Мунтадир поднял на него взгляд и широко улыбнулся.

– Зейди! Мы боялись, что ты уже не вернешься. И на всякий случай съели всю еду.

Зейнаб толкнула брата локтем:

– Не дразни его. У него уже такой вид, словно он опять готов расплакаться и броситься целовать нас, благодаря Бога.

Али вдруг обрадовался, что вернулся пешком, потому что его одежда и так впитала в себя достаточно грязной речной воды, чтобы забрызгать брата и сестру, когда он упал между ними, на что оба взвизгнули.

– А я ведь мог стать королем в Та-Нтри, вместо того чтобы возвращаться и спасать вас обоих. Замок, богатая жизнь…

– И мама контролирует каждый твой шаг. – Зейнаб подвинула к нему корзину: – Я не дала ему съесть все до конца.

– Ты святая, – в животе у него заурчало, и Али достал из корзины плотно завернутую лепешку с пряной чечевицей и капустой.

Его сестра продолжала наблюдать за ним, и за напускным безразличием читалось беспокойство.

– С маридом все прошло нормально?

– Он позволил себе лишнего, планируя мое потомство, но в остальном мы поладили. – Али не стал рассказывать о том, что показал ему Себек, это предназначалось только для Нари. – Если мы будем соблюдать границу, думаю, мир между нашими народами удастся сохранить. – Он откусил еще кусок лепешки. – Но он предложил населить реку крокодилами.

Зейнаб содрогнулась.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я не планирую притрагиваться к этой части своего наследия. Ни за что. Меня вполне устраивает быть джинном, большое спасибо. – Она продолжила более серьезным тоном: – По-твоему, есть хоть какой-нибудь шанс, что они… отпустят тебя? – спросила она робко. – Вернут твою огненную магию…

– Нет, – мрачно ответил Али. – Но ничего страшного.

– А по-моему, звание «посла маридов» очень тебе идет, – заметил Мунтадир. – У тебя есть своя собственная река, серебряные метки добавляют таинственности, а твои глаза наводят жуткую жуть. Это сыграет на руку, когда будешь вести переговоры о переформировании всего нашего правительства.

– Он определенно продаст с аукциона любое семейное сокровище, которое попадет к нему в руки, – предупредила Зейнаб. – Надеюсь, ты что-нибудь припрятал, Диру. Я вот припрятала. За этой народной революцией я буду наблюдать издалека.

Али проглотил остатки еды и лег на спину, прикрывая глаза от солнца, пробивающегося сквозь лиственный полог.

– Я-то надеялся, что вы захотите примкнуть к народной революции, и тогда я смогу просто платить вам жалованье.

Зейнаб замотала головой:

– Я люблю тебя, братишка, и люблю этот город, но как только все немного уляжется, я уеду отсюда.

– Подожди, в смысле? – непонимающе спросил Али. – Куда ты собралась?

– Куда угодно. – Его сестра улыбнулась несвойственной ей застенчивой улыбкой. – Я никогда не покидала Дэвабад… никогда не думала, что смогу уехать, разве что сразу во дворец какого-нибудь иностранного вельможи, мужа, с которым мне придется заключить политический союз. – Зейнаб поигрывала золотым браслетом на запястье. – Долгое время меня это устраивало. Я верила, что это лучший способ принести пользу своей семье. Но с тем миром покончено. Командование дэвабадским сопротивлением… далось мне нелегко. Но также многому меня научило. И в первую очередь тому, что я хочу от жизни большего.

Али не мог скрыть своего беспокойства.

– Хотя бы скажи мне, что ты едешь не одна.

– Не одна, но спасибо, что считаешь меня недееспособной. Со мной поедет Акиса. Первым делом мы отправимся в Бир-Набат. Она хочет отвезти прах Любайда домой.

– Только там он и должен упокоиться, – тихо сказал Али, чувствуя, как в нем поднялась печаль при мысли об убитом друге. – Я буду скучать по тебе, ухти. Немыслимо.

Зейнаб сжала его руку:

– Я обязательно вернусь, братишка. Кто-то же должен убедиться, чтобы ты нигде не напортачил.

Али сел прямо. Он оставил свое оружие здесь, когда отправился на встречу с Себеком, но теперь потянулся за своим зульфикаром.

– Возьми это.

Серо-золотые глаза Зейнаб округлились:

– Я не могу взять твой зульфикар!

– Он не мой. Он принадлежит нашей семье, а я больше никогда не смогу им пользоваться так, как раньше. Возьми. Научись вызывать его пламя и отправляйся на поиски приключений, Зейнаб.

Ее пальцы сомкнулись вокруг рукояти.

– Ты уверен?

– Абсолютно. До тех пор, пока ты разрешаешь мне писать и спрашивать твоего совета, я неизбежно где-нибудь напортачу.

– Идет, – улыбнулась его сестра.

Али повернулся к Мунтадиру:

– Только не говори, что тоже отправляешься в путешествие по неизведанному?

Мунтадир поежился:

– Боже упаси. Теперь вы клещами не вырвете из моих усыпанных драгоценностями рук кухни, набитые припасами, мягкие кровати и чистую одежду. – Он помолчал. – Но и во дворец я тоже не вернусь.

– Как? – Его брат и дворец Дэвабада были полностью неразделимы в сознании Али. – Но ты же эмир. Мне нужна ваша помощь…

– Ты получишь мою помощь, – заверил его Мунтадир. – Только не в качестве эмира. – Он попытался изобразить шутливую улыбку, но у него не вышло. – В конце концов, ты хочешь упразднить монархию, а я… – Мунтадир вздохнул, внезапно обессилев. – Не могу я туда вернуться, ахи. Прости. Не могу вернуться туда, где она убивала моих друзей и отравила мой народ. Где они… – Мунтадира прошибла крупная дрожь, и он украдкой вытер правый глаз. – Да, вероятно, это трусость с моей стороны.

Но Али не считал своего брата трусом. Напротив, увидев Мунтадира в темнице, Али со всей уверенностью мог сказать, что не встречал никого сильнее его брата.

Али спустился в подземелье сразу же после того, как убедился, что с Нари все в порядке, она окружена плотным кольцом друзей, а Субха уже в пути. Он отправился туда вместе с Джамшидом, который настоял на том, чтобы сопровождать его, и Али никогда еще не был так благодарен за то, что не остался один, как тогда, когда они с дэвом спускались в мрачные недра дворцовых темниц, проходя мимо камер, набитых гниющими трупами врагов Манижи. Это было жуткое зрелище, наглядное свидетельство беспощадности Манижи в той же мере, что и уничтоженные кварталы наверху, и братская могила полуобгоревших останков Гезири, которую они обнаружили на арене.

Среди заключенных встречались знакомые лица: ученые, министры и вельможи, которых Али знал с детства, их имена пополнили все удлинявшийся список мертвых. И по мере того, как они с Джамшидом углублялись все дальше, Али начинал терять последние остатки самообладания, моля Бога, чтобы не увидеть останки своих убитых брата и сестры.

За то, что этого не произошло, Али будет благодарить Всевышнего каждый день из отведенных ему в жизни. Первой обнаружили Зейнаб, запертую, но невредимую – Манижа, по-видимому, не утратила здравый смысл окончательно и не стала лишать жизни своего самого ценного заложника.

Зейнаб бросилась в объятия Али, стиснув его до боли крепко.

– Я знала, что ты вернешься, – шептала она. – Я знала.

С Мунтадиром вышло иначе.

Когда они наконец отыскали его камеру и выломали дверь, Али сначала показалось, что его брат мертв. В воздухе стоял такой густой запах разложения и телесной грязи, что он едва мог дышать. И когда Али увидел истерзанного мужчину, закованного в цепи и припадавшего к серой каменной стене, мысль о том, что это был его харизматичный и как будто бы неприкасаемый старший брат, показалась ему невозможной. Синяки, шрамы и незаживающие кровоточащие раны покрывали тело Мунтадира, грязная повязка едва держалась на его бердах. Он бы упал на землю, если бы позволяли кандалы, но его руки были задраны над головой, выкрученные под неестественным углом. Его волосы и борода отросли, спутанные черные кудри липли к лицу.

Рядом с Али тихо вскрикнул Джамшид, и Али рискнул войти первым, чтобы хоть немного облегчить страдания дэва. Мунтадир никак не отреагировал, когда Али дотронулся до его шеи, но, нащупав пульс, он вздохнул с облегчением. А когда Али мягко позвал его по имени, Мунтадир зашевелился, гремя цепями, и приоткрыл один глаз.