Избежал болезни лишь каждый десятый, и в их числе командир Чжу. Юйчунь полагал, что это люди с избытком ян, но когда он изложил эту теорию Цзяо, инженер фыркнул и напомнил, что Чжу похож на ощипанного цыпленка, так что вряд ли в его теле избыток мужской энергии. Чжу с виноватым видом человека, который понимает, что не сделал ничего, чтобы заслужить свое крепкое здоровье, направил усилия других уцелевших на приготовление еды и уборку. Две недели он даже лично ходил по баракам, утешал пострадавших и ухаживал за ними. Затем наступил день, когда он исчез: заболела Ма, его жена. После этого его обязанности взял на себя заместитель командира Сюй. Он обрил голову перед тем, как отправиться под начало И: очевидно, надеялся, что подчеркнуто-религиозная внешность послужит ему защитой от «несчастных случаев». Его голый скальп в сочетании с ввалившимися после чумы щеками вызывали у Юйчуня неприятные ассоциации с рассказами о голодных призраках, которые бродят по сельской местности в поисках человеческой печени.
Изнутри ограды карантина казалось, что в остальном Аньфэне жизнь продолжается как обычно. Время от времени Юйчунь видел отряды других командиров на учениях и слышал барабанный бой все более частых церемоний в честь Сияющего Князя. Однако он уже пробыл здесь достаточно долго и понимал, что то, что он видит – спокойный, упорядоченный и послушный Аньфэн, – это всего лишь видимость.
Чжу сидела у постели Ма. Она ничем не могла помочь страданиям Ма и терзалась виной за это. По утрам девушка спала; вечером и ночью она металась в лихорадке, кричала что-то о призраках. Чжу не могла ничем ей помочь, только давала попить воды, кормила кашей и меняла пропитанные потом простыни. Иногда во время этих процедур Ма приподнималась и отбивалась от Чжу, в ее глазах стоял ужас. Этот ужас пронзал Чжу, как кинжалом: это был страх за Чжу, страх, что она может заболеть, прикасаясь к Ма. Во всем этом была виновата Чжу: ей никогда не приходило в голову, что болезнь может поразить не только тех, кто поел подношений призракам. Ее небрежность вызвала более страшные последствия, чем она хотела, и Ма стала ее жертвой. Но даже из глубины своей болезни Ма заботилась о том, чтобы Чжу не пострадала.
С болью в сердце Чжу схватила яростно отбивающуюся руку Ма и сжала ее, вложив в это пожатие всю силу убеждения, какую ей удалось собрать. Ей было о чем тревожиться, но смерть от контакта с призраками ей не грозила.
– Не беспокойся, Инцзы, – мрачно сказала она. – Призраки меня не поймают. Я вижу, когда они приходят.
Возможно, призраки ее бы и не поймали, но мертвецы преследовали Чжу во сне. Даже не считая ужасных последствий того, что призраки ее заметили, Чжу не была уверена, что нашла лучший выход. Почти столько же ее солдат умерло, сколько погибло бы, если бы она поддержала переворот Чэня. Она полагала, что они, по крайней мере, умерли с чистыми руками, что хорошо для их последующих жизней. Единственными руками, испачканными в крови, были руки самой Чжу. А переворот еще даже не произошел. Ее пугала мысль о том, что ее люди выздоровеют и карантин снимут раньше, чем Го и Сунь сделают свой следующий ход. Что, если она все это зря затеяла?
Всю свою жизнь Чжу считала себя достаточно сильной, чтобы вынести любые страдания. Но страдания, которые она себе представляла, всегда касались ее собственного тела: голод, физическая боль.
Но сидя возле Ма и держа ее горячую, как огонь, руку, она обнаружила, что бывает такая мука, какой она и вообразить не могла. Потерять любимых. При одной лишь этой мысли она чувствовала, что из нее будто вытягивают внутренности. Сюй Да выздоровел, но что, если жизнь Ма станет еще одним следствием ошибки Чжу?
Чжу боролась с собой. Нутро сжалось, когда к ней вернулся самый старый страх: что, если она будет молиться, а Небо услышит ее и поймет, что это не тот голос?
Изо всех сил она схватила этот страх и затолкала его поглубже. «Я Чжу Чонба!»
Она опустилась на колени и вознесла молитву Небесам и своим предкам так горячо, как уже давно не молилась. Когда она наконец поднялась, то с удивлением и благодарностью почувствовала, что лоб Ма стал прохладнее. Ее сердце взлетело ввысь от облегчения. Она не умрет…
Но пока Чжу стояла, приложив ладонь ко лбу Ма, она услышала вдалеке знакомый рев: звук сражения.
Попытка переворота Го и Суня продолжалась один день и была подавлена почти так же быстро, как началась. Город еще дымился, когда люди Чэня распахнули чумные ворота и передали вызов во дворец. Чжу осматривала масштаб разрушений, пока они шли по улицам, и подумала, что Го и Сунь были на удивление близки к успеху. Повсюду желтая глина Аньфэна смешалась с кровью. Целые кварталы города выгорели дотла. Аньфэн был деревянным городом, и многие отказались бы от мысли поджечь баррикады Суня. Но Чэнь был не из их числа.
В центре города, у помоста, возвышалась гора трупов. На этот раз там не было ни Первого министра, ни Сияющего Князя. Это было шоу Чэня. Уцелевшие Красные повязки, включая Чжу и ее людей, молча стояли внизу. Чжу заметила, что, хотя солдаты И тоже находились там, его самого нигде не было видно. Наверное, его кто-то убил. Она надеялась, что дух Малыша Го оценил этот жест.
Отведя им достаточно времени на разглядывание трупов, люди Чэня вывели уцелевших вождей мятежа. Чжу увидела Суня, Правого министра Го и трех офицеров Суня. Они были одеты в белое, и на ткани уже проступала кровь. Сунь потерял глаз, красивое лицо было неузнаваемо. Он молча, с гневом смотрел на них сверху, сжав почерневшие, окровавленные губы. У Чжу возникло тревожное впечатление, что Чэнь что-то сделал с его языком, чтобы помешать ему произнести речь в последнюю минуту.
Офицеров убили первыми. Что касается казней, они были довольно гуманными – на удивление, учитывая участие Чэня. Этот человек наблюдал со сцены с видом знатока жестокостей. Толпа молчала. Перед лицом горы трупов даже люди командира У не могли изобразить энтузиазм во время этого процесса. Сунь стоически выдержал казнь: как мужчина, который смотрит в глаза судьбе и знает, что его единственная надежда на то, что следующая жизнь будет хорошей. Его смерть, когда она наступила, была такой быстрой, на какую только можно было надеяться, учитывая обстоятельства. Все равно Чжу была рада, что Ма не пришлось ее видеть.
Как оказалось, ни к чему было менять свое мнение насчет милосердия Чэня: он просто приберег свою любовь к театральности для Правого министра Го. На глазах у Красных повязок со старого Го живьем содрали кожу. Чэнь явно обрел некое вдохновение, пока много лет наблюдал и ждал падения коллеги. Го умирал очень долго.
Чэнь, который, очевидно, считал, что действия говорят громче слов, покинул сцену, как только с этим было покончено. Проходя мимо Чжу, он остановился.
– Приветствую Левого министра, – сказала Чжу смиренно и согнулась пополам в поклоне. Она подавила тошноту, которая угрожала содержимому ее желудка. Одно дело – знать, какая судьба ждет Правого министра Го, а другое – стать свидетелем того, как именно это произошло. Ей пришло в голову, что она, к несчастью, недооценила жестокость Чэня.
– Командир Чжу. – Окинув взглядом ее бледных людей, которых тошнило и выворачивало, Чэнь неопределенно улыбнулся. – С сожалением узнал о недавних смертях среди ваших солдат. Поистине, очень неудачно.
Чжу заставила себя сосредоточиться на Чэне и не замечать запахов и звуков вокруг.
– Этот недостойный слуга с благодарностью принимает ваши соболезнования.
– Я уже раньше говорил, какое впечатление на Первого министра и на меня произвели преданность делу и мастерство ваших солдат. – Позади него гора трупов смотрела немигающими глазами ему в затылок. – Что ж, командир, так как И погиб, это ваш шанс. Берите его людей и превратите их в бойцов, которые нам понадобятся, чтобы взять Бяньлян. – Его черные глаза вонзились в Чжу: – Вы отлично справитесь, я уверен.
– Этот слуга благодарен министру за оказанную честь! – Чжу поклонилась и оставалась в этой позе до тех пор, пока не удостоверилась, что Чэнь ушел. Пусть у самой Чжу были иные планы, да и Ма мечтала вовсе не об этом, но Чжу с грустью поняла, что так даже лучше. Уцелело всего два командира Красных повязок, и Чжу была одним из них; теперь она командовала почти половиной всех воинов Красных повязок. У Чэня нет доказательств нелояльности Чжу, даже если он отложил окончательное суждение, а люди Чжу ничего не заподозрили.
