люди па и Камиллы подбросили историю или истории о нём, Кейт и детях, и он больше не собирался этого терпеть. Дайте па и Камилле палец, говорил он, они всю руку отхватят.