Но кто я такой, чтобы спорить? Если полковник Эд считает Афганистан более безопасным и, если он готов послать меня туда, отлично.

Чем бы я могу заниматься в Афганистане, полковник?

FAC. Передовой авиадиспетчер.

Я моргнул.

Очень востребованная работа, — объяснил он. Перед авиадиспетчером стояла задача организовывать всю воздушную мощь, прикрывать парней на земле, организовывать рейды — не говоря уже о спасении, медицинской эвакуации, и так далее по списку. Это, конечно, не была новая работа, но она стала жизненно важной в этой новой войне.

Почему, сэр?

Потому что чертовы талибы повсюду! И нигде!

Их просто невозможно найти, объяснил он. Местность была слишком рельефной, слишком отдалённой. Горы и пустыни, испещрённые туннелями и пещерами — было похоже на охоту на коз.

Или на призраков. Нужно было смотреть с высоты птичьего полета.

Поскольку у талибов не было ни воздушных сил, ни единого самолёта, это было легко. Мы, британцы, плюс янки, господствовали в воздухе. Но авиадиспетчеры помогали нам использовать это преимущество. Скажем, патрулирующей эскадрилье нужно было знать о близлежащих угрозах. Авиадиспетчер проверял беспилотники, проверял пилотов истребителей, проверял вертолёты, проверял свой высокотехнологичный ноутбук — и создавал 360-градусную картину поля боя.

Допустим, та же эскадрилья внезапно попадала под обстрел. Авиадиспетчер обращается к меню: "Апачи", "Торнадо", "Миражи", F-15, F-16, A-10 — и вызывает самолёты, наиболее подходящие для данной ситуации, или лучшие из имеющихся, а затем наводит их на врага. Используя самое современное оборудование, диспетчеры не просто обрушивали огонь на головы противника, они размещали его там, как корону.

Затем он рассказал мне, что все авиадиспетчеры получают возможность подняться в воздух на "Ястребе" и испытать себя в воздухе.

Когда полковник Эд замолчал, у меня потекли слюнки. Авиадиспетчер, сэр.Когда я улетаю?

Не так быстро.

FAC была очень престижной. Так что придётся потрудиться. Кроме того, это была сложная работа. Все эти технологии и ответственность требовали серьёзной подготовки.

Прежде всего, сказал он. Я должен пройти сложный процесс сертификации.

Где, сэр?

На базе Лиминг.

В... Йоркшир-Дейлс?

РАННЯЯ ОСЕНЬ. Сухие каменные стены, лоскутные поля, овцы, перекусывающие на травянистых склонах. Живописные известняковые утесы, скалы и осыпи. Во всех направлениях — ещё одно прекрасное фиолетовое болото. Эта местность не была столь знаменита, как Озёрный край, расположенный чуть западнее, но всё равно захватывала дух и вдохновляла некоторых великих художников в истории Великобритании. Вордсворта, например. В школе мне удалось избежать чтения произведений этого старого джентльмена, но теперь я подумал, что он должен быть чертовски хорош, если проводил время в этих краях.

Мне казалось кощунством стоять на скале над этим местом и пытаться стереть её с лица земли.

Конечно, это было притворное уничтожение. На самом деле я не взорвал ни одной долины. Тем не менее, в конце каждого дня я чувствовал, что мне это удалось. Я изучал искусство разрушения, и первое, что я понял, это то, что разрушение — это отчасти творчество. Оно начинается с воображения. Прежде чем что-то разрушить, нужно представить это разрушенным, и у меня очень хорошо получалось представлять долину дымящимся адским пейзажем.

Каждый день учения были одинаковыми. Подъём на рассвете. Стакан апельсинового сока, миска каши, затем полный английский завтрак, потом отправляемся в поле. С первыми лучами рассвета я начинал говорить с самолётом, обычно это был «Ястреб». Самолёт достигал своей начальной точки, на расстоянии от 5 до 8 морских миль, и тогда я давал цель, сигнал к запуску. Самолёт разворачивался и начинал полёт. Я вёл его по небу, над сельской местностью, используя различные ориентиры. Г-образный лес. Т-образная дамба. Серебристый сарай. При выборе ориентиров меня проинструктировали, что нужно начинать с большого, переходить к чему-то среднему, а затем выбирать что-то маленькое. Представь мир, сказали мне, в виде иерархии.

Иерархия, говорите? Уж с этим я справлюсь.

Каждый раз, когда я называл ориентир, пилот отвечал: Подтверждаю.

Или: Вижу. Мне это нравилось.

Я наслаждался ритмами, поэзией, медитативным пением всего этого. И я находил более глубокие смыслы в упражнениях. Я часто думал: Не в этом ли суть игры? Чтобы другие видели мир так, как видишь его ты? И говорили тебе?

Обычно пилот летел низко, в 500 футах от палубы, вровень с восходящим солнцем, но иногда я отправлял его ниже и переводил во всплывающий режим. Когда он нёсся ко мне со скоростью звука, он притормаживал и стрелял вверх под углом 45 градусов. Затем я начинал новую серию описаний, новые подробности. Когда он достигал вершины подъёма и разворачивал крылья, когда он выравнивался и начинал чувствовать отрицательную силу g, он видел мир таким, каким я его рисовал, а затем опускался вниз.

Внезапно он крикнул: Вижу цель! Затем: Холостыми!

Я говорил: Чисто.

Это означало, что его бомбы были всего лишь духами, тающими в воздухе.

Затем я ждал, внимательно прислушиваясь к притворным взрывам.

Недели пролетали незаметно.

СТАВ АВИАДИСПЕТЧЕРОМ, я должен был стать боеготовым, что означало овладение 28 различными боевыми "комбинациями".

Комбинация — это, по сути, взаимодействие с самолетом. Каждая комбинация — это такой сценарий, небольшая игра. Например, представьте, что два самолета входят в ваше воздушное пространство. Доброе утро, это Чувак Ноль Один и Чувак Ноль Два. Мы — пара F-15 с двумя высокоточными пушками на борту, плюс одна JDAM[8], у нас 90 минут, и в настоящее время мы находимся в двух морских милях к востоку от вашего местоположения на уровня 150, ожидаем приказов...

Мне нужно было точно знать, что они говорят, и как точно ответить им на их собственном жаргоне.

К сожалению, я не смог бы сделать это на обычной тренировочной площадке. Обычные районы, такие как Солсберийская равнина, были слишком открытыми. Кто-то увидел бы меня, дал бы наводку прессе, и мое прикрытие было бы сорвано; я вернулся бы туда, откуда начал. Вместо этого мы с полковником Эдом решили, что я должен изучать управление в отдаленном месте...

где-то вроде...

Сандрингема.

Мы оба улыбнулись, когда эта мысль пришла нам в голову. Потом рассмеялись.

Последнее место, где кто-то мог подумать о принце Гарри, готовящемся к войне. Бабушкино загородное поместье.

Я снял номер в небольшом отеле недалеко от Сандрингема — "Найтс Хилл". Я знал этот отель всю жизнь, проезжал мимо него миллион раз. Когда мы приезжали к бабушке на Рождество, там ночевали наши телохранители. Стандартный номер: 100 фунтов.

Летом "Найтс Хилл" обычно был полон орнитологов и свадебных вечеринок. Но сейчас, осенью, он был пуст.

Уединение было захватывающим, и оно было бы полным, если бы не пожилая дама в пабе, примыкающем к отелю. Она смотрела на меня, вытаращив глаза, каждый раз, когда я проходил мимо.

В одиночестве, почти неузнанный, мое существование сводилось к одной интересной задаче, я был вне себя от радости. Я старался не говорить об этом Челси, когда звонил ей по вечерам, но это было такое счастье, которое трудно скрыть.

Вспоминаю один трудный разговор. Что мы делали? Куда мы направлялись?

Она знала, что она мне небезразлична. Но она чувствовала себя невидимкой. Мне нельзя "светиться".

Она знала, как отчаянно я хотел пойти на войну. Как она могла не простить, что я немного отдалился от неё? Я был ошеломлён.