Се Лянь задержал дыхание.

— Порвалась ведущая в небо радуга, и тысячи людей, огромное множество, попадали вниз с невообразимой высоты, прямо в огненное море. Мир огласился их душераздирающими криками, а потом они в единое мгновение обратились пеплом, прямо на глазах у Его Высочества! Мы тогда от ужаса не могли пошевелиться и не смели даже смотреть на него. Ни поднять мост, ни выловить людей из огня, ни потушить пламя — ничего этого сделать уже было нельзя! Но ещё большее количество тех, кто не успел подняться на мост, оказались погребены под лавой и пеплом. Их крики, плач и проклятия… Картина была поистине ужасающая. Мне не доводилось видеть ничего страшнее.

Даже просто представив, Се Лянь ощутил холод в душе. Советник же продолжал свой рассказ.

— Мост рухнул. И народ Уюна обезумел. Они жгли храмы Его Высочества, опрокидывали его изваяния, вонзали меч ему в сердце, бранили его бесполезной дрянью, самозванцем, а не божеством. Он ведь являлся богом для них, а бог должен быть непомерно силён и не имеет права потерпеть неудачу. Но так вышло, что он потерпел неудачу. И больше не мог оставаться наверху. Другие обитатели Небесных чертогов давно ждали этого момента. Они заявили: «Мы предупреждали тебя, что так поступать нельзя. Ты натворил слишком много бед, и нам придётся просить тебя покинуть Небеса». Тогда Его Высочество задал им весьма глупый вопрос. Он спросил: «Почему вы не помогли мне?» Но с какой стати им было ему помогать? Кроме того, если бы он успешно спас народ Уюна от бедствия, получается, ему бы больше не нашлось равных на Небесах! Поэтому вопрос и впрямь прозвучал глупо. Думаю, он и сам это понимал, но всё равно решил спросить. Разумеется, ответа он не дождался, а затем его низвергли. Вновь оказавшись в мире людей, он больше не назывался ни богом, ни принцем. Мы последовали за ним, говорили ему, что он непременно сможет вознестись снова. И он вновь приступил к тренировкам в самосовершенствовании. Но… путь оказался слишком труден. Думаю, вы это понимаете.

Се Лянь, конечно, понимал.

Чем выше стоишь, тем больнее падать. Свалившись с небес на землю, он наверняка повстречался с безграничным презрением и злобой.

— Вулкан тем временем продолжал извергаться, для государства Уюн настали тёмные времена, каких оно никогда не видело. Беженцы, мятежники, непрерывные вторжения извне… все находились в крайне затруднительном положении. Ну а отношение к Его Высочеству стало совсем не таким, как раньше, всё кардинально поменялось. И всё же, даже несмотря на это, Его Высочество хотел помочь своему народу. Как назло, именно в тот момент случилось ещё кое-что. Многие небесные божества принялись вершить благодеяния. Они не пожелали остановить извержение вулкана, но с большой охотой творили мелкие добрые дела, раздаривали снадобья, раздавали пищу и тому подобное. И поскольку Его Высочество на тот момент уже был низвергнут, его деяния в сравнении с деяниями божеств оставались незамеченными. Народ Уюна схватился за помощь богов как за спасительную соломинку, ринулся к ним будто в объятия оживших родителей. Отток последователей ускорился, хотя их и так оставалось совсем немного. Всё восхищение и любовь людей, направленные прежде Его Высочеству, теперь в том же количестве принадлежали другим божествам. А ему остались лишь ненависть и презрение. — Советник закрыл глаза. — Тогда мы просто не могли с этим примириться. Ведь все эти небесные чиновники пальцем не пошевелили для людей, только появились для виду, когда бедствие уже миновало. А Его Высочество как раз и был тем, кто сделал больше всех, он приложил все усилия и мог бы достичь успеха, не хватило совсем немного! Но почему же в конце концов только он оказался обречён на забытье? Почему тот, кто отдал всё, остался без внимания, а те, кто подал крупицы, получили огромную признательность? С той поры у него появились мысли о перемене сторон. Я не мог удержаться от раздумий, а что если бы Его Высочество с самого начала притворился, что ничего не знает о будущем, увиденном во сне? Он бы имел возможность наблюдать со стороны под предлогом «всё предначертано Небесами, и боги не способны изменить судьбу». А когда, после извержения вулкана, он бы неохотно протянул людям руку помощи, как поступили эти божества, его последователи вознесли бы его на вершину, растроганные до слёз.

Хуа Чэн спокойно спросил:

— Вам только тогда это пришло в голову? Вы должны были подумать об этом сразу. Отрежь от себя кусок плоти, чтобы спасти человека, и он будет благодарен тебе. Но чем больше отрезаешь, тем больше становится просящих; а в итоге, подвергни себя хоть линчи до самых костей, люди останутся недовольны.

— Я не решался делиться с ним этими размышлениями. Но Его Высочество становился всё мрачнее, и мне неизвестно, о чём он думал тогда. Возможно, о том же, что и я. Дни летели за днями, вулкан всё продолжал извергаться, и государство Уюн погрязло в ужасе, из которого уже нельзя было выбраться. Никто не знал, как остановить беду, как прекратить этот кошмарный сон. Однажды Его Высочество неожиданно обратился ко мне и сказал, что нашёл способ остановить извержение вулкана. Но стоило нам услышать его предложение, мы серьёзно с ним поругались.

— Позвольте угадать, — произнёс Хуа Чэн. — Он предложил принести в жертву живых людей.

— Верно. Его Высочество сказал, что выберет группу преступников, которых принесёт в жертву, и сбросит их в Медную печь, чтобы умерить её гнев. Мнения четверых его помощников разнились, но в целом мы высказались против, запрещая ему действовать подобным образом. Ведь когда-то Его Высочество сам не позволил армии Уюна напасть на другое государство, чтобы не обменивать жизни одних на жизни других. А теперь, если принести в жертву Медной печи живых людей, разве будет этот поступок чем-то отличаться? Мы посчитали его предложение даже бо́льшим злом. Кто-то из нас протестовал чрезмерно яростно, так что поругался с Его Высочеством, а затем ссора переросла в драку. Я тоже выступал против его идеи, но в сравнении с внешней угрозой меня больше опечалили наши внутренние противоречия. Надо сказать, что мы вчетвером всегда поддерживали Его Высочество, и тогда оставались его единственной опорой. Однако в тот раз мы не только в пылу подрались с ним, но кто-то даже сказал ему, что он изменился, забыл свои изначальные стремления и что он теперь больше не тот Его Высочество наследный принц, которого мы знали. Эти слова оказались слишком болезненными, я просто не мог этого выносить. Ведь если даже мы встанем напротив Его Высочества и начнём его обвинять, на его стороне и правда больше не останется никого на свете. Поэтому в итоге я не стал протестовать, только сказал: «Хватит, не будем обременять себя этим, не будем переживать ни за Небесные чертоги, ни за мир людей, ни за пострадавший народ. Забудем обо всём. Мы правда все очень устали». Но меня никто не послушал. После ссоры другие трое ушли.

Се Лянь покачал головой, не зная, что сказать. Своим уходом те трое, несомненно, подбросили дров в огонь.

— Остался только я, — произнёс советник. — Его Высочество ничего не сказал, лишь задал вопрос: «И ты уйдёшь?» Глядя на выражение лица, с которым он спросил меня об этом, я подумал, что даже если он в самом деле бросит людей в Медную печь, я его пойму. Я ответил: «Ваше Высочество, я не уйду». Он так и не сказал ничего и больше не упоминал принесение людей в жертву. Вместо этого соорудил алтарь неподалёку от Медной печи и каждый день, претерпевая брань и камни, летящие из рук беженцев, проводил магические обряды, пытаясь усмирить гнев вулкана. Я занимался тем же вместе с ним и думал, что тот конфликт исчерпан, но однажды заметил одну вещь, от которой меня охватил ужас. — На этом моменте лицо советника сделалось столь пугающим, будто он снова увидел ту самую картину.

Се Ляню показалось, словно его собственное сердце сжала невидимая рука, принц спросил:

— Что вы заметили?

— Он… он вдруг начал скрывать лицо. Принц был хорош собой и никогда не носил масок. И ничто не могло поранить его лицо. За множество лет я ни разу не видел его таким, поэтому был весьма озадачен. Я спросил, что с его лицом, но он ответил, что по неосторожности обжёгся. Я совершенно не понимал, где он мог обжечься, а он не давал мне осмотреть раны, сам наносил снадобья. К тому же, стал всё время куда-то пропадать. Это было довольно странно, но потом случилось невероятное радостное событие, которое меня отвлекло, — извержение вулкана неожиданно прекратилось. Медная печь погрузилась в мёртвую тишину и постепенно успокоилась на очень долгий срок. А поскольку один только Его Высочество прилагал усилия к магическим обрядам, многие жители Уюна решили, что подавление вулкана — его заслуга, некоторые даже вновь начали поклоняться ему. И в самосовершенствовании Его Высочества также вернулся на тропу успеха. По крайней мере, больше никто не бранил и не бросал в него камни, люди понемногу стали улыбаться ему. Но мне в душу закрались сомнения. Очень многое наводило на недобрые мысли. Например, насколько я знал своих троих друзей, пусть по характеру мы совершенно отличались, они не могли по-настоящему уйти, махнуть рукой и забыть обо всём. Даже если они действительно сердились на Его Высочество, это ведь не относилось ко мне, однако я не получал от них вестей, даже втайне. Более всего я мучился подозрениями из-за лица Его Высочества. Он постоянно чем-то его скрывал, то тряпкой, то плащом, а потом и вовсе надел маску, которую не снимал целыми днями. Иногда я даже предполагал, что это вовсе не Его Высочество, а кто-то другой занял его место, поскольку его слова и поступки, даже характер — всё изменилось. Временами он вёл себя доброжелательно, но временами мог внезапно выйти из себя. Однажды, находясь в комнате один, он побил все зеркала, испачкавшись неизвестно откуда взявшейся кровью. Но что ещё ужаснее, я часто улавливал странные голоса.