Истомил мою душу

Бесконечный обман.

Плот забросив на сушу,

Отступил океан.

Зрячий посох слепого

Не доищется крова,

И чарыки хромого

Не добьются стремян.

Тем — забота пустая

Да казна золотая;

Этим — отповедь злая

И дырявый карман.

Облака — на вершине,

Вольный ветер да иней...

Опаленной пустыне

Снится горный туман.

Прелесть этого мира —

Мертвый мрамор кумира.

Пальцы грешного мира

Запятнали Коран.

Если пел я — молчали

Соловьи... Но печали

Спеть Фраги помешали

Самый лучший дастан.

К тебе, человек, приступаю с мольбою:

Карун обезумевший — твой образец.

Спасайся! Ты накрепко связан собою —

Тщетой одурманенный нищий скупец.

Унынием грешен и я, мусульмане;

Душа моя также блуждает в тумане.

И я свою ношу забот и страданий

Влачу, бесприютного мира жилец.

Я райскую музыку слышал сначала.

Но горькая жалоба громче звучала,

И музыка стихла, и сердце попало

На торжище раненных скорбью сердец.

Есть множество рек и морей полноводных,

И семьдесят два языка разнородных,

И счесть невозможно мужей благородных,

А только царю достается венец.

Слепой не увидит, как нищий томится,

Глухой не услышит, как плачет вдовица;

И пестрядью мира мой взор не прельстится,

В золу и песок превратится дворец.

Я — в горле у мира — взываю: помилуй!

Я — снедь ястребиная — кану в могилу,

Как жалкий поденщик, утративший силу,

Как царь, облаченный в бесценный багрец.

И плоть моя стала пристанищем боли,

И жил я для общего счета в юдоли,

И если я утром сидел на престоле,

Я в полдень — отчизной забытый беглец.

Достойных врасплох застигает измена;

Глаза мои слепнут, слабеют колена;

Не вырвется муж из позорного плена,

Клинок свой булатный уронит храбрец.

Состарились горы, Фраги сострадая,

Темницею стала страна золотая,

Склонись перед матерью-правдой, рыдая,

Пока еще нас не покинул творец!

Душа и сердце болью изошли,

В тоске забились под рукою мира.

Я застонал — семь поясов земли

В тоске забились под рукою мира.

На злобный мир я в страхе поглядел;

Дана разлука любящим в удел;

Мужи, не завершив бессмертных дел,

В тоске забились под рукою мира.

Коварный мир, ты суетный блудник!

Не угадаешь — кто твой временщик?

Шах — нищим стал. Ребенок и старик

В тоске забились под рукою мира.

Безумец, золото копивший,— где?

Для милой родину забывший — где?

Мой Гулистан, весной оживший,— где?

В тоске забились под рукою мира.

От песни этой в трауре народ.

Молчишь, Фраги? Язык твой был как мед.

Твой взор, твой лик, твой стан в плену невзгод

В тоске забились под рукою мира...

Родители Лейли, чтоб отдалить ее от Меджнуна, запрещают дочери посещать школу, где учится Меджнун. Лейли с утренним ветерком посылает привет школьным подругам, рассказывая о своем горе:

Подругам в школу отнеси привет,

Струящийся рассветный ветерок!

В руках ни книги, ни калама нет —

На боль-печаль аллах меня обрек.

Очернена я лживым языком.

Разгневались на дочку мать с отцом,

Из школы взяли, держат под замком,—

О том ахуну расскажи, восток!

Кто враг, кто друг — не различаю я.

Беды не знала молодость моя.

Нас оболгали лживые, друзья,

Влюбленность посчитали за порок.

Когда мы с ним, бывало, в школу шли,

Я глаз не подымала от земли.

На нас соседи клевету взвели,

Аул соседний зло на нас навлек.

Подстерегла нас вражья западня;

Бутон я,— стали розой звать меня,

А Кайса — кликать соловьем, дразня.

Мы были кротки,— враг вдвойне жесток.

Не знала я, что все вокруг обман,

Мне нравились лицо его и стан.

Была мне школа — точно Гулистан:

Среди цветов и я была цветок.

Лихой бедой растоптана Лейли:

Злодеи счастье в мире обрели,

Стал для Лейли темницей сад земли.

Изменчив, сестры, беспощадный рок!

Так же тоскует и Меджнун, разлученный с Лейли:

Не обвиняйте, о друзья!

Мой рок неукротимым стал.

Бежал от вас, несчастный, я,—

Забытым, нелюбимым стал.

Весь мир любовью полонен,

В водоворот я завлечен.

Мой нераскрывшийся бутон

Шипом неумолимым стал.

В огне любви горю давно,—

Священное осквернено.

Мне превратили в кровь вино,

Мой жар неутолимым стал.

Как птица в небе,— я один.

Я стал никто — ни брат, ни сын.

Хотел мой бог и господин,

Чтоб я вдвойне гонимым стал.

Простите, мать с отцом! Не мог

Я не покинуть ваш порог.

Другого сына даст вам бог,

Коль этот нелюбимым стал.

Всем сладко до конца пути

С единым именем пройти.

Я Кайс,— всевышний, защити! —

Меджнуном — одержимым стал.

Он изливает свое горе другу Зенду:

Друзья! Аллаха самого, царя царей прошу:

На раны черные мои пролить елей — прошу,

Мне возвратить мой Гулистан я, соловей,— прошу,

Дать мне алмаз мой отыскать среди степей — прошу,

Царицу на разбитый трон души моей — прошу.

Устала голова моя от горьких дум любви,

И здесь, в пустыне, слышу я далекий шум любви.

Мне душу опалил стыдом сухой самум любви,

Тоски не выдержала грудь, не вынес ум любви,

Иссох язык; колодец пуст, воды налей — прошу!

Коль кипариса нет, листов рагна не надо мне;

Другой,—будь, как Лейли, она стройна,—не надо мне,

Будь гиацинту красотой равна,— не надо мне.

Я от любви и грусти пьян; вина не надо мне.

Иль ничего не надо мне, иль жизни всей прошу!

Безумный кравчий поутру мне чашу протянул,

Я стал пустынником любви, покинул свой аул.

Увидев ласку милых глаз, я б навсегда уснул,

Воскрес бы я, когда б хоть раз на милую взглянул.