Руки и ноги Се Ляня в несколько витков крепко связало белыми путами, его чёрные волосы и белые рукава разметались по земле, шляпа отлетела в сторону. Хуа Чэн медленно развернулся, некоторое время постоял неподвижно, но всё-таки направился к нему. Но сделал лишь несколько шагов, когда Фэн Синь позади него не выдержал и воскликнул:

— Хуа Чэн!

Шаг Хуа Чэна застыл, он чуть повернул голову.

Фэн Синь, собравшись с духом, решился на уговоры:

— Прошу… отпусти Его Высочество! Он уже достаточно настрадался. Ты… не можешь с ним так…

Хуа Чэн не ответил. Он подошёл к Се Ляню, склонился и поднял принца, одной рукой под колени, другой обняв за плечи.

Се Лянь, оказавшись у него в объятиях, прекрасно смог разглядеть выражения лиц двух «куколок». Фэн Синь громко взревел, будто бы наблюдал страшную картину, как тигр утаскивает в своё логово барашка, где разорвёт его на части и сожрёт. Му Цин вновь принялся изо всех сил рвать зубами белые нити, но те коварно сплелись таким образом, что все его усилия были тщетны. Хуа Чэн знал все тоннели пещеры Десяти тысяч божеств как свои пять пальцев — поворот, ещё поворот, и вскоре принц уже не видел своих бывших подчинённых, не слышал их голосов.

Хуа Чэн с Се Лянем на руках продвигался всё дальше в тёмноту каменных пещер.

Лишь серебристые призрачные бабочки, танцующие вокруг них, давали немного тусклого света. Се Лянь не видел выражения лица Хуа Чэна, но мог почувствовать, что его руки и всё тело будто бы превратились в камень.

Хуа Чэн и раньше носил его на руках, но, очевидно, теперь что-то изменилось — он даже не прикасался напрямую ни к шее, ни к рукам принца. Се Лянь не отрывал глаз от его лица, активно подмигивая, но Хуа Чэн, как назло, всё время избегал смотреть на принца, ни разу не встретившись с ним взглядом. Так они оказались в одном из гротов, где стояло каменное ложе, на которое Хуа Чэн немедленно опустил Се Ляня. И уже почти уложил, когда вдруг кое-что обнаружил. Осмотрев одежду на спине принца, Хуа Чэн произнёс:

— Они применили к тебе заклятие?

Се Лянь возрадовался: ну наконец-то он заметил!

Впрочем, как раз тот факт, что Хуа Чэн только сейчас обнаружил неладное, давал понять, насколько сильно всё случившееся выбило его из колеи. Се Лянь ждал, что Хуа Чэн поможет ему стереть талисман подчинения, но тот, уже протянув руку, внезапно замер. И в итоге всё же отвёл ладонь, оставив Се Ляня на каменном ложе.

Видимо, чтобы успокоить принца, Хуа Чэн убедительно произнёс:

— Не волнуйся, Ваше Высочество. Я пока не стану убивать этих никчёмышей. Несмотря на жгучее желание это сделать.

Каменное ложе устилал толстый слой мягкой свежей травы, и Се Лянь не испытывал ни капли неудобства, лёжа на нём, но при этом от волнения его внутренности едва ли не дымились. Он никак не мог понять, почему Хуа Чэн не освободит его от заклятия, и всеми силами пытался сопротивляться собственной неподвижности, когда прямо на его глазах Хуа Чэн прикоснулся к поясу на одежде принца и потянул за него.

К счастью или к сожалению, но именно в этот момент Се Лянь почувствовал, что действие талисмана подчинения начинает ослабевать, поэтому с силой дёрнул ногой и вскрикнул:

— А!

Это было похоже на то, как выброшенная на сушу рыба перед смертью бьёт хвостом, пытаясь воспротивиться, но никакой угрозы не несёт. Однако Хуа Чэн вмиг отдёрнул руку и замер, воскликнув:

— Я не стану!..

Возможно, собственный тон показался ему слишком резким, или он побоялся, что напугал принца, отчего тот и запротестовал — Хуа Чэн отшатнулся на несколько шагов и насилу успокоил дыхание. Выражение его лица то и дело менялось от опасений к попыткам сдержать эмоции.

— Ваше Высочество, я ничего не сделаю. Прошу… не бойся, — с нажимом проговорил Хуа Чэн.

Се Лянь понял: Хуа Чэн всё ещё не был уверен, какая реакция Се Ляня ждёт его после снятия заклятия, поэтому предпочёл просто не знать.

Казалось, всеми силами подавляя некий внутренний порыв, Хуа Чэн вновь заговорил, тоном, которым обычно люди дают клятвы, и очень тихо:

— Ваше Высочество, верь мне.

Эта фраза, «верь мне», в сравнении со всем, что он сказал ранее, звучала уже не столь убедительно. Се Лянь хотел бы ответить ему, но не мог, колеблясь и боясь, что Хуа Чэн не так его поймёт. Принцу только и оставалось, что лежать ровно и не шевелиться, спокойно дожидаясь, когда действие талисмана сойдёт на нет. Увидев, что принц больше не «противится», Хуа Чэн вновь подошёл, протянул руку и с шорохом развязал пояс на его одежде.

В мыслях Се Ляня пронеслось: «Сань Лан???»

Разумеется, принц был абсолютно уверен, что Хуа Чэн не воспользуется его беспомощным положением. И всё же события развивались совершенно вне рамок его ожиданий, и Се Лянь чуть округлил глаза. Впрочем, несмотря на то, что Хуа Чэн действительно раздевал Се Ляня, он старательно избегал прикосновений к телу принца, поэтому процесс шёл крайне медленно — лишь спустя долгое время он стянул верхнее одеяние, затем и нижнюю рубаху. Лишь когда призрачная бабочка присела на плечо Се Ляня и, мягко щекоча, проползла по коже, принц скользнул глазами в сторону и наконец увидел, что его плечо слегка побагровело и опухло, кое-где даже потрескалась кожа. Лишь там, где сидела бабочка, виднелись явные улучшения.

Оказывается, после барахтанья в снежном потоке во время схода лавины принц получил обморожение.

Сам Се Лянь вообще ничего не заметил, поскольку почти растерял чувствительность к боли. Ну обмёрз и обмёрз, а даже если заметил бы, наверное, не стал бы ничего предпринимать, просто дождался бы, пока заживёт. Но Хуа Чэн знал лучше принца, где тот поранился. И до сих пор держал в памяти, что эти раны необходимо залечить.

Будто пребывая в душевном оцепенении, Хуа Чэн приподнял с каменного ложа руку Се Ляня. Именно руки и ноги принца пострадали сильнее всего, а после яростного бега и перетягивания из стороны в сторону кое-где даже пошла кровь. Се Лянь, впрочем, не боялся боли, но зато… боялся щекотки. К тому же, в его памяти по-прежнему неподконтрольно всплывали обрывки прошлого. Тёмная пещера, дрожащие и обжигающие руки молодого парня, беспорядочные прикосновения в полном смятении, сбивающееся дыхание и стук сердца…

Воспоминания эти размылись до такой степени, что бледнее уже некуда, принц давным-давно их запечатал и забросил в дальний угол памяти. Теперь же, вспоминая об этом, Се Лянь ощущал совершенно иные эмоции, от которых хотелось схватиться за голову и пронзительно закричать. В особенности и от того, что сейчас Хуа Чэн находился прямо перед ним и занимался почти тем же самым. Лицо и голова Се Ляня едва не воспламенялись, он по-настоящему испугался, что Хуа Чэн это заметит. Однако тот на принца не смотрел и стойко держал обещание не переступать черту — чуть отвернувшись, старался не касаться взглядом полуобнажённого бледного плеча.

Неожиданно за спиной Хуа Чэна раздался крик:

— Хуа Чэн! Что ты собрался сотворить с Его Высочеством, ты, безумец?! Какая мерзость!

Хуа Чэн рывком обернулся, Се Лянь тоже смог перевести взгляд к выходу из пещеры.

Голос принадлежал Му Цину! И Фэн Синь стоял рядом. Только что Хуа Чэн завернул их в коконы, но они каким-то образом выбрались и нашли это место. Увидев картину происходящего, оба прямо-таки побелели. И Се Лянь побелел вслед за ними.

Хуже и не выдумать!

Фэн Синь указал пальцем на Хуа Чэна, затем на полуголого Се Ляня и лишь спустя какое-то время смог выдавить из себя:

— А ну… а ну… немедленно отпусти его!

Хуа Чэн, быстро запахнув одежду на Се Ляне, угрожающе произнёс:

— Вы, двое никчёмных созданий, снова посмели явиться? Никак, собственная жизнь слишком длинной показалась?

Му Цин съязвил:

— Убери от него свои грязные лапы. Жаба решила мясом лебедя полакомиться! Потрать хоть восемьсот, хоть тысячу, хоть десять тысяч лет на свои несбыточные, безумные фантазии, ты и пальцем к Его Высочеству не притронешься, даже не мечтай!