В паланкине скрылся, будто наступили холода.

Эта кисть дает начало Нилу — радостной реке,

Под землей весенним светом разгорается руда.

Деревцам своим велит он самоцветами цвести,—

Их весна, не увядая, будет вечно молода!

Там, где вьющиеся розы все земное оплели,

Где в потоке трав цветущих за грядой бежит гряда,—

Будто собственные пальцы, верен мастеру калам,

Кисть не знает принужденья, дружбой мастера горда.

Строгий циркуль изумляет живописцев наших лет,—

То, что мудрому забава, им — жестокая страда;

Как простой красильщик — палкой, кистью действуют они.

Как подобных самозванцев терпят наши города?

Руки лживым подмастерьям страх колодками сковал,—

Но, когда бежать им надо, ноги быстры хоть куда.

Кисть была для них метлою — путь за ними замела,

Много было нерадивых — все пропали без следа.

Славен мастер хитроумный! Мудрой, любящей руке

Глина серая годится для цветка и для плода.

Снова жизнь в меня вдохнуло лицезренье красоты,—

Жаль, потерянными были все прожитые года!

Сколько в жизни промелькнуло гиацинтовых кудрей,—

Кисть любовника природы приманила их сюда.

Ветви, прыгнув из картины, вслед бегущему бегут,

Так и ловят за одежду,— стала вся она худа.

О приятель-виночерпий! Отрезви меня вином.

Вновь шумит вино волною,— дай забросить невода.

Новый лад опять уловим — вновь напев перемени!..

Не грешно ль молиться краскам? «Нет» скажи мне или «да»!

От пристрастия к искусству обезумел Саидо,

В упоении хотел бы жить до Страшного суда.

Какие лепешки! Подобны щекам молодым!

На тело прекрасного белого хлеба глядим,—

Нежней миндаля это тесто! И нищий влюбленный

Лишается чувств, безнадежною страстью томим.

Твой хлеб подрумянен, и выпечен в меру, и мягок,

Базар оживляет торговля товаром таким.

О, хрупкие корочки свежего, сладкого хлеба!

Любой дастархан возмечтает украситься им.

Прославим тенур — благородную печь хлебопека:

Покрылась от жара, как роза, румянцем живым.

Солома и хворост трещат, запылав вдохновенно,

Соль стала слезами, внимая речам огневым.

Чужой ли войдет с бесиокойпыми, злыми глазами,—

И тот, убаюкан, вздремнет у тепла — нелюдим!..

Лепешки пред нами, как множество солнц на закате,

Как полные луны! А стойку мы с небом сравним.

О, сито и перьев пучок для верченья лепешек! —

Вращение сфер! — Я горжусь хлебопеком моим.

По высшей цене я куплю его отруби, люди:

Урок чистоты он пророкам дает и святым.

Быстрее Исы шелуху от муки он отсеял.

И плачется Хызр, что вода подается не им.

Меджнуном брожу я вокруг этой лавки прелестной,

Мечтой о покупке лепешек таких одержим.

Соперников сколько! Меня толчея убивает,—

В кулачных боях, я боюсь, мы базар сокрушим.

А лавка раскрыта, и щедрости скатерть сияет:

Не счел хлебопек никого из влюбленных чужим,—

Уста их приблизил к устам полновесного хлеба,—

Вот вечер настал, мы за трапезу дружно спешпм.

Нет звезд,— и от ревности надвое месяц разбился,—

И мы перед лавкой служение хлебу вершим.

Страсть к розоазой корочке души голодные гложет...

Подобно тенуру, пылаю, но сам недвижим.

Мне мастер любезный лепешку дарит ежедневно,—

Как дышит она, расцветая тюльпаном большим!

О друг виночерпий! Трудом я насытился, право,—

Но чашей вина окажи ты мне честь, как другим.

Пора, Саидо, чтобы двери в домах отворяли

Тебе самому и словам драгоценным твоим!

Ты прав, Бедиль, играть ие безрассудно

Безумца роль. Сошедшему с ума

Не так бывает горестно и трудно

Смотреть на мир, в котором правит тьма.

*

Я не свободен отвергать желанья,

К утехам сердца снова путь торю.

Благочестивый за благодеянья,

Познавший благо, жизнь благодарю.

*

На сторону свою стремись врага привлечь

И не гневись, когда ведешь с ним речь:

От гнева жилы, взбухнув на затылке,

Сразить тебя способны, словно меч.

*

Никто не видит собственной спины,

А радость — на виду. И не должны

Земных утех мы избегать и думать

Про ад и рай: они нам не видны.

*

Ты величавым был, ходжа, имел и власть и злато,

Но меч истачивает ржа. Пришла пора заката.

Твое могущество теперь почти совсем угасло,

Как свет лампады на заре, в которой нет уж масла.

*

Тот мужчина, кто тигра осилит и грозного льва,

Но пред совестью чья опускалась не раз голова.

У чесальщика хлопка в стрелу обратился бы гребень,

Если б мужеством вдруг оказался бы лук хвастовства.

*

Танец слез на ресницах возник,

Пляшут вздохи и ходит кадык.

Вспомню облик твой — сердце танцует,

Вспомню имя — танцует язык.

*

Красавицам Китая — кто не рад?

Монголки очаровывают взгляд.

Европеянки, хоть неправоверны,

Но я, как в рай, пойду за ними в ад.

*

Петлей безумья увенчал ты слово

И, хохоча, людей арканишь снова.

Сомкни уста и знай, что горстке праха

Взвиваться в небо знойное не ново.

*

Полкапелькн уксуса сгубят, хозяйству не впрок,

Весь чан молока, как бы не был последний глубок.

И петелька связи порвется в гармонии мира,

Раздора когда упадет меж людей волосок.

*

Что скажут о тебе — услышу в тот же миг,

Магнитом стал для глаз божественный твой лик.

И где бы я ни совершал намаза —

Порог твой видеть пред собой привык.

*

Своих достоинств тот лишится, как мужчина,

Кто с подлецами пьет из одного кувшина.

Начни светильник вдруг не масло пить, а воду,—

Тьмы наступившей нам откроется причина.

*

Когда ты свой разум быть пленником знаний обрек,

Тебя справедливость должна наставлять, как пророк,

И обрети, если хочешь сравняться с Бедилем,

Стальное перо и чернил золотых пузырек.

*

Монах забросил четки потому,

Что истину кабак открыл ему.

Он был ослом, но с привязи сорвался,

Сбрил бороду и развязал чалму.

*

Бедиль, поэтов всех не перечесть.

Не перечесть лишь потерявших честь,

Чья лесть панегирическая в моде.