Невредимо неслись и дошли до Христа.

Вы — ветви лозы виноградной Христа.

Виноградарь небес сберет ваш сок;

Вы дали себя в точиле топтать,

Чтоб вечных блаженств чашу испить.

От житейских нужд отвратились вы,

Ибо все здесь сон и прикрасы лжи,

Обольщенью нег вы не предали душ,

Убедясь, что величье — одна суета.

Завиден чрез вас стал девства чертог,

Ваша кровь и огонь обновили его,

Вы предали плоть мечу и костру,

Неугасимый свет вы в чертог внесли.

Тридцать семь — число тех блаженных дев

Венчанных вовек невянущим венком,

Высоко взнесенных над всем земным,

Блаженствующих здесь во славе творца.

О всеведущий дух, ниспошли благодать,

Дай мне силы на песню, на плач, на проклятье,

Разумение дай, чтобы внятно сказать

Слово скорбное о невозвратной утрате!

Горе тяжкое плакать заставило нас,

Стон печали над нами пронесся, как пламя.

Пусть все сущее в мире услышит наш глас,

Все живущее слезы прольет вместе с нами.

Нас стена защищала, но пала стена.

Скалы, нас укрывавшие, ныне разбиты.

Нам светила луна — закатилась луна,

Слово твердое рухнуло — нет нам защиты!

Мы не ждали беды, по пришла к нам беда.

Власть добра и надежд победило безвластье,

Свет чудесного царства угас навсегда,

Счастья сад превратился в пустыню несчастья.

Эти беды и горести нашего края,

Может, те, что предрек многомудрый Исайя,

Ибо светлого крестовоздвиженья день

Омрачпла беда и страдания тень.

И грядущее стало темно и безвестно,

Дух вражды и безверья туманит нам путь.

Нечестивые вырыли черную бездну,

Чтобы нашего пастыря в бездну столкнуть.

Словно лев, был он грозен, не будучи зльтм,

Для старейшин родов был опорой и властью,

Ликовали друзья от любви и от счастья,

И от страха враги замирали пред ним.

Был он первым по мужеству и по уму.

К самым дальним пределам неслась его слава,

Поклониться спешили соседи ему,

Восхваляли его все края и державы.

Даже греческий царь, даже юга князья

Домогались с властителем нашим свиданья

И, гордясь, что они Джаванширу друзья,

Принимали с почтеньем его назиданья.

И в гордыне забыли, что люди — мы прах,

Что во власти господней и счастья и беды.

Бога мы прогневили, погрязнув в грехах,

И правителя нашего смерти он предал.

Ангел, что охранял его душу и плоть,

От него отдалившись, обрек на страданье.

В горький час отвратился от князя господь,

Оставляя насильникам на поруганье.

Лицемер потаенно свой меч навострил,

К убиенью коварно готовясь заране,

И смертельный удар Джаваншира сразил —

Темной ночью погиб он, как моавитяне.

Джаваншир, надо всеми возвысился ты!

Исходили завистники злобой безмерной.

Ты убит был тайком средь ночной темноты,

Ты скончался, израненный немилосердно.

Лишь вошла злая смерть в государеву грудь —

Солнце вмиг изменило извечный свой путь.

На земле пусть убийца живет нелюдим,

Словно Каин, для всех ненавистен и страшен.

Птицы певчие пусть не щебечут над ним,

Пусть лишь черные вороны крыльями машут.

Звери хищные пусть поджидают его,

Пусть вовек не найдет он ночлега под крышей.

Пламя Ирода пусть настигает его,

Пусть его пожирают и черви и мыши!

Пусть огонь пожирает его, разгорясь,

Пусть убийцу ничто не спасет от заразы,

И рука, что на светоч земли поднялась,

Пусть покроется струпьями смрадной проказы!

Пусть в презренного жабы вливают свой яд,

По ночам пусть с убийцею змеи грешат.

Пусть умрет окаянный, терзаясь жестоко,

Будь он проклят, исчадие зла и порока!

Наш водитель, наш кормчий, наш князь Джаваншир,

Посмотри, что с твоими сиротами стало.

Разум твой озарял наш неправедный мир,

Нас отвага твоя от беды ограждала.

Как жемчужины, с уст обронял ты слова,

И блистал ты отвагой, носитель величья,

Ото сна пробуждался детенышем льва,

Расправлялся с трусливою утренней дичью.

И разбрасывал кромки овечьих ушей,

Славя господа истовой жертвой своей.

На охоте ты был всех смелей, всех быстрее.

Возрастил ты цветок вечнодышащих дум.

Ночью плоть почивала, но зоркий твой ум

И во сне управлял колесницей Арея.

Ты лишь взглядом единым умел отличать

Мудреца от глупца и героя от труса.

Нисходила обильно к тебе благодать,

Как священная кровь из ребра Иисуса.

Ты при жизни божественной притчею стал.

Дух бессмертья над смертным тобою витал.

Мир был светел, но темень взяла его в плен,

Как, лишенным тебя, нам поверить в удачу?

В опустевшей стране я потомков сирен,

А не страусов стаи сегодня оплачу.

Сколько дней и недель, сколько б лет ни прошло,

Мы не сможем забыть о великой утрате.

И тебя погубившее черное зло

Тяготеет над нами как бремя проклятья.

Ты, наш пастырь великий, был светел, как день.

Без тебя нам во тьме никуда не пробиться.

И ложится на наши угрюмые лица,

Словно пыль на дороги, бесславия тень.

Буду вечно взирать я на трон опустевший,

Бесконечно в мученьях рыдать, безутешный.

Слезы нас ослепляют, померкнул наш свет,

Перед нами пути утешения нет.

Только пламень печали, любовью зажженный,

Не погаснет в сердцах безутешных друзей.

Нам дымиться бы, как фимиам благовонный,

Чтоб сгореть без следа на могиле твоей.

Ибо здесь без тебя все темно и туманно.

Нашей светлой надеждою был ты один.

Пред тобой прояснялись вершины Ливана,

Волны бурные Тивериадских глубин.

Если ты, наш заступник, не жил бы на свете,

Пред врагами давно бы мы пали без сил.

Без тебя одолел бы нас северный ветер,

Гунн жестокий гранаты бы наши срубил.

Без тебя опускаются руки в бессилье.

Тьма сгущается, нам не дождаться зари.

Покрываются брачные комнаты пылью,

Облачаются в траур земные цари.

Даже тем, кто короной увенчай по праву,

Мишура золотая теперь не нужна.

Тщатся сбросить владыки презренную славу,

Ибо суетность славы им стала ясна.

Всем уйти суждено — никому не остаться,