Бабуля пыталась отговорить Ган-Ган от участия в похоронах. Но Ган-Ган с трудом поднялась с больничной койки и вскоре после этого дня тяжело упала.

Именно па рассказал мне, что она была прикована к постели в Роял Лодж, просторном загородном доме, где она частично жила в течение последних 50 лет, когда её не было в главной резиденции, Кларенс-Хаусе. Королевский домик находился в 3 милях к югу от Виндзорского замка, в том же Виндзорском Большом парке, который является частью Королевского поместья, но, как и замок, он был одной ногой в другом мире. Головокружительно высокие потолки. Мощёная галькой подъездная дорожка, безмятежно вьющаяся через яркие сады.

Построен вскоре после смерти Кромвеля.

Я почувствовал утешение, услышав, что Ган-Ган была там, в месте, которое, я знал, она любила. Па сказал, что она была в своей постели и не страдала.

Бабуля часто бывала у неё.

Несколько дней спустя, в Итоне, во время учёбы, я ответил на звонок. Хотел бы я вспомнить, чей голос был на другом конце провода; кажется, придворного. Я вспоминаю, что это было незадолго до Пасхи, погода была ясной и тёплой, косой свет проникал в окно, наполненное яркими красками.

Ваше королевское высочество, королева-мать умерла.

Перейдём к Вилли и мне, несколько дней спустя. Тёмные костюмы, опущенные лица, глаза, полные дежа-вю. Мы медленно шли за лафетом, под звуки волынок, их было сотни. Этот звук отбросил меня назад во времени.

Меня начало трясти.

Мы снова совершили этот отвратительный поход в Вестминстерское аббатство. Затем мы сели в машину, присоединились к кортежу — из центра города, вдоль Уайтхолла, к торговому центру, к часовне Святого Георгия.

В течение всего того утра мой взгляд не отрывался от крышки гроба Ган-Ган, где они установили корону. Это три тысячи бриллиантов и украшенный драгоценными камнями крест, мерцающий в лучах весеннего солнца. В центре креста был бриллиант размером с крикетный мяч. На самом деле это не просто бриллиант, а величайший бриллиант мира, 105-каратный монстр под названием Кохинур. Самый большой алмаз, когда-либо виденный человеческими глазами. “Приобретенный” Британской империей в её зените. Украден, подумали некоторые. Я слышал, что его вид гипнотизирует, и слышал, что он проклят. Мужчины сражались за него, умирали за него, и поэтому считалось, что это проклятие для мужского рода. Носить его разрешалось только женщинам.

СТРАННО, ПОСЛЕ стольких лет траура, просто... веселиться. Но несколько месяцев спустя наступил Золотой юбилей. Пятидесятилетие правления бабули.

В течение 4 дней тем летом 2002 года мы с Вилли постоянно натягивали очередную шикарную одежду, запрыгивали в очередную чёрную машину, мчались в очередное место проведения очередной вечеринки или парада, приёма или гала-концерта.

Британия была одурманена. Люди танцевали жигу на улицах, пели с балконов и крыш. Каждый носил какую-то версию британского флага. В стране, известной своей сдержанностью, это было поразительным выражением безудержной радости.

Во всяком случае, для меня это поразительно. Бабуля, казалось, ничему не удивлялась. Я был удивлён тому, что она ничему не поражалась. Не то чтобы она не испытывала никаких эмоций. Напротив, я всегда думал, что бабуля испытывала все нормальные человеческие эмоции. Она просто лучше знала, чем остальные из нас, смертных, как их контролировать.

Я стоял рядом с ней или позади нее на протяжении большей части Золотого юбилея и часто думал: если это не может поколебать её, значит, она действительно заслужила свою репутацию невозмутимой безмятежности. В таком случае, подумал я, может быть, я подкидыш? Потому что я нервная развалина.

Было несколько причин для моих нервяков, но главной из них был назревающий скандал. Незадолго до Юбилея один из придворных вызвал меня в маленький кабинет и без особых церемоний спросил: Гарри, ты употребляешь кокаин?

Призраки моего ланча с Марко.

Что? Я?.. Как я могу?.. Нет!

Хм. Ладно. Может ли там быть какая-нибудь фотография? Возможно ли, что у кого-то где-то может быть фотография, на которой ты употребляешь кокаин?

Боже, нет! Это просто смешно! Откуда?

Он объяснил, что к нему обратился редактор газеты, который утверждал, что у него есть фотография, на которой принц Гарри нюхает дорожку.

Он врёт. Это неправда.

Понимаю. Как бы то ни было, этот редактор готов навсегда запереть эту фотографию в сейфе. Но взамен он хочет сесть с тобой и объяснить, что то, что ты делаешь, очень вредно. Он хочет дать тебе несколько жизненных советов.

Ах... Жутко. И коварно. Дьявольски, на самом деле, потому что если я соглашусь на эту встречу, то признаю свою вину.

Правильно

Я сказал себе: после истории с Рехаббер Кукс они все хотят напасть на меня. Та нанесла прямой удар, а теперь её соперницы выстраиваются в очередь, чтобы стать следующими.

Когда это закончится?

Я успокаивал себя тем, что у редактора ничего не было, что он просто блефует. Должно быть, до него дошли слухи, и он их отслеживал. Оставайся на прежнем курсе, сказал я себе, а затем велел придворному разоблачить блеф журналиста, решительно опровергнуть заявление, отказаться от сделки. Прежде всего, отказаться от предложенной встречи.

Я не собираюсь поддаваться шантажу.

Придворный кивнул. Сделано.

Конечно… примерно в то время я принимал кокаин. В чьём-то загородном доме, во время съёмочных выходных мне предложили нюхнуть дорожку, и с тех пор я нюхнул ещё несколько. Это было не особо весело, от этого я не стал особо счастлив, как все остальные вокруг, но я почувствовал себя другим, и это было главное. Чувствовать себя другим. Я был глубоко несчастным 17-летним юношей, готовым попробовать почти всё, что могло бы изменить моё существование.

Так я говорил себе. Тогда я мог лгать себе так же легко, как и тому придворному.

Но теперь я понял, что кокаин не стоил свеч. Риск не стоил выгоды. Угроза разоблачения, перспектива испортить бабулин Золотой юбилей, хождение по лезвию ножа с безумной прессой — ничто из этого того не стоило.

С другой стороны, я хорошо сыграл в эту игру. После того, как я разоблачил блеф журналиста, тот замолчал. Как и предполагалось, у него не было фотографий, и когда его мошенническая игра не сработала, он исчез. (Или не совсем. Он проскользнул в Кларенс-Хаус и очень подружился с Камиллой и па.) Мне было стыдно за то, что я солгал. Но также я гордился. В трудной ситуации, в чрезвычайно страшном кризисе, я не чувствовал никакого спокойствия, как бабуля, но, по крайней мере, мне удалось его продемонстрировать. Я унаследовал часть её суперсилы, её героического стоицизма. Я пожалел, что рассказал придворному нелепую историю, но альтернатива была бы в десять раз хуже.

Итак... хорошо проделанная работа?

Может быть, я вовсе не был подкидышем.

ВО ВТОРНИК, В КУЛЬМИНАЦИОННЫЙ день Юбилея, миллионы наблюдали, как бабуля направлялась из дворца в церковь. Особенная служба благодарения. Она ехала с дедушкой в золотой карете — всё, каждый квадратный дюйм, из блестящего золота. Золотые двери, золотые колёса, золотая крыша, а поверх всего этого золотая корона, которую держат в воздухе три ангела, отлитые из сияющего золота. Карету построили за 13 лет до Американской революции, и она до сих пор ходила как волчок. Пока они с дедушкой мчались по улицам, где-то вдалеке огромный хор запел коронационный гимн. Ликуйте! Ликуйте! Мы так и делали! Даже самым отъявленным антимонархистам было трудно не почувствовать хотя бы одну мурашку по коже.

В тот день, по-моему, был ланч и званый ужин, но всё это немного разочаровывало. Главное событие, по всеобщему признанию, состоялось накануне вечером в садах перед Букингемским дворцом — выступление некоторых из величайших музыкальных артистов века. Пол Маккартни спел “Her Majesty”. Брайан Мэй на крыше играл “Боже, храни королеву”. Как чудесно, говорили многие. И как чудесно, что бабуля должна быть такой модной, такой современной, что она покровительствует и действительно наслаждается всем этим современным роком.