Выслушав монаха, советник искренне пожелал, чтобы прямо сейчас в город вторглась армия мятежников, и это шествие, и жертвоприношение Небесам, и весь Праздник фонарей катился в тартарары.

И ведь надо же было в такой жизненно важный момент всё испортить!

Если бы виновником неприятностей оказался кто угодно другой, советник давным-давно воспылал бы гневом. Даже если бы он схватил меч и убил наглеца, никто бы не удивился. Но надо же было такому случиться, что этим человеком окажется его гордость, его самый-самый драгоценный ученик, да ещё и кое-чей самый-самый драгоценный сын. Ни поколотить, ни отругать, ни тем более убить его, конечно же, нельзя. Чем покуситься на жизнь принца, лучше уж сразу избрать самоубийство!

Внезапно кто-то вбежал в императорский дворец сквозь темнеющий коридор главных врат и громко вопросил:

— Ваше Превосходительство, почему всё ещё не отдан приказ выступать? Нужный момент вот-вот наступит, снаружи все заждались!

Говорящий тоже оказался юношей шестнадцати-семнадцати лет, обладателем стройной фигуры, высокого роста и кожи цвета пшеницы. За его спиной виднелся чёрный лук и белоснежные оперения стрел в колчане. Он плотно поджимал губы и сурово хмурил брови; невзирая на молодость, взгляд его излучал решительность. Увидев юношу, советник тут же вцепился в него с криком:

— Фэн Синь! Где Его Высочество?!

Фэн Синь вздрогнул и тут же будто что-то осознал, его взгляд наполнился яростью, и он наградил этим гневным взглядом Му Цина. Но тот уже безмолвно нацепил маску, за которой скрылось выражение его лица. Фэн Синь мрачно произнёс:

— Сейчас нет времени вам всё объяснять! Немедленно выдвигайтесь, Его Высочество вас не подведёт!

Выбора не оставалось. Что вытянуть платформу без исполнителя роли Шэньу на ней, что протянуть и упустить момент, всё одно — смерть. Советник в отчаянии махнул рукой и отдал приказ:

— Музыку! Выдвигаемся!

Тут же грянули духовые и струнные, передние шеренги в лице сотни воинов императорской стражи разразились стройными криками, замаршировали и повели за собой всю грандиозную процессию.

Вышагивающие впереди воины олицетворяли решительное преодоление препятствий^[98] на жизненном пути. Следом шестовали отобранные из десятков тысяч исключительно целомудренные девушки: кроткие и прекрасные, они держали в белоснежных руках плетёные корзины и разбрасывали вокруг распустившиеся бутоны — символ благовещего пожелания счастья. Цветы увянут, обернутся ароматной пылью, но благоухание от них останется неистребимым воспоминанием в людских сердцах^[99].

Музыканты восседали в повозке, выкованной из настоящего золота. Появление процессии вызвало бурные приветствия публики, толпа принялась, отталкивая друг друга, ловить летящие бутоны. Но каким бы великолепием, роскошью и торжественностью ни сияла процессия, всё это было лишь прелюдией к главному событию. Красочная платформа, завершающая парад, вот-вот должна показаться из ворот.

Шестнадцать белых лошадей в золотых уздечках медленно прошли сквозь темнеющую арку ворот императорского дворца и появились перед бесчисленной публикой. На платформе стоял демон в чёрных одеяниях с жуткой маской на лице. Выставив горизонтально перед собой чжаньмадао^[100] длиной в девять чи, он молчаливо принял стойку, готовый к битве.

Советник напряжённо взирал на платформу и всем сердцем надеялся на чудо. Однако чуда не происходило. Толпа начала громко возмущаться. Аристократия на высоких трибунах стала недоумённо хмуриться и переглядываться, спрашивая друг у друга:

— Что происходит? Почему Воин, радующий богов, не на платформе?

— Его Высочество не явился на торжество?

— Где Лянь-гэгэ?

В самом центре трибуны восседал мужчина благородной внешности и его драгоценнейшая прекрасная жена, белокожая и нежноликая. То были государь и государыня Сяньлэ. Не увидев того, кто должен был появиться на платформе, государыня слегка обеспокоенно посмотрела на мужа. Государь крепче сжал её руку и утешительным взглядом подал знак не волноваться, а спокойно наблюдать. Вот только толпу людей внизу утешить было некому — они принялись кричать ещё яростнее, и казалось, крыши зданий вот-вот опрокинутся от этих воплей. Советник искренне пожалел, что ему не хватает отваги прямо здесь и сейчас покончить с собой. Однако Му Цин на красочной платформе выглядел абсолютно спокойным, отсутствие противника нисколько не повлияло на скрупулёзность исполнения им роли. Сабля зазвенела в руках, тяжело ударив о платформу, затем вытянулась вертикально вверх.

Посреди столь тяжёлой атмосферы холодного неприятия этот юноша в чёрных одеяниях, исполнившись рвения и мощи, совершенно добросовестно начал представление в роли «демона».

И лицом, и тонкой фигурой юноша, изящный и утончённый, напоминал интеллигентного учёного мужа, но несравнимо тяжёлая сабля в его руках порхала беспримерно легко и проворно, будто невесомая. На платформу друг за другом запрыгнули несколько десятков монахов, играющих роли борцов с нечистью, которых Му Цин точно так же одного за другим одолел и вновь столкнул вниз. Рассуждая по совести, юноша размахивал саблей весьма умело, сражение захватывало красотой, и многие начали выкрикивать ему одобрения. Но всё же подавляющее большинство пришли сюда не ради представления «Демон сражает людей». Толпа беспорядочно загалдела:

— Где Воин, радующий богов?!

— Где Его Высочество?

— Мы хотим видеть Его Высочество в роли Императора Шэньу! Демон, изыди!

С верхнего этажа послышался возмущённый крик:

— Где мой царственный брат? Это что за чертовщина?! Кому охота глазеть на эту ерунду? Мать вашу, где мой царственный брат?!

Даже без взгляда в ту сторону становилось понятно, кто кричит громче всех. Разумеется, это был князь Сяоцзин^[101], Ци Жун. И когда люди, услышав крики, подняли головы, в самом деле увидели юношу в роскошных светло-бирюзовых одеяниях и с драгоценным обручем на шее. Молодой человек перегнулся через перила, гневно потрясая кулаком в сторону процессии. На вид мальчику было пятнадцать-шестнадцать лет, на припудренном лице выделялись чёрные, подведённые тушью, брови. Его можно было назвать привлекательным, даже красивым, однако облик источал такую злость, что казалось, он сейчас перемахнёт через перила, спрыгнет и кого-нибудь побьёт. К счастью, трибуна располагалась слишком высоко, и прыжок, если не стал бы смертельным, то закончился бы переломом ноги. Поэтому юноша лишь схватил попавшуюся под руку чайную пиалу из белого нефрита и запустил вниз.

Пиала полетела прямо в затылок демону, и вот-вот достигла бы цели, лишив несчастного сознания и забрызгав платформу кровью, однако к всеобщей неожиданности демон чуть повернулся, наклонил саблю и ровнёхонько поймал пиалу концом клинка.

Пиала, покачнувшись, замерла на лезвии, вызвав тем самым взрыв одобрительных возгласов. Му Цин снова подбросил пиалу в воздух, один из монахов под платформой благополучно поймал вещицу, а юноша совершенно спокойно продолжил играть демона, танцуя с саблей и сражая людей. Ци Жуна это ужасно взбесило, он уже хотел запустить в Му Цина ещё чем-то, но государыня приказала слугам оттащить его от платформы, что им вполне удалось, хоть и не без труда. Тем не менее, лица представителей императорского рода становились всё более серьёзными, они понемногу начали волноваться.

Шутка ли — исполнитель роли Шэньу куда-то испарился прямо перед торжественным шествием в честь ежегодного жертвоприношения Небесам!

Как вдруг толпа взорвалась прямо-таки ураганом торжествующих криков, намного более мощным, чем любые одобрительные восклицания, прозвучавшие до этого. Белоснежная фигура спустилась прямо с небес и приземлилась перед чёрным демоном!

В момент его изящного приземления на колено белые одеяния слой за слоем расстелились по красочной платформе, образуя форму огромного цветка. Его лицо скрывала золотая маска. Сжимая в одной руке обнажённый меч, он взмахнул другой рукой и легонько ударил по грозному клинку, который огласил округу приятным звоном. Жест источал невозмутимую безмятежность, словно воин в белых одеяниях ни во что не ставил чёрного демона перед собой. Демон медленно поднял саблю и направил остриём на противника, а воин неторопливо поднялся на ноги.