Все прочее исполнить обещаю».

«Коль в униженье,— молвила она,—

Конем я быть затоптана должна,

Я об одном молить тебя хотела —

Пусть конь его мое растопчет тело!

Возлюбленный пускай казнит меня,

Пусть вскачь погонит своего коня;

Коль он меня растопчет в униженье,

Я буду жить в моем к нему стремленье,

И в смерти буду счастлива стократ,

Огнем любви я вспыхну меж плеяд.

Я — женщина и сердцем не смела.

Мне кажется, уже я умерла.

Но все ж была я подданной твоею:

О жалости тебя молить я смею!»

Смягчился шах от горести такой.

Да что там! Слезы проливал рекой.

От этих слез пыль превратилась в глину.

Он женщину простил и отдал сыну.

Коль ты мне друг, рассказ мой, может быть,

Тебя научит, как должны любить.

Живу в разладе с милой,— о, аллах!

Сражен жестокой силой,— о, аллах!

В ее зрачки гляжу и отражаюсь,

Ничтожный и унылый,— о, аллах!

Спасаясь от греха, я — о, аллах! —

Сто раз твержу, вздыхая: «О, аллах!»

Она ж бесстрастна, словно от рожденья

Слепая и глухая — о, аллах!

Мне стала жизнь постылой,— о, аллах!

Судьба грозит могилой,— о, аллах!

Себя я предаю из-за того, что

Живу в разладе с милой,— о, аллах!

Привык я на пути своем добро из горя извлекать,

Ужасна хворь моя, но в ней сумел найти я благодать:

Страданьем новым каждый час меня дарить не забывай,

Тебе — занятие, а мне — вниманья твоего печать.

За каждой мукою я жду несчастий новых череду,

Так стоит ли, провидя боль, ее пытаться избежать?

Легко ль твердить мне, как хочу свершить желания свои?

Ты знаешь страсть мою, а мне — безжалостную дружбу знать.

Ах, роза твоего лица мне драгоценнее души,

Не унижай — не торопись шипы свои в меня вонзать.

Вчера, безумен, опьянен, украл я дерзко поцелуй —

Теперь, опомнившись, хочу его значение понять.

Сплети оковы для меня из завитков твоих волос,

Дай мне прохладу губ твоих, чтоб зной безудержный унять.

О, позови меня: «Асир!» Ведь в строках, отданных тебе,

Сокровища Ираков двух задаром можешь ты собрать.

Прекрасно с миром в мире быть по милости творца

И просветленным уходить из твоего дворца.

Я так усерден в мастерстве высокое хвалить,

Что разум жемчуг у меня научится сверлить.

Я — раб, я замер у дверей: «Какой отдашь приказ?»

«Повелеваем говорить лишь истину о нас».

Что толку в якоре, когда он легок и, волной

Подхваченный, приговорен качаться, как хмельной?

Чтоб дело важное свершить, в его проникнув суть,

Прими условие одно: немногословен будь.

Зачем врачи, когда у них лекарства не найти?

Зачем дороги, если нет товарища в пути?

Я знаю, что в душе живет всемилостивый бог,—

О, если б где живет душа, я отыскать бы смог!

Рассудок это? Что ж тогда безумия ладья?

Душа ли это? Кто ж тогда любимая моя?

Кто ищет бога, не твердит с неверным заодно: —

А разве зубы нам нужны, когда мы пьем вино?

Какое снадобье принять? Попробуй назови...

Где добрый дом того врача, что лечит от любви?

Асир! Не плачь и не скорби — все, зоркий, видит он

И знает, каково тому, кто яростно влюблен.

С тех пор, о господи, как мир ты справедливости учил,

Он никогда б не должен был творить недобрые дела;

Поставил стражем ты судьбу, чтоб справедливость охранять,—

Залогом верности тебе была всеобщая хвала.

Но диво ли, что страж меня не любит так, как я его?

Ведь испокон веков судьба к поэтам доброй не была.

*

Твоих кудрей лишен я — вот беда,

От жара в сердце — на глазах вода,

Как жить мне, если сладостное счастье

Лишь в сновиденьях вижу иногда!

*

Как злом твоим душа моя полна!

Как нож твой чует тела глубина!

И стона, небывалого в подлунном,

К устам из сердца хлынула волна...

*

Если я в моей отваге дива убедить смогу,

Если благочестьем зависть в пери пробудить смогу,

Вот тогда до самой смерти, над обманутым смеясь,

Я о хитрости великой с гордостью твердить смогу.

Нынче к ночи — вода от запруды иной,

Нынче к ночи — вино из посуды иной,

Хочет друг расплескать драгоценную страсть,

Ветер веет — и запах повсюду иной.

Сердце жаждет добраться до Мекки мечты,—

Только путь предначертан верблюду иной.

Я в квартал нареканий напрасных вошел —

И вести разговор я не буду иной.

Грех мой только в страданьях и в муках моих,

Замутилась вода — не добуду иной.

Нам друзья наши радость приносят, но вновь

Каждый ищет другого — причуды иной.

Если в медном тазу мы увидим себя

Искаженными — просим посуды иной.

Все одежды похожи на свадьбе, в толпе.

Только дервиша плащ, словно чудо, иной.

Для желанья, для страсти отвергнутой есть

Площадь скорби — и нету покуда иной.

У любимой, поклявшейся верною быть,

В каждом месте любовник для блуда иной.

Твой рассудок, как птица, в силках ее кос,

Аромат не надежды оттуда — иной!

Нет любимых, и в мире сближения нет,

Лиц желанных нигде отражения нет,

Караван на заре поднялся, но, увы,

Если спутника нет, то движения нет.