Не изменяя слогу прежних глав.

II

О господи, я — грешник, я — злодей,

Я заслужил твой лютый гиев и кару.

Ничтожностью, греховностью своей

Себя я уподобил Велиару.

Своею нерадивостью и ленью

Я сам себя подвергнул осужденью,

Обрек себя на горе и позор.

И демоны мои возликовали,

В бесовском хороводе заплясали,

И пляшут и ликуют до сих пор.

Удары тайные я принял, боже,

Предуготованпые мне судьбой.

Я не отверг отвергнутых тобой,

Наоборот, их силы приумножил.

Бесовской я и сам грешил игрой,

И сам плясал я с бесами порой.

Они же имя божье поносили.

Но я греха не отвергал в бессилье,

Себе не говорил я — не греши!

Я грех творил,

И черви подточили

Поникнувший цветок моей души.

Я погубителей моих незримых

Не вскармливал, но не уничтожал.

Я сам невольно силы умножал

Гонителей моих непримиримых.

Я разрушителям, исчадью ада,

Был преданнее, нежели творцу.

Не сладость я вкушал, а горечь яда,

И вот приходят дни мои к концу.

Я устрашен греховностью моей.

О, горе мне, позор и поруганье!

Как перед взором праведных людей

Предстать мне после моего признанья?

Всех лучше знаю, сколь мой грех велик,

Мне горло сжал отчаяния крик.

Когда способность мне была б дана

То видеть, что никто узреть не может,

Узрел бы я: душа моя черна,

Как идолопоклонник в храме божьем.

Понеже грехородной силы страсть

И идолов богопротивных власть

Сказать воистину — одно и то же.

В кромешной тьме, у жизни на краю,

По гибельной тропе иду и ныне,

Мой дух бессмертный — благодать твою

Я превратил в бесплодные пустыни.

III

Могу ли человеком я считаться,

Когда причислен я к творящим зло,

И существом разумным называться,

Когда в меня безумие вошло?

Хоть я и зрячий, но слепого хуже.

Внутри себя свет погасив, теперь

Я не могу прослыть ученым мужем —

К Познанью сам себе закрыл я дверь.

Слыть многомудрым, свыше просветленным

Я, погубивший душу, ие могу,

И, просто существом одушевленным

Себя назвавши, я и то солгу.

Среди кувшинов я — кувшин негодный.

В гранитной кладке — камень инородный.

Я в сонме избранных — избранник ложный.

Я в сонме призванных — глупец ничтожный.

И, устрашенный смертью, ибо грешен,

Покинут всеми я, а кем утешен?

Пророк Иеремия говорил,

Что некий древний град падет в бессилье,

Так и меня страданья истощили,

Погиб я, потеряв остаток сил...

Как дерева червями, ткани молью,

Изъеден я своей сердечной болью.

Я истончился, словно паутина.

Моя греховность этому причина.

Я прекращаю век свой, исчезая,

Как утрепний туман, роса ночная.

Я на людей надеялся, но ложно:

Надежда лишь на господа возможна.

И ныне, о содеянном скорбя,

Я, проклятый и очерненный скверной,

Надеюсь, боже, только на тебя,

Исполненного милости безмерной.

И на кресте ты никого не клял,

Терпя страданья, не ожесточился,

Когда к отцу небесному взывал

И за своих мучителей молился.

Подай мне весть, чтоб мой услышал слух,

Даруй надежду в жизни быстротечной

И в час, когда тебе свой жалкий дух

Я возвращу,

Даруй мне дух свой вечный.

Аминь!

I

Непостижимый взору и уму,

Ты, без кого ни слова нет, ни дела,

Определяющий предел всему

И только сам не знающий предела.

Нам без тебя ни света нет, ни тьмы,

Ты слышишь наши стоны, зришь несчастья.

Невидим ты, но все, что видим мы,

Померкло бы без твоего участья.

Ты — недоступен для рабов своих,

Но близок в вышине своей нездешней.

Целитель жесточайших ран людских

И утешитель боли неутешной!

II

Узри, о боже, взор мой безутешный

И сердце, что раскрыл я пред тобой.

На путь наставь мой разум многогрешный,

Но будь целителем, а не судьей.

Неверью и сомненьям нет предела,

Но, чтоб греха избегнуть, дай мне сил.

Мой дух еще не отрешен от тела,

И страшен грех, что тело осквернил.

Скорблю, что дух и разум не едины,

Что на добро надежды нет в сердцах.

Скорблю, что создан человек из глины,

Замешанной на низменных страстях.

Скорблю, что нас, людей, наш ум усердный

Не сделал совершеннее скотов,

И грязью мы отмечены, и скверной,

И памятью содеянных грехов.

Что каждый совершил и что утратил,

Мутит молитву нашу, застит взгляд,

И мы, сжимая плуга рукояти,

Дрожа от страха, все глядим назад.

Мы, смертные, пленяемся ничтожным,

И не умеем мы глядеть вперед,

И в поединке истинного с ложным

Неистинное чаще верх берет.

И боль утрат идет вослед за нами,

И всюду тьма, и пелена у глаз.

И приговор возмездья пишет память

В суде сознанья каждого из нас.

О, горе, если бог нага отвернется

И поразит нас гром его речей

И вечное величие столкнется

С мгновенного ннчтожностью людей.

Растратил я, гонясь за наслажденьем,

Свой драгоценный дар, пропал мой труд.

Пусть божьей справедливости каменья

Меня, греховного, нещадно бьют.

Я путь прошел, но свет моих трудов

В потемках неусердья был не ярок.

Я не оставил по себе следов,

И свет погас, и догорел огарок.

Мой слабый ум немногое постиг

И потерял способность постиженья,

И онемел греховный мой язык

Без права отвечать на обвиненья.

Чадит лампада тусклая моя,

Мое напоминая нераденье,

И стерто имя в книге бытия,

И вписаны укор и осужденье.

III

Я вижу воина — и смерти жду,

Церковника я вижу — жду проклятья,

Идет мудрец — предчувствую беду,

Идет гонец — могу лишь горя ждать я.

Кто сердцем чист — порог мой обойдет,

Благочестивый горько упрекнет,

Навстречу мне не сделает и шага.

Водой испытан буду — захлебнусь,

От испытанья зельем не очнусь,

Услышу тихий шорох — устрашусь,

Протянут руку — в страхе отшатнусь,

Учую зло во всем сулящем благо!

На пир я буду позван — не явлюсь,

На суд твой буду призван — онемею.

Ниц упаду, слезами обольюсь,

Как будто говорить я не умею.

Мне стрелы изнутри пронзили грудь,

Слились в большую рану все сомненья,

Терплю я муку, не могу вздохнуть,

Ни днесь, ни впредь не жду отдохновенья.

Услышь, о боже, вопль души моей,

Последний стон мой, ставший песнопеньем,

Стон, слившийся со стонами людей,

Тебя молящих о моем спасенье.

Нас, жалких обитателей земли,

Ты сам из праха сотворил земного,

Что делать нам, наставь и повели!

Услышь мое беспомощное слово!

Ты, сущий в каждой твари, что живет,

Превозносимый каждой тварью сущей,

Покой душевный от своих щедрот

Даруй нам в жизни сей быстротекущей!

(ГЛ. 26)

I

И я один из тех, чья жизнь сурова.

Чьи слезы льются, как весной поток,

И кто стенанья превращает в слово —

В песнь с однозвучным окончаньем строк.