Государь ледяным тоном произнёс:

— Фэн Синь, ты относишься к свите, сопровождающей Его Высочество. Наш сын весьма высоко тебя ценит, но неужели это заставило тебя забыть о своём положении и возгордиться? Твой долг — служить Его Высочеству. И как ты исполняешь свои обязанности? Кто позволил тебе ударить двоюродного брата наследного принца, князя Сяоцзина?

Фэн Синь, слушая, приготовился встать на колени. Но Се Лянь возразил:

— Нет нужды в коленопреклонении.

Фэн Синь обязан был в первую очередь повиноваться Се Ляню, и даже если сам Его Величество велел что-то сделать, приоритетом для юноши всё же оставался приказ Его Высочества, поэтому он не завершил жест покаяния. От этого лицо государя сделалось ещё более сердитым.

Се Лянь произнёс:

— Фэн Синь действительно сломал Ци Жуну руку, это правда. Но, обращаясь к причинам случившегося, скажу, что он сделал это для защиты своего господина. Кроме того, Ци Жун первым совершил серьёзный проступок, вины Фэн Синя здесь нет, почему же он должен преклонять колени?

Государь ответил:

— Не имеет значения, почему он так поступил, его действия — оскорбление князя Сяоцзина. Господин и слуга — не равны, существует чёткая грань между высшими и низшими чинами. Не говоря уже о преклонении колен, даже если я, глава государства, прикажу прямо сейчас всыпать ему сотню палок в наказание, в этом не будет ничего неподобающего.

Государь относился к Ци Жуну далеко не с такой теплотой, как государыня, но всё же Ци Жун являлся представителем правящего дома, а значит обладал неприкосновенностью.

И сам Ци Жун, прекрасно это понимая, ехидно скосил глаза.

— Нет нужды в наказании палками, это всё-таки слуга моего царственного брата, мне бы не хотелось ставить его в чересчур затруднительное положение. Я лишь хочу, чтобы он сломал руку и себе тоже, а потом трижды поклонился мне в ноги, и тогда я откажусь от каких-либо обвинений.

Государь ответил медленным кивком, кажется, посчитав это справедливым. Се Лянь же возразил:

— Если вы желаете наказать Фэн Синя, сначала придётся наказать меня. Он — мой слуга, и, во-первых, не совершил ничего предосудительного, во-вторых, даже если и совершил, то подчиняясь моему приказу. Поэтому я приму наказание вместо него.

Когда он сказал так, на лице государя промелькнула вспышка гнева.

В большинстве своём, все отцы и сыновья под небом рано или поздно переживают подобные перемены. Когда ребёнок ещё маленький, он смотрит на отца как на величайшего в мире героя и образец для подражания, восхищается им без меры. Но когда он достигает определённого возраста, то постепенно начинает подвергать сомнению всё, что ранее знал об отце, иногда доходит до постепенного неприятия, и обе стороны в итоге никак не желают признавать друг друга.

Основной причиной восхождения Се Ляня на гору Тайцан было искреннее стремление к постижению боевого искусства и «дао», пути. Однако для него не играло большой роли, где именно постигать дао и в каком статусе его постигать.

Так называемое «дао» или «путь», если обратиться к первоначальному значению слова, означает «дорогу, по которой идёт человек».  Главное — всем сердцем следовать этому пути, и тогда любое место может стать подходящим для совершенствования тела и духа, вовсе не обязательно соблюдать все формальности, вроде традиционного уединения в горном монастыре. Се Лянь всячески настаивал на последнем условии лишь потому, что понимал — ему не удастся поладить с отцом, оставшись во дворце.

Се Лянь являлся драгоценным наследником государства Сяньлэ, и как только он родился, государь чётко распланировал весь его жизненный путь в соответствии с правилами. Пока принц был мал, это не приносило хлопот — какие хлопоты мог принести маленький ребёнок? Се Лянь нуждался лишь в присутствии родителей рядом, чтобы вместе с ними строить замки из золотых листков, резвиться и играть. Но по мере взросления Се Лянь всё чаще замечал, что его отец — не только его отец, но ещё и глава государства. Очень многое в их образе мыслей и действях совершенно не совпадало. К примеру, одной из самых нелюбимых вещей Се Ляня являлось пресловутое величие царственного рода.

И раз уж их мировоззрения не сошлись, лучшим решением стало отдалиться друг от друга. Каждый раз по возвращении во дворец Се Лянь старался больше времени провести за тёплыми разговорами с матерью, но никогда не стремился открывать своё сердце отцу. Каждый из них крайне редко проявлял инициативу в общении с другим, и каждый раз государыня выступала между ними примирителем.

Упрямство и бескомпромиссность между отцом и сыном длились уже несколько месяцев, и теперь Се Лянь неизменно стоял на своём, не желая уступать. Государь же произнёс:

— Хорошо! В таком случае, ты примешь наказание вместо него, да только сможешь ли!

Се Лянь ответил:

— Разумеется!

Государыня, видя, что отец и сын вновь схлестнулись, взволнованно воскликнула:

— Ну зачем же вы так?!

Как вдруг Фэн Синь, который за всё это время не произнёс ни звука, поднял левую руку и нанёс ею удар по правой. Раздался хруст, все потрясённо повернулись на звук и увидели, что правая рука Фэн Синя безвольно повисла, так же как у Ци Жуна. Се Лянь удивлённо и разгневанно закричал:

— Фэн Синь!

На лбу Фэн Синя выступили капли холодного пота. Без лишних слов юноша встал на колени в направлении Ци Жуна и со стуком отбил три поклона лбом. Се Ляню так и не удалось его остановить.

Ци Жун, весьма довольный собой, расхохотался:

— Так и быть! Моё Превосходительство, пускай нехотя, но прощает тебя. А сделал бы сразу, как я говорю, и никакой проблемы не возникло бы.

Невзирая на собственную сломанную руку, Ци Жун уходил в бодром и приподнятом настроении, будто только что одержал победу в бою. Фэн Синь по-прежнему стоял на коленях. Му Цин наблюдал за происходящим со слегка посеревшим лицом, его мысли были недоступны для окружающих.

Се Лянь же резко развернулся к отцу и гневно выкрикнул:

— Ты!..

Фэн Синь левой рукой придержал его:

— Ваше Высочество!

Государыня тоже потянулась, чтобы удержать принца. Се Лянь понимал, что Фэн Синь, поскольку находился при нём с четырнадцати лет и пользовался сердечным отношением государыни, не мог видеть, как ссорятся отец и сын, и как из-за этого страдает государыня. Лишь потому так поступил. И теперь принц не смел допустить, чтобы благое намерение Фэн Синя пропало даром — пришлось, скрепя сердце, стерпеть обиду, невзирая на то, что в душе вовсю бушевало пламя гнева. Выражение лица государя постепенно успокоилось и стало невозмутимым, после чего мужчина покинул зал.

Государыня, которой Фэн Синь всегда нравился, со вздохом произнесла:

— Ох, милое дитя, тебе пришлось несправедливо пострадать.

Фэн Синь ответил:

— Прошу вас, государыня, ни в коем случае не говорите так. Это долг моей службы, вот и всё.

После его слов взгляд Му Цина сверкнул, и юноша будто бы беззвучно усмехнулся.

Се Лянь закрыл глаза и произнёс:

— Матушка, если вы в самом деле не можете справиться с Ци Жуном, тогда заприте его.

Государыня вздохнула, кивнула, потом покачала головой и отправилась вслед за мужем.

Се Лянь подозвал лекаря, чтобы тот занялся рукой Фэн Синя. Принц сказал:

— Фэн Синь, прости.

Как только все ушли, Фэн Синь немедля сменил выражение лица и насмешливо бросил:

— За что тут извиняться? Раз уж я посмел его ударить, неужели испугался бы мести? — Помолчав, он попросил: — Ваше Высочество, конечно, ты прав в стремлении наказать Ци Жуна. Но всё же, прошу, не стоит конфликтовать с Его Величеством. Его Величество — глава государства, а также человек, старший по возрасту. Он мыслит иначе, чем мы с тобой. А если вы начнёте ругаться, государыня расстроится, глядя на вас. У неё и без того немало поводов для переживаний.

Да разве Се Лянь сам не ведал, что у его матери немало поводов для переживаний?

Мать Ци Жуна приходилась государыне единоутробной младшей сестрой, между ними существовала глубокая привязанность. В молодости, ещё ничего не смысля в жизни, младшая сестра впервые влюбилась и всем сердцем жаждала свободы. Поверив сладким речам возлюбленного, она разорвала оговоренную помолвку и сбежала с телохранителем из императорской охраны. Но оказалось, что вышла она за подлеца — не прошло и полугода их жизни в домике, похожем на собачью конуру, где приходилось ютиться августейшей особе, привыкшей к роскоши, тот телохранитель показал свою истинную натуру. Он предавался пьянству и разгулу, а когда родился Ци Жун, стал поднимать руку на жену и сына. В конце концов, для матери с ребёнком такая жизнь сделалась невыносимой. Когда Ци Жуну исполнилось пять, женщина, понурив голову, вернулась во дворец, взяв с собой сына. Поскольку она давно стала героиней скандальных слухов о знатной семье, целыми днями женщина не покидала дворца и остаток жизни провела в грусти и печали, окружая всё большей любовью лишь единственного сына.