Носить ему знак падишаха на лбу, на плече, на спине!

Я сказал: «Только три поцелуя, солнце прелести, мне подари».

Отвечала: «От царственных гурий поцелуев не жди на земле».

И сказал: «Иль расстаться мне с миром, чтоб вкусить поцелуи твои?»

Отвечала: «Бесплатного рая не добудешь, рожденный во зле».

Я сказал: «Что же, гурия рая, все скрываешь свой лик от меня?»

Отвечала: «В обычае гурий укрываться, как искра в золе».

Я сказал: «Но тебя невозможно увидать, молодая луна!»

Отвечала: «Луна своенравна, но ее ли предашь ты хуле?»

Я сказал: «Укажи мне, кого же расспросить о приметах твоих?»

Отвечала: «Узнается солнце, не имея примет на челе!»

Я сказал: «Видишь, как меня сгорбил стан твой стройный, подруга моя?»

Отвечала: «Отныне подобен будешь луку, мой друг,— не стреле».

Я сказал: «Неужели нельзя мне каждый день любоваться тобой?»

Отвечала: «Снижаются ль звезды, если небо исчезло во мгле?»

Я сказал: «Нет звезды, о подруга,— только слезы остались в очах».

Отвечала: «Слеза не нужна мне, как цветочная влага пчеле».

Я сказал: «Ты лицом посвежеешь от ручьев, что из глаз я пролью».

Отвечала: «То сад расцветает от воды, что таится в скале».

Я сказал: «Дай, лицо я приближу к молодому лицу твоему».

Отвечала: «Приблизь, ведь тоскует и шафран о весеннем тепле».

Я видел блеск Самарканда, луга, потоки, сады,

Я видел дивные блага, что он рассыпал кругом.

Но сердце ковер скатало, покинув площадь надежд, —

Как быть, коль нет ни дирхема в моем кармане пустом!

Хоть райских садов и восемь, в раю лишь один Ковсар —

От мудрых в городе каждом услышишь рассказ о том.

Садов здесь тысяча тысяч, Ковсары здесь без числа,—

Что пользы? Жаждой томимый, вернусь я назад в свой дом.

Смотреть на блага земные, когда в руке ни гроша, —

Отрубленной головою на блюде лечь золотом!

Обитатель шатра, время вьючить шатер —

Ведь глава каравана скатал свой ковер,

Загремел барабан, и верблюды встают,

И погонщики гасят ненужный костер.

Близко время молитвы, и солнце с луной

На одной высоте замечает мой взор.

Но восходит луна, солнце клонится вниз,

За грядой Вавилонских скрывается гор.

И расходятся чаши весов золотых,

Разрешается света и сумрака спор.

Я не знал, о моя серебристая ель,

Что так скоро померкнет небесный простор.

Солнце путь не прервет в голубой высоте.

Но нежданно прервать мы должны разговор.

О красавица, движется время-хитрец,

Всем влюбленным желаниям наперекор,

И рожденная пыне разлуки тоска

Зрела в чреве судьбы с незапамятных пор.

Увидала любимая горе мое,

И ресницы надели жемчужный убор,

И ко мне подошла, припадая к земле,—

Словно к раненой птице я руки простер.

Обвились ее руки вкруг шеи моей,

И со щек ее нежных я слезы отер.

Мне сказала: «О злой угнетатель, клянусь,

Ты, как недруг, в жестоких решениях скор!

Верю я, что придут караваны назад,

Но вернешься ли ты, сердце выкравший вор?

Ты во всем заслужил от меня похвалу,

Но в любви заслужил ты лишь горький укор!»

Твоя золотая душа дрожит над твоей головой,

Душою питаем мы плоть, ты плоть поглощаешь душой,

И с каждым мгновеньем на часть твоя уменьшается плоть,

Как будто бы тело душа все время сливает с собой.

Коль ты не звезда, то зачем лишь ночью являешься ты?

А если не любишь, зачем роняешь слезу за слезой?

Хоть ты — золотая звезда, из воска твои небеса,

Хоть бьешься в тенетах любви, подсвечник — возлюбленный твой.

Твое одеянье — в тебе, но всех одевает оно.

Покровы скрывают тела, ио ты остаешься нагой.

Когда умираешь, скорбя, тебя оживляет огонь,

И голову рубят тебе, чтоб ты ие угасла больной.

Ты — идол, ты — идола жрец, влюбленные — он и она.

Смеешься и слезы ты льешь. О, в чем твоя тайна, открой!

Безглазая, слезы ты льешь, смеешься, лишенная рта,

Весной не всегда ты цветешь, и вянешь не только зимой.

Со мною ты сходна во всем, во всем я подобен тебе.

Враги мы с тобою себе, веселье мы любим с тобой.

Мы оба сжигаем себя, чтоб счастливы были друзья,

Себе мы приносим печаль, а им мы приносим покой.

Мы оба в слезах и желты, мы оба одни и горим,

Мы оба сгораем дотла, измучены общей бедой.

И скрытое в сердце моем блестит на твоей голове,

И блеск на твоей голове горит в моем сердце звездой.

И слезы мои, как листва, что осенью сбросил жасмин,

Как золото, слезы твои струятся на круг золотой.

Ты знаешь все тайны мои, подруга бессонных ночей,

И в горести, общей для нас, я — твой утешитель, ты — мой.

Лицо твое — как шамбалид, расцветший на ранней заре,

Лицо мое — как шамбалид, увядший вечерней порой.

В обычае — спать по ночам, но так я тебя полюбил,

Что ночь провожу я без сна и в сон погружаюсь с зарей.

За то, что с тобой разлучен, на солнце я гневаюсь днем,

Соблазнам сдаюсь по ночам — ты этому также виной.

Друзей я своих испытал, и знатных, и самых простых:

Не верен из них ни один и полон коварства любой.

При свете дрожащем твоем тебе я читаю диван.

С любовью читаю, пока рассвет ire придет голубой.

Его начертала рука затмившего всех Унсури,

Чье сердце и вера тверды и славны своей чистотой.

Стихи и природа его в своем совершенстве просты,

Природа его и стихи приятной полны красотой.

Слова, что роняет мудрец, нам райские блага дарят,

И «клад, что ветра принесли», за них был бы низкой ценой.