А он принадлежал Мунтадиру. Как было Нари, которая никогда не отличалась… повышенной эмпатией, если уж на то пошло, подобрать слова для того, чтобы опрокинуть его мир? Не похоже, чтобы Хацет или Ваджед держали Джамшида в курсе последних событий. Неужели ей действительно придется войти и объявить, что он Нахид и его родители стояли за вторжением, погубившим мужчину, которого он любил?

Она задрожала.

– Нет, пока нет.

Она сомневалась, что Али может ей чем-то помочь – Джамшид всегда его недолюбливал, – но поддержка ей сейчас не помешает. Она распахнула дверь.

Глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку. Как и в коридоре, в камере Джамшида было маленькое зарешеченное оконце размером не больше его головы. В углу горела одинокая масляная лампа – в восточном углу, и ее сердце сжалось, когда она поняла, что чаша с водой и полусожженная ветка возле нее были его попыткой имитировать огненную купель. Низкий стол был завален бумагами и книгами, сложенными в заваливающиеся набок стопки.

Джамшид, свернувшись калачиком, лежал на матраце лицом к стене. Когда отворилась дверь, он не шелохнулся, и на мгновение Нари запаниковала, испугавшись, что они опоздали, но потом заметила, как вздымается его грудь.

– Джамшид? – позвала она.

Он замер, по его телу пробежала дрожь, а затем он перевернулся. Черные глаза неверяще уставились на нее.

– Нари? – Джамшид сел, покачиваясь, как после пьянки. Затем вскочил на ноги, подавшись вперед. – Нари!

Она бросилась обнимать его.

– Я подумала, вдруг ты соскучился здесь в одиночестве.

Джамшид крепко сжимал ее в объятиях.

– Слава Создателю. Я так беспокоился за тебя. – Он отпустил ее и отстранился на расстояние вытянутой руки, разглядывая ее лицо. – Ты в порядке? Как вы сюда попали? Мне сказали, что все, кто был во дворце, погибли!

– Я в порядке, – выдавила она. Ее брат, напротив, выглядел ужасно: осунулся, обескровленное лицо заросло бородой, а черные волосы свисали спутанными космами. – А сам? Как тут с тобой обращались?

Джамшид нахмурился:

– Горазды чесать языками, но пальцем меня не тронули. Слишком боятся, что… – Он внезапно замолчал, обратив внимание ей за спину: – Ализейд?

Али неловко откашлялся:

– Здравствуй.

Безумная надежда зажглась в глазах Джамшида.

– Если ты жив… значит ли это… что Мунтадир тоже здесь? – в отчаянии спросил он. – Ему удалось спастись?

У Нари упало сердце.

– Нет, – прошептала она. – Мне очень жаль, Джамшид. Мунтадиру… не удалось спастись.

Джамшид громко сглотнул, словно пытаясь натянуть на себя маску придворного официоза.

– Понятно. – Он снова перевел взгляд на Али: – Тогда какого черта ты здесь?

Али оставался стоять у двери.

– Что?

– Я спросил, почему ты здесь, аль-Кахтани? Защищать Мунтадира было твоим долгом, делом всей твоей жизни, но, если ты стоишь здесь передо мной, я могу только предположить, что ты или подвел, или предал его.

Обвинение разнеслось по камере эхом, и Али покачнулся на пятках.

– Я не предавал его. Никогда в жизни.

– Значит, ты просто трус.

– Джамшид. – Нари встала между ними. По лицу Али было видно, как долгие недели исцеления только что пошли прахом. – Он вовсе не трус, – бросилась она на его защиту. – И он ни в чем не виноват. Мунтадир сам сделал этот выбор: защищать свою жену, свою семью и свое королевство, и он справился с ним по мере своих сил. Это был невероятно храбрый поступок, и я никому не позволю его обесценивать.

Но брат как будто не слышал ее слов. Джамшида начало трясти, его лицо перекосило от горя.

– Перед ним не должно было даже стоять такого выбора. Его этому не учили. На его месте должен был быть ты, – снова воскликнул он, тыча пальцем Али в лицо.

Али подошел ближе, явно отчаянно желая все исправить.

– Джамшид, мне очень жаль. Правда. Я знаю, как вы были близки…

– Да ну, неужели знаешь? – истерически рассмеялся Джамшид. – Потому что я отчетливо помню, как нам приходилось скрывать, насколько мы были близки именно из-за таких, как ты.

– Джамшид, – снова попыталась вмешаться Нари.

– Нет, – прервал он ее срывающимся голосом. – Я всю жизнь молчал, пока джинны топтали мой народ. Топтали меня, моего отца, моих соседей – тебя. Из-за их лжи и их политики моя жизнь превратилась в клетку, и теперь я хочу, чтобы ты увидела, кто стоит перед тобой на самом деле. С кем я пытался подружиться только для того, чтобы он пошел против меня и заставил быть соучастником в сокрытии покушения на убийство. – Он свирепо посмотрел на Али: – Я любил твоего брата, ты это понимаешь? Он был любовью всей моей жизни.

Али открыл рот. Он не выглядел злым – всего лишь изумленным, как будто до сих пор пытаясь сложить два и два.

А потом все встало на свои места.

– Но это невозможно, – пробормотал Али. – Мунтадир не был… То есть у него было столько женщин…

Джамшид гневно взревел, схватив с пола туфлю и швырнув ее в голову Али. Принц пригнулся, и Нари встала между ними, решив, что на сегодня попытки объединить своих союзников пора прекращать.

– Али, ступай. Дальше я сама.

Он сдавленно промычал в знак согласия и попятился к выходу из камеры, по-прежнему не моргая, словно он случайно наткнулся на кобру.

Как только Али ушел, вся ярость ушла из Джамшида, и он рухнул на землю, корчась на грязном полу.

– Прости, – выдавил он. – Мне так жаль. Мне не следовало говорить этого при тебе. Но когда вы вошли вдвоем, я подумал… – Он втянул в себя воздух. – Я подумал, может быть, есть шанс. – Он уперся руками в пол, его плечи сотрясли рыдания. – Создатель, Мунтадир, как ты мог? Как ты мог?

Нари смотрела на него, застыв в шоке. Этот скорбящий мужчина, по всей видимости, уже несколько дней не утруждавший себя даже тем, чтобы расчесать отросшие волосы, был не тем Джамшидом, которого она знала, – спокойным и исполнительным аристократом, безупречного в словах и на деле. Он вдруг показался ей совершенно чужим – кем-то, кто только что обидел ее настоящего друга, и на секунду Нари одолели сомнения.

Он тебе не чужой. Он твой брат. Но даже само слово «брат» казалось для Нари чужим – она не знала, что должны собой представлять братско-сестринские отношения. Если Нари иногда и завидовала близости и взаимной заботе, существовавшей между Зейнаб и ее братьями, довольно много времени проводя среди Кахтани, то постоянные драмы, разгорающиеся в королевской семье, убеждали ее, что быть сиротой вовсе не так уж плохо.

Попробуй, хотя бы попробуй. Нари опустилась рядом с ним на колени и положила руку ему на плечо.

– Тебе не за что передо мной извиняться, Джамшид. Отдышись.

– Я не могу. – Он вытер глаза. – Мунтадир… часто рассказывал мне, как боялся Манижу в детстве. Дараявахауш презирал его. Как он встретил свой конец?

– Отважно. Он отнял у меня лук Дары и стрелял в него из его же оружия, – Нари помедлила, пытаясь найти слова, которые принесли бы Джамшиду хоть какое-то успокоение. – Мгновенно, – добавила она уже тише, – он принял смертельный удар во время боя. Он знал, что долго не протянет, и боялся, что лишь задерживает нас. – Сейчас явно было не время рассказывать о смерти Мунтадира в подробностях, и Нари решила обойтись полуправдой.

Джамшид судорожно вздохнул и выпрямился. Нари с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть. С такого близкого расстояния его сходство с Манижей было безошибочным – отголоски материнского облика виделись в изящных бровях вразлет и в глазах, обрамленных длинными ресницами.

Однако стыд, зарумянивший его лицо, целиком и полностью принадлежал Джамшиду.

– То, что я сказал Ализейду о нас с Мунтадиром… прости. Мне не следовало говорить этого при тебе. Мы никогда… то есть после того, как вы поженились…

Нари взяла его за руку:

– Повторяю, тебе не за что извиняться. Я уже знала о вас, и между нами никогда не могло быть никакой ревности, – она помедлила. – И ты должен знать… перед тем как мы сбежали, Мунтадир просил меня передать, что он любит тебя. И он сожалеет, что не вступился за тебя раньше.