Да будет полною луной обличье совершеннолетней,

Да будет смоль ее волос глазури куполов заметней,

Рост благородный ей иметь, осанку царственную надо.

Хвала прекрасному лицу, гордящемуся кожей гладкой,

Хвала ресницам — их сравню с дающею нам тень палаткой,

Хвала жемчужинам-зубам, выглядывающим украдкой,

Стократ хвала твоим устам, дарящим благодатью сладкой,

Тебя налитому росой тюльпану уподобить надо.

Эй, красавица с ликом-луной,

Погляди, что случилось со мной,

От меня отделясь, как стеной,

Ты, любимая, стала чужой;

Лучше быть мне в горячей золе,

Чем страдать без надежды во зле,

Ты спасенье мое на земле —

От тебя я отрезан межою.

Я взмолюсь у заветных дверей:

«Откровенностью душу согрей.

Мой поступок поведай скорей —

И убей,

А я благословлю твои руки».

Душистые, нежные кудри твои

Рассыпались черной волной, Фатима.

Зачем насурьмила хмельные глаза?

Взгляни, я и так чуть живой, Фатима.

Влюблен я в лукавые кольца кудрей,

Влюблен я в румянец, зари розовей.

Сокровища мира возьми поскорей,

Но только останься со мной, Фатима!

За твой волосок, за единый твой взгляд

Отдам без раздумья Китай и Багдад.

Пусть стрелы-ресницы мне сердце пронзят,

Любуюсь жестокой игрой, Фатима.

Ты бровью играешь, как ты хороша!

Молчу, потрясенный, стою не дыша.

Но горем объят я, в смятенье душа —

Мой дом обошла стороной, Фатима.

Стрелою ресниц ты пронзила меня,

Румянец твой жжет горячее огня,

Как грешник сгораю, свой жребий кляня,

Влюбленный Вагиф пред тобой, Фатима.

Женщина, что сердцем хороша,—

Век пройдет,— она бледней не станет.

Если, словно лал, светла душа,

От невзгод она темней не станет.

Благородной красота верна,

Стройная — не сгорбится она.

Если добротой одарена,

Не изменит, холодней не станет.

Кровь ее девически чиста,

Ярче свежих роз ее уста.

Стрел острей ресницы... Лет до ста

Ранящая сталь слабей не станет.

Страшно ль совершенной жить сто лет!

Пусть уже в движеньях силы нет,

Но в глазах горит все тот же свет.

Обаянье меньше в ней не станет.

Истинное счастье — не забудь —

В той, что знает страсти скорбный путь

К девушкам, Вагиф, не надо льнуть,

А не то спокойных дней не станет.

Чужими друг другу мы стали давно.

При встрече мы слов не нашли и расстались,

Нам втайне терпеть нашу боль суждено,

Друг к другу на миг подошли и расстались.

Чужие, от встреч мы не ждем ничего,

Давно не кружусь вкруг лица твоего.

Мы шли на огонь, но, достигнув его,

Одежды лишь край подожгли и расстались.

Мы пробыли только мгновенье вдвоем,

Не дрогнув, не вспыхнув любовным огнем.

Сердец не согрев, мы в упорстве своем

Обиды простить не смогли — и расстались.

Порвали мы дружбу, терзанья терпя,

Не выдали горя мы души скрепя,

Так, птицу души отпугнув от себя,

В молчанье глаза отвели и расстались.

Любовь обернулась Вагифу во зло.

Напрасны мученья. Все прахом пошло.

Сойдясь, не открыли;, как нам тяжело

Век жить друг от друга вдали, и расстались.

Темноглазая гонит меня в сердцах:

«Не подмигивай мне, не срами меня!

Здесь догадливых много, подумать страх —

Опозоришь навек пред людьми меня!»

Только вздохи да взгляды — что толку в них!

Ветер кудри отвеял от щек твоих.

Целоваться пора, мир во тьме затих.

Ни к чему тут лукавство — пойми меня!

Заклиная, моля, говорит Вагиф,

Плечи нежные жаркой рукой обвив:

«До притворства ль теперь, я и впрямь чуть жив,

Я сгорю, я умру — обними меня!»

О Сафия, пою,— и голос тих,—

Как соловей, томимый страхом, стал.

Я гнусь дугою в честь бровей твоих.

Мой стан — серпа застывшим взмахом стал.

Твои слова невольно говорю,

Невидимо, безогненио горю.

Смотрю сквозь слезы на твою зарю...

Морями слез, клянусь аллахом, стал.

Красавица, по саду бродишь ты.

Ах, руки, ноги — белые цветы!

Ты — солнце бесподобной чистоты.

Я пред тобою пылью, прахом стал.

В твоих очах — жестокость палачей.

Не покидай, ведь нет меня верней.

Коль в мире бренном будешь ты моей,

Почудится — я падишахом стал.

Какая прелесть в говоре твоем,

В лукавстве милом, в смехе молодом!

Каабою Вагифу стал твой дом,—

О, наконец-то я дервишем стал!

О ты, что так же зла, как хороша,

Есть у тебя хоть капелька стыда?

Где разум твой, скажи мне, где душа?

Не можешь ты не наносить вреда.

Что ж ты бежишь? Почуяла беду?

Стой! Я к тебе за помощью иду.

Неверная, пожар в твоем саду,

Сгоришь ты. Не останется следа.

Ушла, хоть я и не сказал — уйди.

Я ль виноват? Другой? Сама суди.

Не камень ли, скажи, в твоей груди,

На месте сердца, не осколок льда?

Будь проклят сад жестокой красоты!

Я в сердце больше не впущу мечты.

Разлуку эту я стерплю. А ты?

Попробуй-ка! Не стерпишь никогда.

Проклятье шлю принесшей столько мук.

Неизлечим, Вагиф, ее недуг.

Жилье неверной пусть обходит друг;

Будь стоек, знай — возврата нет туда.

На свадьбу, на веселый той

Подружек созвала невеста.

Я омрачен, я сам не свой —

На свадьбу не пришла невеста.

Молла, увидя гибкий стан,

Забудет Мекку и Коран.

Я жду тебя — в глазах туман,—

Ты всех с ума свела, невеста.

На свадьбу я хмельной пришел,

Измученный тоской пришел,

Я обрести покой пришел.

Не причиняй мне зла, невеста!

И если заиграет саз,

Пусть пери начинают пляс,—

На них не подниму я глаз,