Ты иного не жди, ибо сила терпенья ушла.
Ты ревниво хранишь свои мысли, а вот у меня
Для любого открыты и помыслы все, и дела.
Исповедаться друг перед другом настала нора —
Но какая же тайна унять бы страданья могла?
О, раскрой свое сердце, подобное розе в шипах,
От обид погибаю, ведь я человек, не скала.
Ты ведь видишь уже — я у ног умираю твоих,
Не сумел я предвидеть победу печали и зла.
Я прошу, ты пойми: если завтра не будешь иной,
Ты услышишь рыданья и стоны мои без числа.
Распрямит свои плечи и скажет тебе Авхеди:
«Есть терпенью предел, и его ты уже перешла».
* * *
О любимый мой враг, пожалей, не рази, погоди,
Я — паломник любви, моя цель — это ты! — впереди.
Все наставники черствы, и все разлучить нас хотят,
О царица моя, от несведущих взор отведи.
Если старый аскет вдруг увпднт очей твоих свет —
Не спастись проповеднику: сердце утратит в груди;
Если кудри твои издалёка увидит гяур —
Крест сожжет, и неверные будут забыты вожди.
И в загробное царство тебя не отпустят земля,
Есть ли кто-то, кто сможет прекрасной сказать: «Уходи!»?
Не проси, чтоб молчал перед ликом такой красоты:
Не молчит соловей, когда розу целуют дожди.
Ароматом любви пропитались и пахнут стихи,
Да пребудет таким до скончанья веков Авхеди!
* * *
Moе сердце любовью полно, ястреб мой,
И живет только ею оно, ястреб мой!
От беды безысходной на сердце тоска,
Ему криком кричать суждено, ястреб мой!
Эта грусть застилает туманом глаза,
И в душе моей стало темно, ястреб мой!
Так налей, виночерпий, мне чашу полней,
За Багдад, за тебя пью вино, ястреб мой!
Я — Вамиг, ты — Азра, будь Hte верною мне,
Я — Фархад, ты — Ширин, мы одно, ястреб мой
Умножаются страстные вздохи мои,
С ураганом сравнить их дано, ястреб мой!
Ты ведь можешь любовный недуг излечить,
А больного покинуть грешно, ястреб мой!
Правды к шаху просить я пойду, если ты
Мне покажешь безумия дно, ястреб мой!
Музыкант, ты сегодня о грусти не пой:
Мое сердце Ширин вручено, ястреб мой!
Пой влюбленным о силе стихов Авхеди,
Время песен настало давно, ястреб мой!
ХАДЖУ КИРМАНИ
ТАДЖИКСКИЙ ПОЭТ
1281/82-1352
ИЗ ПОЭМЫ «ГУЛЬ И НОВРУЗ»
1
С зарей, лишь органоном запели соловьи,
На сто ладов воздели мелодии свои,
Кумарского алоэ разлился аромат,
И горлицы стенаньем заворожили сад,
Проплывшее в носилках с пиалой золотой
Провозгласили солнце хаканом над землей;
И пьяницы под утро возжаждали вина,
И утренние птицы запели, как одна.
По миру солнце мира прошло путем побед,
Вселенную шафранный завоевал мобед.
Певец, настроив струны на лад хусравани,
О Зенде распевает, как маги в оны дпи.
Напиток розоцветный в пиалу неба влит,
На чанге песню утра исполнила Нахид.
Налет индийской синьки рассвет смывает с рук,
Серебряную руку он разрумянил вдруг.
На кровлю неба знамя взносил в ночи Бахрам,—
Рассек светилу сердце меч солнца пополам.
Испив Джамшида кубок, хмелеет круг живой,
Пьянеет, с чашей солнца пируя круговой.
Цветы и ветер вешний распространяют хмель,
Уже в цене упала татарская газель.
Кричит петух рассветный, за ним еще петух,
Нецеженая влага возвеселяет дух.
Благоуханный ветер и чаша гонят лень,
Мозг сонных переполнен сьгрою амброй всклень.
Под щекот соловьиный, под песенку скворца
Избавились от скорби тоскующих сердца.
Вот язычком зарделся с востока солнца шар,
Взойдя в теплицу солнце забрасывает жар.
Рассветный ветер землю мастями умастил,
Жемчужинами неба засыпан царь светил.
Была на сердце рана вечернего вина,
Душа моя томилась, что не была пьяна.
Лицом к лицу я встретил пылающую страсть,
Я пил из кубка солнца живительную сласть.
Обрел Дауда голос, избавленный от тьмы,
Душа моя запела любовные псалмы.
Надела перстень Джама мне на руки души,
Дала постичь мне имя, таимое в тиши.
Разумная, уселась на улице надежд,
И солнце благосклонно ее коснулось вежд,
Рождаться в самом сердце дозволила словам
И, с разумом согласный, вручила мне калам,
Тончайшие сравнения сбирала каждый миг,
Тела жемчужин цельных пронзала каждый миг,
То жаловалась сердцу и обвиняла глаз,
То сердцу же о глазе сплетала свой рассказ.
Свои простерла крылья забот моих Хума,
Высоко в поднебесье взлетел орел ума.
Миры воображенья раскрылись для меня,
Парил я, мирозданье крыламн осеня.
На солнце я направил земного вихря гнев,
Я для Нахид прекрасной пропел любви напев.
Взвил знамя на вершине седьмой твердыни я,
На ширь восьмого луга взираю ныне я.
По правилам я с небом общался наяву,
И другом серафимов я стал, по существу.
Я тем престол поставил, чей дом — небес эфир,
Дал собственному сердцу духовный эликсир.
Испил из винной чаши бесчувствия глоток,
Хуму — жилицу неба — я уловил в силок.
И как Исa, Пророку учителем я был,
И как Муса, для мудрых святителем я был,
Я в истину бросался — в глубокие моря,
И знаешь ты: нырял я за жемчугом не зря.
2
О, розами дохнувший весенний ветерок,
О ты, что розощеким цветочный сплел венок,
Хмельному ты нарциссу один сумел помочь,
Ты зажигаешь светоч для бодрствующих почь.
С признательной стопою всеблагостный гонец!
Прах под твоей стопою — чела земли венец!