Се Лянь задал вопрос:

— Почему вчера по возвращении ты не рассказал мне о случившемся?

Му Цин, не вставая с колен, повернулся к принцу, коснулся пола лбом и ровным тоном ответил:

— Ваше Высочество, покорнейше прошу вас не наказывать того шисюна. Я не стал упоминать об этом вчера, поскольку не желал порождать лишние ссоры. Ведь не произошло ничего ужасного. Ваше вмешательство же, напротив, привело бы к нарушению дружеской атмосферы между учениками.

Се Лянь явно не согласился с ним и тут же выразил возмущение:

— Что это за дружеская атмосфера такая, если кто-то оскорбляет и срывает злость на своих собратьях?

После его слов лица советников исказились ещё явственнее.

Ведь случившееся в конечном счёте уходило корнями в иную причину, а именно — наставникам не нравился Му Цин.

И неприязнь эта, разумеется, передавалась юным монахам, что несли службу при наставниках. К тому же Му Цин сам по себе не обладал достаточным обаянием, чтобы нравиться людям, поэтому нередки были случаи, когда другие ученики отказывались ему помогать, чинили всякого рода препятствия и сыпали замечаниями. Разумеется, возлюбленный ученик не имел намерения своей фразой осмеять наставников, но всё же она стала ощутимым уколом.

Му Цин непрестанно пытался оправдаться, и Фэн Синь, не в силах больше это слышать, вмешался.

— Изначально в случившемся действительно не было ничего ужасного, но ты всё окончательно запутал. Скажи ты тому младшему монаху, что сам Его Высочество наследный принц поручил тебе передать послание наставникам, разве посмел бы он не доложить о твоём прибытии? И ещё, сегодня, когда перед самой отправкой советник спросил тебя, куда ушёл Его Высочество, почему ты умышленно дал туманный ответ? Не мог сказать прямо, что Его Высочество на городской башне ожидает появления процессии внизу?

Му Цин ответил ясным и спокойным тоном:

— Я думал, что советник обо всём осведомлён, для меня стал неожиданным внезапный вопрос, поэтому я замешкался. Но ведь после я сказал, что Его Высочество просил не беспокоиться и действовать как задумано, а сам он скоро появится. В тот момент Его Высочество отсутствовал, но было множество свидетелей моим словам, с чего мне умышленно вводить кого-то в заблуждение? О каком туманном ответе может идти речь?

Фэн Синь воззрился на него взглядом, полным гнева. Однако, если тщательно подумать, тогда Му Цин именно это и сказал, просто советник, охваченный волнением, не решился сразу к нему прислушаться. И если винить Му Цина, то никаких серьёзных доказательств того, что юноша действовал из недобрых побуждений, привести нельзя. Тут вмешался Се Лянь:

— Ну всё, всё. Это лишь печальная ошибка, недоразумение, нехватка везения, будем считать. Довольно споров.

 Фэн Синь выглядел крайне недовольным, однако статус не позволял ему поднимать шум во дворце Шэньу, поэтому юноша больше не проронил ни слова. Советник также не захотел больше заострять внимание на этом вопросе. Всё-таки, если действительно искать виновных, они ведь тоже замешаны в случившемся, поскольку были заняты игрой в карты. Так что советник помахал рукой и вздохнул:

— Ох, поговорим об этом позже. Нам нужно посовещаться и придумать способ, если возможно, как-то исправить положение. Вы трое пока можете идти. Смените одеяния, займитесь своими делами.

Се Лянь чуть наклонился вперёд, затем сразу поднялся на ноги. Фэн Синь и Му Цин же, соблюдая все церемонии, коснулись лбом пола, и лишь после этого встали, чтобы покинуть дворец следом за Се Лянем. И когда принц уже одной ногой переступил порог дворца, за его спиной раздался голос советника:

— Ваше Высочество.

Се Лянь обернулся. Советник сказал:

— Сегодня Их Величества живо интересовались твоими делами. Если у тебя появится время в ближайшие дни, отправляйся навестить их во дворце.

Се Лянь лучезарно улыбнулся.

— Ученик внял вашим словам.

Трое вышли из храма Шэньу, пересекли массивный горный хребет и вернулись во дворец Сяньлэ, который представлял собой специально построенную для Его Высочества наследного принца келью, где он мог заниматься самосовершенствованием. Здесь Се Лянь наконец смог снять парадные одеяния, которые надевал для церемонии.

Ранее было сказано, что требования к одеянию и головному убору Воина, радующего богов на Празднике фонарей, предъявлялись крайне строгие, практически каждая деталь его костюма имела особое значение, не допускалось ни единой небрежности. К примеру, белый цвет верхнего одеяния олицетворял «чистоту и святость»; а внутренние одежды пошивались из ткани красного цвета, как символ «истины и верности традициям»; волосы собирались в золотую корону, что являлось символом «власти» и «богатства»; за пазуху надлежало положить белое перо, в знак «обретения крыльев для достижения небесных вершин»; рукава должны были легко развеваться, как бы «объединяя всё живое» под своим крылом. И так далее, и тому подобное.

Можно представить, насколько несравнимо сложно было и надевать, и снимать этот костюм, включая все его элементы. Впрочем, Се Лянь являлся драгоценным наследником престола, поэтому ему не требовалось самому шевелить и пальцем. Оставалось лишь стоять посреди комнаты, полной освежающего аромата благовоний, разведя руки в стороны и, перекидываясь фразами с Фэн Синем, ждать, пока Му Цин, который являлся его личным слугой, поможет снять все слои одеяний Воина, радующего богов.

Верхние белые одеяния были сработаны из ткани высшего качества с узорами тончайшей работы, по краям темнела искусная вышивка мягкого золотистого цвета, великолепная, но не вычурная. Одежды Воина, радующего богов, составляли резкий контраст в сравнении с чёрными одеяниями Демона. Му Цин, который до сих пор не снял чёрные как смоль доспехи, держа в руках только что снятые с Се Ляня парадные одеяния, сначала чуть отдёрнул пальцы, а потом едва заметно потёр ткань, будто от чего-то очищая.

Се Лянь тем временем снял золотую корону с головы, распустил волосы, уселся на край сандаловой кровати, потряс ногами, сбрасывая белые сапоги, и замер в ожидании, пока ему на плечи накинут новые одежды. Просидев так какое-то время, он понял, что Му Цин не двигается с места. Принц наклонил голову набок и спросил:

— Что-то не так?

Му Цин немедля пришёл в себя.

— Ваше Высочество, кажется, одеяния Воина, радующего богов, немного испачкались.

— А? Покажи-ка.

И правда — на белоснежных одеяниях бросались в глаза два чёрных следа от маленьких ладошек. Се Лянь бросил на них лишь взгляд и произнёс:

— Должно быть, их оставил тот малыш, свалившийся с неба. Помнится, он тогда схватился за мои одежды и никак не желал отпускать. У него ещё всё лицо было замотано бинтами, не знаю, из-за чего. Может быть, он упал и поранился? Фэн Синь, ты осмотрел его раны?

Фэн Синь как раз зачехлял драгоценный меч Воина, радующего богов и чжаньмадао Демона. Он угрюмо ответил:

— Нет. Я вывел ребёнка из дворца и хотел взглянуть на его лицо, как ты и просил. Но в итоге он пнул меня по колену, да ещё так, мать его, больно!

Се Лянь от смеха откинулся на кровать, а потом ткнул пальцем в Фэн Синя.

— Наверняка всё потому, что ты напугал его. А иначе почему меня он не пинал, а тебе досталось?

— Ничего подобного! Этот мелкий гадёныш, будто в него демон вселился, мигом бросился бежать. Иначе я бы подвесил его за ноги и хорошенько встряхнул, чтобы он зарыдал от страха.

Му Цин, ещё раз осмотрев одеяния, произнёс:

— А вдруг этот ребёнок — нищий попрошайка? Он был весь в грязи и одним прикосновением оставил ужасные чёрные пятна. Ваше Высочество, я слышал, что одежды Воина не должны пачкаться, ведь это тоже считается дурным предзнаменованием.

Се Лянь, лёжа на кровати, не глядя взял книгу с изголовья и закрыл ею нижнюю часть лица.

— Хватит с меня и одного ужасного знамения, которое прославит меня в веках — трёх обходов вокруг Запретного города. Испачкалось — и пускай. Постирай его, и всё будет в порядке.