Разит ее очей газель, едва забудусь сном любви.

Она вольна меня карать, о, пусть измучает меня,

Но лишь не прогоняет прочь, не замыкает дом любви.

Хоть грех великий — без вины разить таких, как Низами,

Пускай разит, пускай разит, когда я стал рабом любви!

Спеши, о, спеши, без тебя умираю!

Мне помощь подай,— без нее пропадаю!

В крови мое сердце, стенаю в разлуке:

Свиданья! Тоска! Часа встречи не знаю!

Уж раз ремесло твое — быть музыкантом,

Я звуков высоких и низких желаю.

Басмой лук бровей не натягивай грозно

До самых ушей! Шли стрелу! Ожидаю.

Ты знашь, что жить без тебя я не в силах.

Ты жизнь мою хочешь, берп же,— бросаю!

Я вижу: удачи я жаждал напрасно,—

Я вздохом последним тебя призываю.

Тебе Низами отдает свою душу,

Прими — как страдания я принимаю.

Расступился черный мускус, и она всплыла вчера.

Оттого пришли в порядок все мои дела вчера.

Луноликая спешила, соглядатаев боясь,

Полотно с луны срывая, розы обожгла вчера.

На жемчужину глядел я, глаз не властен отвести.

Словно но моим ресницам — влажная — сошла вчера.

И покоились мы рядом. Пробудилось — и бегом

Счастье резвое пустилось, чуть сгустилась мгла вчера.

«Ухожу! — она сказала.— Что мне дать в залог тебе?»

«Поцелуй!» — я той ответил, что мне жизнь дала вчера.

Я проснулся, опаленный, и огонь во мне горит,—

Впрямь была вода живая в той слезе светла вчера.

Головою ширваншаха вам клянется Низами:

Лишь во сне со мною вместе милая была вчера.

Ты видишь: я твой давний друг,— зачем томишь тоской меня,

Зачем отталкиваешь ты с небрежностью такой меня?

Коль спросишь о беде моей, оставь меня в моей беде,

Коль озабочу я тебя, забудь в заботе злой меня.

Я пред людьми тобой горжусь, но как меня стыдишься ты!

Я приношу тебе любовь, а ты даришь враждой меня.

Какой бы цвет ни приняла,— и я такой же цвет приму,—

Аллаха славь, поен зуннар, увидят все с тобой меня.

Коль скорбь моя не тяжела, тебе со мной скорбеть легко,

А если я пред ней склонюсь, прогонишь с глаз долой меня.

Своим сокровищем тебя всегда признает Низами.

Тебе пристало унижать, казня своей рукой меня.

Лик покажи свой. Я созерцать блеск Гулистана жажду.

Рай приоткрой мне сахарных уст. Их непрестанно жажду.

Дивен цветник свиданья с тобой: нет в нем шипов, и все же

Благоуханных жажду я роз, плоти их рдяной жажду.

В доме игорном иль в кабаке стать навсегда залогом

Вместо давно пропитой чалмы, вместо кафтана жажду.

В кельях суфийских я не слыхал нелицемерной речи;

Мне на плечо поставьте вино. Полного жбана жажду.

С чашей хмельного в правой руке, с локоном друга в левой

Я посреди базара бродить с грезою пьяной жажду.

Наземь чалму свою уронив, темя бия руками,

В пляске топтать ковры стариков, верных Корану, жажду.

Долго ли мне чело преклонять перед порогом школы?

Скит иль кумирню сделать своей целью желанной жажду.

Стали ко мне друзья мои все злей скорпионов лютых,—

Ныне с ехидной в дружбу вступить я, бездыханный, жажду.

Сердце любовной страсти отдать, не выходить из круга

Тех, что пленяют жаром очей, гибкостью стана, жажду.

Горечь разлуки душу мою нудит к губам подняться;

Ах, поцелуя, что исцелит тяжкие раны, жажду.

Я. Низами, тебе на уста хоть бы одно лобзанье

Робко сложить, как будто на длань мощного хана, жажду.

Счастье пьяное мое в ум придет когда-нибудь.

Крепкий сон судьбы моей, он пройдет когда-нибудь.

Эту дверь раскроет вихрь, ночь засветит ясным днем.

Душу мне воровка душ вновь вернет когда-нибудь.

Враг в надежде на любовь ласки не дождется, нет!

Лишь презрение во мне он найдет когда-нибудь.

Для нее неверным стал,— может, черный зульф ее,

Как зуннар виясь, мой стан обовьет когда-нибудь.

Другим знавала ты меня, а ты — ты лучше, чем была,

Твоя умножилась краса, моя же молодость прошла.

Я только пламя, ты Халил,— что ж я не гасну пред тобой?

Нет, не умру я лишь затем, чтоб ты из сердца не ушла.

Не по приказу ты меня, по доброте своей утешь.

Насколько можешь, будь со мной и, сколько хочешь, будь мила,

Меня разбитым назовешь — смогу ли неразбитым быть?

Ведь облик видела ты мой, и сердце ты узнать могла.

Лишь на служение тебе стал препоясан Низами —

Ведь он для счастья двух миров желает, чтобы ты жила,

О луна, скажи, чьим гостем ты с твоей красою станешь?

Знаменьем красы кому ты, посланным судьбою, станешь?

Голова твоя покрыта сенью царственной из амбры.

С черной сенью, чьим султаном ты ночной порою станешь?

Ты сладка, с тобою рядом тростниковый сахар — горечь.

О грабительница сердца, где ты не чужою станешь?

Ночь темна, но путь мой светел, лишь боюсь дурного глаза.

Ты родник. Во мраке этом чьей живой водою станешь?

Ты уходишь. Дух мой тоже хочет прочь уйти от горя.

Болен Низами. Целебной ты кому травою станешь?

Месяц неполный прошел, ночи — лишь стража прошла.

Входит подруга моя; кубок она подала.

Дружески села она здесь, перед взором моим.

Страха в ней нет пред врагом; нет ей от ближнего зла.

На ледяное вино, на огневой поцелуй

Право имела душа; право, как честь, приняла.

Будто бы мед с молоком, с милой слился Низами.

К большему счастью лететь в мире не сыщешь крыла!

Так роза на щеках вина смеется,