Она спросила, может ли она привести подругу. И брата.

Конечно! Чем больше людей, тем веселее

Несколько часов спустя она уже была у нас, входила в дверь. Оказалось, память меня не подвела. Она была... другой. Это было слово, которое пришло мне на ум, когда я впервые встретил её, и оно сразу же пришло на ум сейчас, а затем снова и снова во время барбекю. Другая.

В отличие от многих других, кого я знал, она, казалось, совершенно не загонялась внешностью, приличиями, королевской властью. В отличие от многих девушек, которых я встречал, она явно не примеряла корону в момент, когда пожимала мне руку. Она казалась невосприимчивой к тому распространённому недугу, который иногда называют синдромом трона. Это было похоже на действие, которое актёры и музыканты оказывают на других, за исключением того, что у актёров и музыкантов первопричиной является талант. У меня не было таланта — так мне часто говорили, — и поэтому все реакции на меня не имели ко мне никакого отношения. Они были связаны с моей семьёй, моим титулом, и, следовательно, они всегда смущали меня, потому что были столь незаслуженными. Я всегда хотел знать, каково это — встретить девушку и не видеть, как её глаза расширяются при упоминании моего титула, а вместо этого расширять их самому своим разумом и сердцем. С Челси это казалось реально возможным. Её не только не интересовал мой титул, но и, казалось, он ей наскучил. А… так ты принц? (Зевок).

Она ничего не знала о моей жизни, и ещё меньше — о моей семье. Бабуля, Вилли, па — кто они? Более того, она была удивительно нелюбопытна. Вероятно, она даже не знала о матери; скорее всего, она была слишком молода, чтобы помнить трагические события августа 1997 года. Конечно, я не мог быть уверен, что это правда, потому что, к чести Челси, мы не говорили об этом. Вместо этого мы говорили о главном, что у нас было общего, — об Африке. Челси, родившаяся и выросшая в Зимбабве, а сейчас живущая в Кейптауне, любила Африку всей душой. Её отец владел большой охотничьей фермой, и это было точкой опоры её мира. Хотя ей нравились годы, проведённые в британской школе-интернате Стоу, она всегда спешила домой на каникулы. Я сказал ей, что понимаю. Я рассказал ей о своем опыте, изменившем мою жизнь в Африке, о моих первых поездках. Я рассказал ей о странном приходе леопарда. Она кивнула. Она всё поняла. Блестяще. Африка действительно предлагает такие моменты, если ты готов. Если ты достоин.

В какой-то момент вечером я сказал ей, что скоро пойду в армию. Я не смог распознать её реакцию. Может быть, у неё её не было? По крайней мере, так показалось.

Затем я сказал ей, что Джордж, Марко и я все отправляемся на следующий день в Ботсвану.

Мы собирались встретиться с Ади и с другими знакомыми, плыть вверх по реке. Поедешь с нами?

Она застенчиво улыбнулась, на мгновение задумавшись. У неё с подругой другие планы…

О, очень жаль.

Но их можно отменить, сказала она. Они с удовольствием поедут с нами.

МЫ ТРИ ДНЯ гуляли, смеялись, выпивали, общались с животными.

Не только с дикими животными. Случайно мы встретились с ловцом змей, который показал нам свою кобру и свою гремучую змею. Он брал змей и сажал себе на плечи, руки, устраивая нам приватное шоу.

Позже той ночью мы с Челси впервые поцеловались под звёздами.

Джордж, тем временем, по уши влюбился в её подружку.

Когда Челси с подругой пришло время возвращаться домой, Джорджу — в Австралию, а Марко — в Лондон, все стали грустно прощаться.

Внезапно я оказался один в зарослях, только с Ади.

Что теперь?

Мы слышали о лагере неподалеку. Два режиссёра снимали документальный фильм о дикой природе, и нас пригласили пройтись и познакомиться с ними.

Мы запрыгнули в "Лендкрузер" и вскоре оказались в центре шумной вечеринки в буше. Мужчины и женщины пили, танцевали — все в причудливых масках животных, сделанных из картона и чистящих средств для труб. Карнавал в Окаванго.

Заводилами этого беспредела была супружеская пара лет тридцати: Тидж и Майк. Как я понял, они и были режиссёрами фильма. На самом деле, они владели целой кинокомпанией плюс этим лагерем. Я представился, похвалил их за способность устраивать поистине эпический движ.

Они рассмеялись и сказали, что заплатят за это завтра.

Обоим пришлось рано вставать на работу.

Я спросил, могу ли присоединиться. Я бы с удовольствием посмотрел, как работает кинопроизводство.

Они посмотрели на меня, потом переглянулись. Они знали, кто я такой, и, хотя встреча со мной была достаточно неожиданной, идея нанять меня в качестве помощника была воспринята с большим энтузиазмом.

Майк сказал: Конечно, можешь присоединиться. Но тебе придется поработать. Поднимать тяжёлые коробки, таскать на себе камеры.

Я видел по их лицам, что они ожидали, что на этом все закончится.

Я улыбнулся и сказал: Звучит здорово.

Они были шокированы. И польщены.

Это было что-то вроде любви с первого взгляда. С обеих сторон.

Тидж и Майк были африканцами. Она была из Кейптауна, он — из Найроби. Однако она родилась в Италии, провела детство в Милане и особенно гордилась своими миланскими корнями, источником своей душевности, по её словам, что было настолько близко к гордости, насколько вы когда-либо слышали от Тидж. Она даже когда-то говорила по-итальянски, хотя и забыла его, печально сказала она. Вот только на самом деле она ничего не забыла. Каждый раз, когда она попадала в больницу, она шокировала всех тем, что после наркоза бегло говорила по-итальянски.

Майк вырос на ферме, научился ездить верхом вскоре после того, как научился ходить. По счастливой случайности его сосед был одним из первых в мире режиссёров фильмов о дикой природе. Каждый раз, когда у Майка выдавалась свободная минута, он забегал в соседнюю комнату и сидел с соседом, засыпая его вопросами. Майк нашел своё единственное истинное предназначение, и сосед распознал и поощрял это.

И Тидж, и Майк были талантливы, блестящи и всецело преданы дикой природе. Я хотел провести как можно больше времени с ними двумя, не только в этой поездке, но и вообще.

Проблема была в том, позволят ли они мне?

Я часто ловил на себе взгляды Тидж, оценивающие, с любопытной улыбкой на лице — как будто я был чем-то диким, неожиданно забредшим к ним в лагерь. Но вместо того, чтобы прогнать меня или использовать, как сделали бы другие, она протянула руку и... погладила меня. Десятилетия наблюдений за дикой природой дали ей ощущение дикости, почтение к ней как к добродетели и даже основному праву. Она с Майком были первыми, кто лелеяли ту дикость, которая все ещё была во мне, не потерянную из-за горя — и папарацци. Они были возмущены тем, что другие хотели устранить эту последнюю деталь, что другие стремились посадить меня в клетку.

В той поездке, а может быть, и в следующей, я спросил Тидж и Майка, как они познакомились. Они смущенно улыбнулись.

Общий друг, пробормотал Майк.

Свидание вслепую, прошептала Тидж.

Всё произошло в небольшом ресторанчике. Когда Майк вошёл, Тидж уже сидела за столом спиной к двери. Она не могла видеть Майка, а только слышала его голос, но ещё до того, как обернулась, она поняла по тону, тембру, изменению температуры в комнате, что влипла по уши.

Они прекрасно поладили за ужином, а на следующий день Тидж пошла к Майку выпить кофе. Она чуть не упала в обморок, когда вошла. На верхней полке его книжного шкафа стояла книга её деда, Роберта Ардри, легендарного учёного, эссеиста, писателя. (Он получил номинацию на "Оскар" за сценарий "Хартума".) В дополнение к книгам дедушки, Майк расставил все другие любимые книги Тидж в том же порядке, в каком они были расставлены на её собственных полках. Она поднесла руку ко рту. Это была синхронность. Это был знак. Она никогда не возвращалась в свою квартиру, разве что для того, чтобы собрать свои вещи. С тех пор они с Майком были вместе.