Он скривился:

– Конечно. Готов служить. Всегда, – добавил он, не скрывая сарказма в голосе.

Его привели к Маниже, в бывший кабинет Гасана. Сначала Дару удивило ее желание обосноваться там, в то время как сама Манижа даже велела починить стол последнего короля Кахтани, чтобы присвоить себе и его. Дара предложил наколдовать для нее новый кабинет, просторный и светлый, поближе к лазарету или саду, но она отказалась.

– Гасан отнял у меня все, – сказала она тогда, проводя пальцами по филиграни из слоновой кости в полированной поверхности отреставрированного деревянного стола. – Мне доставляет удовольствие забирать себе его вещи.

Настроение Дары испортилось еще больше, когда он вошел в кабинет. Манижа ждала его не одна, а с Визарешем. Они сидели друг напротив друга, и это показалось ему странным. Обычно Манижу сопровождал Аэшма, в то время как Визареш исполнял его поручения или строил какие-то свои козни, за которыми ифриты обычно коротали свои дни.

– Афшин! – Манижа взглядом пригвоздила его к порогу. – Наконец-то. Я уже начала волноваться, что с тобой что-то случилось. – Она опустила глаза на листья на его одежде: – Гулял по лесу?

– Мне нравится в лесу. Там пусто.

Она вздохнула, взглянув на его конвоиров:

– Оставьте нас.

Те повиновались, закрыв за собой дверь. Воздух в комнате был спертый, душный, и, чувствуя легкое головокружение, Дара кивнул на задернутые шторы:

– Ты не против, если я открою окно? В саду дует такой приятный ветерок.

– Я не хочу видеть сад. Это напоминает мне о брате.

Дара поморщился. Он ведь слышал, как она сокрушалась об этом раньше, но забыл.

– Прости.

– Все в порядке. Присаживайся, – Манижа указала на подушку рядом с Визарешем.

Ифрит злобно ему улыбнулся:

– Ты побледнел, Афшин. Неужто последнее воскрешение прошло не гладко?

– Еще как, – ответил Дара со всей открытостью, на какую был способен. – Я стал замечать, что почему-то веду себя неуравновешенно, непредсказуемо, и иногда меня так и тянет вонзить нож в горло какой-нибудь огненной твари поблизости. Кстати… я уже говорил тебе, как ярко ты сегодня пылаешь?

– Довольно, – раздраженно процедила Манижа. – Визареш, ты тоже нас оставь, пожалуйста.

С преувеличенным поклоном ифрит выполнил приказ.

Но это не помогло разрядить напряжение в комнате. Дара прижал ладони к ногам, пытаясь подобрать слова. Он никогда раньше не испытывал подобного ни к одной живой душе: смеси преданности и страха, любви и отвращения.

Но оставшись наедине с Манижей, он вспомнил о том, кто еще должен был быть здесь с ними, и начал с этого.

– Мне очень жаль, бану Манижа. Я знаю, что говорил это раньше, но это так. Я очень сожалею о том, что случилось с Каве.

– Я знаю, – ответила она тихо. – Я тоже. Но его смерть не была напрасной. Она многое прояснила.

– Прояснила?

– Именно. – Манижа даже улыбнулась ему. – Но я забегаю вперед. Как ты себя чувствуешь? Меня встревожила весть о том, что ты покинул лазарет. Я должна знать, где ты находишься, Афшин, днем и ночью. Твое благополучие очень важно для меня.

Дара прочистил горло.

– Я в порядке, – солгал он.

– В полном порядке? Ты не чувствуешь себя изменившимся? Ослабевшим? – Она протянула руку и коснулась тряпки, которой Дара обмотал реликт на запястье. – А я думала, это вызовет у тебя ряд вопросов.

Дара поборол желание выдернуть руку.

– Я рассудил, что придет время и ты сама мне все расскажешь.

– Да, ты прав. И это одна из причин, по которым я тебя сюда пригласила. Я хочу наладить отношения между нами, Дара. Наши семьи слишком давно и тесно связаны, чтобы нам с тобой долго оставаться в ссоре. Я хочу, чтобы мы снова могли говорить друг с другом открыто.

– Тогда что произошло на арене? – вырвался у него вопрос. – Я видел, как ты использовала магию. И та дэва, стоявшая перед тобой на платформе… – Дара содрогнулся. – Ты потребовала ее имя. Ты потребовала, чтобы она покончила с собой во имя тебя. – Выражение лица Манижи оставалось спокойным, пугающе спокойным, и в голосе Дары проступила досада. – Пожалуйста, объясни мне. Скажи, что я неверно все трактовал, – уже почти умолял он. – Эта магия… она не наша. Так не должно быть.

– Почему же? Потому что это опыт, переданный ифритом? – Она покачала головой: – Эти так называемые дворяне были предателями и умерли бы в любом случае. Зачем же позволять силе в их крови бесполезно утекать в песок, когда мы так нуждаемся в ней?

Ох, Манижа. Все стало очевидно уже на арене, но слышать из ее уст это небрежное признание в столь ужасном деянии разбивало Даре сердце.

И тут он вспомнил о предупреждении Зейнаб. В этот момент он принял решение. И это решение не имело никакого отношения к насилию. Манижа все еще держала его запястье, поэтому Даре было проще сделать то, чего он не делал никогда прежде.

Он взял ее за руки.

– Бану Нахида, мне кажется, нам лучше уйти.

Манижа удивилась:

– Уйти? О чем ты говоришь?

– Покинуть Дэвабад. На этой же неделе. Возьмем с собой припасы и всех дэвов, которые пожелают сопровождать нас, опустошим сокровищницу. Мы вернемся в горы…

Она отдернула руки:

– С ума сошел? Зачем нам покидать Дэвабад? Весь смысл войны заключался в том, чтобы вернуть его!

– Нет, смысл заключался в том, чтобы спасти наш народ. Вернуть тебя к семье. А в этом плане… – Создатель, до чего же это было трудно сказать. – Бану Манижа, мы потерпели неудачу. Город разваливается на части, наш народ отворачивается от нас. Я не вижу способа исправить положение.

– То есть ты хочешь бежать лишь потому, что горстка предателей и джиннов не пожелала склонить головы? Исключено!

– Потому, что ты превращаешься в чудовище! – Дара попытался успокоить свой голос, но безуспешно. – Бану Нахида, такой же разговор состоялся у нас с тобой в лагере, когда мы спорили про яд. Тогда ты меня не слушала. Я умоляю прислушаться ко мне сейчас. Вернемся в Дэвастан, к нашим корням. Построим что-нибудь настоящее. Без магии крови, без ифритов.

– А как же Дэвабад? – Манижа смотрела на него неприязненно. – Дэвы, которые не уйдут с нами в горы? Те, кто не сможет уйти? Мои дети? Ты предлагаешь бросить их на произвол судьбы?

– Я предлагаю спасти им жизнь, – ответил Дара, ненавидя свои следующие слова за их правдивость. Он не осмеливался выдать Картира, но Зейнаб произвела на него впечатление, и он полагал, что жрец и другие члены их племени смогут договориться с принцессой о перемирии на приемлемых условиях, если ситуация не ухудшится. – На данном этапе им же лучше, если их имена не будут связывать с нами. И потом, возможно, когда Нари и Ализейд убедятся, что Дэвабад в безопасности, они вернут печать.

– А Джамшид? – Теперь ее голос звучал более резко. – Я понимаю, что влюблен ты не в него, но все-таки напомню, что мой сын сейчас в плену. И если ты думаешь, что Хацет отпустит его на свободу, пока я буду отдыхать и восстанавливать силы, то ты окончательно растерял все свои тактические таланты. – Манижа встала и зашагала по кабинету. – Я уже потеряла Каве. Я не потеряю Джамшида.

– Значит, мы вернем его. Если я не нужен тебе в Дэвабаде, чтобы удерживать город, госпожа, мы могли бы отправиться в Та-Нтри и попытаться…

– Нет.

Короткий ответ прозвучал как приказ, который прежде заставил бы его мгновенно замолчать. Теперь же он только больше разозлил Дару. Он впился пальцами в подушку, сдерживая себя, чтобы не разорвать ее на части.

Манижа остановилась спиной к нему, у полки напротив стола.

– Когда рабочие наводили порядок после погрома, они нашли здесь кое-что.

Внезапная перемена темы застала его врасплох.

– Что?

Манижа сняла с полки тонкий черный футляр и открыла его, поворачиваясь к Даре.

Похолодев, он поднялся на ноги.

– Это стрела Афшина, – проговорил он, узнав косые наконечники, которые полагалось использовать только в его семье. Но этот характерный стиль оперения… – Это одна из моих стрел. Око Сулеймана… Она, наверное, осталась с войны.