Надеюсь, ей понравится. Али посмотрел на балкон за пределы комнаты, который выходил во внутренний двор больницы. До его слуха донеслись звуки строительных работ в заключительной стадии. Надеюсь, эта больница стоит того, что мы за нее заплатили.

Он вздохнул и повернулся, чтобы посмотреть сквозь деревянные ставни на улицу. Ближе подобраться к медленно восстанавливающемуся рабочему лагерю шафитов у Али не получалось – его отец ясно дал понять, что он лично удвоит число погибших от набега, если Али хотя бы заикнется об этом.

Раздался стук, и из-за арки послышался голос Любайда.

– Можно войти? Или тебе нужна минутка?

Али закатил глаза.

– Войди. – Он отвернулся от окна. – Только без трубки, – проворчал он и выгнал его за арку, отмахиваясь от неприятных испарений. – От тебя будет вонять!

Глаза Любайда весело заблестели.

– Что, оберегаешь святилище своей маленькой Нахиды?

– Я оберегаю здесь все, – парировал Али, не в силах сдержать горячность. Зная, что Любайд любит подтрунивать над его слабостями, Али быстро сменил тему: – И вообще не следует курить в больнице. Доктор Сен сказала, что вышвырнет тебя, когда поймает в следующий раз.

Любайд вздохнул.

– Кто не рискует… – Он кивнул в сторону лестницы. – Идем. Акиса вернулась из дворца и ждет вас.

Али последовал за ним, отвечая на приветствия и кивки рабочих, сновавших по больничному комплексу. Ставшая ему домом и тюрьмой в течение последних двух месяцев больница близилась к завершению. Рабочие готовились к завтрашней церемонии открытия, расстилая вышитые шелковые ковры и колдуя изящные плавающие фонарики. Несколько музыкантов пришли репетировать, и мерный бой барабана эхом разнесся по двору.

Он увидел Разу и Элашию, сидящих на качелях в тени липы. Али коснулся лба в знак приветствия, но женщины, казалось, не заметили его. Разу заправляла шелковистый белый цветок с дерева за ухо Элашии, и вечно молчаливая сахрейнка слегка улыбалась ей.

«Должно быть, приятно иметь такую близкую дружбу», – подумал он. Конечно, у Али были Любайд и Акиса, и он не заслуживал таких верных и преданных друзей. Но даже их нужно было держать на расстоянии вытянутой руки. Его многочисленные секреты были слишком опасны, чтобы раскрыть их полностью.

Акиса ждала в тени большого вестибюля, одетая в простой халат, с завязанными под тюрбаном косами.

– Ты ужасно выглядишь, – прямо сказала она.

– Эти глаза, – согласился Любайд. – И походка вразвалку. Будь он похудощавее, из него получился бы убедительный гуль.

Али сердито посмотрел на них. Со всеми этими кошмарами и строительной гонкой он почти не спал и даже не подозревал, что на его внешности это сказалось.

– Я тоже рад тебя видеть, Акиса. Как дела во дворце?

– Хорошо. – Акиса скрестила руки на груди и прислонилась к стене. – Твоя сестра передает вам привет.

Его сердце сжалось. Последний раз Али видел Зейнаб, когда был вынужден сообщить новость о скором изгнании их матери. Хотя Хацет мужественно сохраняла спокойствие, просила их обоих быть сильными и обещала, что вернется, несмотря на приказы Гасана. – Зейнаб впервые в жизни разрыдалась у него на глазах.

– Почему ты не послушался его? – плакала она, когда Али насильно выводили. – Почему хоть раз не придержал язык?

Али проглотил комок в горле.

– С ней все в порядке?

– Нет, – отрезала Акиса. – Но она держится. Она сильнее, чем ты думаешь.

Он поморщился от ее слов, надеясь, что она права.

– И ты без проблем проникла и вышла из гарема? Я беспокоюсь за твою безопасность.

Акиса даже рассмеялась.

– Не о чем. Ты иногда забываешь об этом, но я женщина. Гарем существует для того, чтобы не впускать подозрительных мужчин. Охранники почти не обращают на меня внимания. – Она погладила рукоять своего ханджара. – Я слишком редко повторяю, что ваш пол может быть удивительно глупым, – веселье исчезло с ее лица. – Однако с лазаретом не повезло.

– Все еще под охраной? – спросил Али.

– Денно и нощно его сторожат две дюжины самых преданных слуг твоего отца.

Две дюжины? Накатила волна тошнотворного страха – его постоянный спутник после набега. Он беспокоился за Нари даже больше, чем за себя; несмотря на их напряженные отношения, Али надеялся, что отец не станет казнить собственного сына. Но Нари не была ему родной, и Али никогда не видел, чтобы кто-то публично бросал вызов Гасану, как это сделала она в руинах лагеря шафитов. Он все еще помнил, как она, такая маленькая по сравнению с его отцом, усталая и покрытая пеплом, но непокорная, говорила с ним, и воздух горел от накала, и каменная улица дрожала от магии.

Это был один из самых смелых поступков, виденных им на своем веку. Али слишком хорошо знал, как отец реагирует на угрозы.

Али повернулся на пятках и зашагал по комнате. Его сводило с ума, что он заперт здесь, на другом конце города, вдали от сестры и Нари. По спине потекла влага, и он вздрогнул. После дневного дождя, и со всеми его бурлящими эмоциями, Али изо всех сил пытался сдерживать свои водные способности.

Он машинально перевел взгляд на коридор, ведущий в комнату Иссы. По просьбе Хацет ученый-Аяанле остался, чтобы продолжить изучение проблемы Али. Но Али не был обнадежен. У него не было, как у матери, общего языка со странным стариком, и в последний раз, когда он пытался проверить, как успехи у Иссы, он нашел ученого в окружении листов пергамента, образующих большое генеалогическое древо, где были все, даже косвенно связанные с Али джинны. Он нетерпеливо спрашивал, какое отношение его предки имеют к мариду в его голове, а Исса, в свою очередь, швырнул в него глобус, не предложив другой альтернативы.

На них упала тень – силуэт крупного мужчины, ступившего в луч солнечного света, льющегося из сада.

– Принц Ализейд, – прогремел низкий голос. – Мне кажется, приказ вашего отца ясен.

Али нахмурился, повернувшись к Абу Нувасу, старшему офицеру Гезири, посланному присматривать за ним.

– Я не пытаюсь сбежать, – сказал он едко. – Можно ведь постоять у входа?

Абу Нувас бросил на него угрюмый взгляд.

– В восточном крыле вас ищет женщина.

– Она назвала имя? Это место кишит народом.

– Я вам не секретарь, – фыркнул Абу Нувас. – Какая-то бабулька-шафитка.

Он отвернулся, не сказав больше ни слова.

– Так, не груби, – сказал Любайд, когда Али закатил глаза. – Он всего лишь выполняет приказы твоего отца. – Он выпустил кольцо дыма. – Хороший парень. Мы напились как-то раз с ним, несколько недель назад. Он и поэт прекрасный.

Али разинул рот.

– Абу Нувас – поэт?

– О да. Возмутительно хулиганские вирши сочиняет. Тебе бы не понравилось.

Акиса покачала головой.

– Есть ли в этом городе кто-нибудь, с кем ты не подружился? В прошлый раз, когда мы были в Цитадели, бывалые воины сражались, чтобы пригласить тебя на обед.

– Свита эмира меня не любит, – ответил Любайд. – Думают, что я варвар. Но обычные Гезири, солдаты… – Он усмехнулся. – Все любят рассказчиков.

Али потер виски. Большинство рассказов Любайда были сказками, призванными поддержать репутацию Али. Али это раздражало, он попросил друга остановиться, но тот в ответ только удвоил свои усилия.

– Пойду узнаю, что за женщина.

В восточном крыле было тихо, когда пришел Али, только пара плиточников заканчивала кладку на последнем участке стены, и маленькая пожилая женщина в выцветшем цветочном платке стояла у парапета, выходящего в сад, всем весом опираясь на трость. Предположив, что это та самая женщина, которую имел в виду Абу Нувас, Али подошел к ней. Может, она чья-то бабушка? Не в первый раз родственники приезжали сюда в поисках работы для очередного юноши.

– Мир твоему дому, – окрикнул Али, подойдя. – Как я могу…

Она повернулась к нему лицом, и Али резко замолчал.

– Брат Ализейд… – сестра Фатума, некогда гордая предводительница «Танзима», смотрела на него такими знакомыми карими глазами, острыми, как ножи, и в них кипела ярость. – Сколько лет.