— Вашей вины тут нет.

Отец и матушка сидели за старым покосившимся столом.

— Мы с твоим отцом стали тебе обузой, из-за нас ты пошёл на плохие поступки, и вы с Фэн Синем поссорились.

Се Лянь вымученно улыбнулся:

— Что в этом плохого? Разве народные легенды не пестрят сказаниями о благородных героях, что отбирают деньги у богатых и раздают бедным? Фэн Синь ушёл, ну и пусть. Замечательно. Без него даже легче. Нам обоим легче. Сначала вы должны поправиться, а потом уже думать об остальном. Завтра сможем купить лучшие снадобья.

Государь, гневно уставившись на сына, бросил:

— Мне не нужны эти деньги.

Государыня попыталась незаметно одёрнуть мужа.

— И что же ты предлагаешь? — спросил принц.

Откашлявшись, государь ответил:

— Ты… должен вернуть Фэн Синя. Мы не возьмём эти деньги.

Несмотря на то, что государыня пыталась утихомирить мужа, и она сказала:

— Да! Ты должен вернуть Фэн Синя. Он ведь твой самый преданный слуга и твой друг…

— Нет никаких преданных слуг. У нас есть деньги, и мы их потратим. Об остальном не спрашивайте. Я уже сказал, вы ничего не понимаете.

Воцарилось долгое молчание, но потом государыня повторила:

— Мой сын, прости! Мы с отцом видим, что тебе приходится тяжело, но мы лишь простые смертные и не способны тебе помочь. Это тебе приходится заботиться о нас.

У Се Ляня не было сил спорить с ними, он мимоходом бросил пару утешительных фраз и вернулся в комнату. Чтобы прийти немного в себя, он снял ленту и одежду и кое-как помылся в бочке, потом упал на кровать и сразу уснул. Проспав до утра, он подумал, ещё сонный: «Почему Фэн Синь не разбудил меня?»

Только спустя какое-то время он вспомнил, что Фэн Синь ушёл.

Се Лянь перевернулся и сел, посидел немного, глядя в никуда, и припомнил ещё кое-что.

Пускай Фэн Синь ушёл, но где же его родители? Почему они не вошли в комнату, чтобы разбудить его?

Обычно в это время уже слышался кашель отца, который не стихал до вечера. Но сегодня было непривычно тихо.

Почему-то Се Ляню стало неспокойно на душе. Он оделся, поднялся с кровати, пошарил рукой, но не нашёл своей ленты, которой скрывал лицо, поэтому толкнул дверь соседней комнаты со словами:

— Матушка, вы не видели мою…

Но стоило двери открыться, и его зрачки сузились до маленьких точек.

Он нашёл свою ленту.

Лента была перекинута через потолочную балку, а на ней висели два неподвижных тела. Уже холодные.

Его отец и мать.

Се Лянь решил, что всё ещё спит. Покачиваясь, он с трудом ухватился за стену, но не устоял — съехал по ней на пол.

Сидя на полу, он закрыл лицо руками. Ему вдруг стало трудно дышать, он заплакал сквозь смех, засмеялся сквозь слёзы.

— Я, я, я, я… — Повторив много раз «я», говоря неизвестно с кем, он продолжал: — Нет, это не правда. Я, стойте, я же, нет, я…

В конце концов он не смог выдавить из себя больше ни слова, развернулся к стене, громко вскрикнул и с силой ударился головой пару десятков раз.

Он должен был догадаться. Его отец — такой упрямый и закостенелый, консервативный правитель, а мать — женщина, которая не может выносить, как страдают родные, при этом страдающая ради них… Оба — представители знати, с детства утопавшие в роскоши. Невероятное чудо, что они вообще смогли продержаться до сего дня.

Се Лянь ударился о стену головой уже несколько сотен раз и пробормотал:

— Фэн Синь, моих родителей больше нет.

Никто не слышал его.

Тут он вспомнил наконец, что нужно снять тела родителей с ленты. Закончив с этим, Се Лянь обнаружил, что ему, кажется, больше нечем заняться, — он прошёлся по комнате и увидел несколько тарелок холодных и ужасно некрасивых блюд, которые он вчера не стал есть и велел матери унести. Теперь принц невольно потянулся к еде и съел всё без остатка, боясь оставить хоть рисинку. Потом его снова затошнило.

И вдруг он вскочил, снова перекинул белую ленту через балку и просунул в получившуюся петлю голову.

Удушье накатывало волна за волной, однако принц всё время оставался в сознании. Глаза налились кровью, шейные позвонки громко хрустнули, но он всё ещё оставался в сознании! Он так и висел под потолком, а потом по неизвестной причине белая лента вдруг ослабла сама по себе, и Се Лянь тяжело грохнулся на пол. Голова закружилась, перед глазами всё поплыло, но принц всё же увидел, что лента шевелится без ветра, словно ядовитая змея, медленно скручиваясь кольцами.

Она обзавелась собственной душой!

Затронутая магической силой, окроплённая кровью принца, задушившая двоих членов императорского рода… Если бы затея Се Ляня удалась, жертв стало бы три. Да не обернись эта лента, наполненная такой тёмной энергией и такой затаённой злобой, оборотнем — было бы поистине удивительно!

Только что появившийся на свет маленький оборотень-лента, разумеется, нисколько не осознавал, в каких жутких обстоятельствах обрёл душу. Лента принялась радостно ползать вокруг человека, даровавшего ей жизнь, словно в ожидании ласки, но Се Лянь совершенно не обращал на неё внимания. Схватившись за голову, он закричал:

— Кто-нибудь! Кто-нибудь, убейте меня!!!

Он мечтал сейчас лишь об одном — чтобы кто-нибудь появился и отнял его жизнь, помог ему избавиться от этих бесконечных страданий и боли!

Именно в тот момент издалека донёсся звон, от которого содрогнулись небеса. Се Лянь тяжело задышал, его глаза налились кровью, в голове пронеслось: «Кто это? Что это такое?»

Какая-то сила заставила его подняться. Пошатываясь и спотыкаясь, принц отправился на звук. Он шёл очень долго, пока наконец не увидел, что это звуки празднования: — установилась власть новой династии, выбрана столица государства Юнъань, построен новый императорский дворец.

Всеобщее торжество! И бывшие жители государства Сяньлэ сейчас ликовали за становление государства Юнъань. На улицах все прохожие улыбались так ослепительно, так знакомо… Се Лянь вспомнил, как радовались жители императорской столицы Сяньлэ тогда, на Праздник фонарей, в день торжественного шествия.

Се Лянь вернулся к дому, точно так же пошатываясь и спотыкаясь, где безвольно осел на пол.

Почему он должен слушать радостные возгласы «народа Юнъань», когда у его ног лежат трупы государя-отца и государыни-матушки Сяньлэ?

Се Лянь зарылся лицом в ладони, заплакал и рассмеялся. Только и слышно было — «ха-ха-ха-ха», «у-у-у-у».

Он ещё долго так сидел, а потом, посмеиваясь, произнёс:

— Ну уж нет.

В его голове всплыли слова: «Поветрие ликов — это ненависть… Чтобы создать поветрие, нужно…»

В глазах принца мелькнул зловещий и жестокий блеск, он вдруг понизил голос:

— Даже не мечтайте, что заживёте в мире и покое.

Теперь лицо принца не то плакало, не то смеялось, не то радовалось, не то скорбело. Он медленно поднялся, держась за стену, и сказал такие слова:

— Юнъань. Это значит «вечный покой»? Размечтались. Не видать вам покоя во веки веков! Я… проклинаю вас. Я вас проклинаю!!! Я хочу, чтобы вы все сдохли, все до одного!!! Ха-ха, ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!

Не переставая смеяться, Се Лянь было ураганом вылетел из дома, но вдруг застыл, пролетая мимо зеркала, и резко обернулся!

В отражении он увидел совершенно иной собственный облик. На нём было не белое монашеское одеяние, застиранное до дыр, а белоснежный погребальный халат с широкими рукавами. А вместо своего лица принц увидел наполовину плачущую, наполовину смеющуюся маску Скорби и радости!

Прежде, увидев подобное в зеркале, Се Лянь завопил бы от испуга. Но теперь он нисколечко не испугался. Будто ничего страшного не произошло, он, безумно хохоча и шатаясь набегу, вылетел прочь, едва не выбив дверь.

Императорская столица Сяньлэ обернулась руинами.

Неподалёку всё ещё оставались дома чудом выживших жителей Сяньлэ и беженцев, которым некуда было вернуться. И хотя после заражения поветрием ликов и гибели столицы по некогда роскошным улицам императорского города летал холодный зловещий ветер, от которого тряслись поджилки, сегодня здесь почему-то было особенно жутко. Даже несколько попрошаек в лохмотьях разбежались кто куда, набегу поглядывая на небо. Люди чувствовали, будто вот-вот произойдёт нечто страшное, и потому нужно поскорее уносить ноги.