Он оттолкнул от себя зульфикар каида, в очередной раз разворачиваясь лицом к Акисе, в последний момент успевая отразить ее выпад.

Любовь – а даже такому несведущему в подобных вопросах юноше, как Али, было очевидно, что Нари с этим исчадием ада связывает нечто большее, нежели обычное преклонение Афшина перед своей Нахидой – до чего бессмысленное, слепое чувство. Какая глупость – от одного вида чьей-то улыбки терять всякий контроль…

Лезвие меча Акисы плашмя хватило его по лицу.

– Ай!

Али зашипел от боли и опустил зульфикар. Он провел ладонью по щеке – на пальцах остались следы крови.

Акиса хмыкнула.

– Не дело это – витать в облаках во время битвы на мечах.

– Нигде я не витал, – горячо возразил он.

Ваджед тоже опустил оружие.

– Еще как витал. Я учил тебя фехтовать с тех лет, когда ты доставал мне разве до пояса. Я знаю, какое выражение принимает твое лицо, когда ты отвлекаешься. А вот ты… – Он повернулся к Акисе и посмотрел на нее с одобрением. – Ты превосходно владеешь зульфикаром. Ты можешь вступить в Королевскую гвардию. Ты бы добилась больших высот.

Акиса снова хмыкнула.

– Не люблю, когда мной командуют.

Ваджед пожал плечами.

– Предложение остается в силе. – Он махнул рукой в противоположную сторону плаца Цитадели, где Любайд, окруженный стайкой восторженных молодых рекрутов, травил байки о приключениях троицы в Ам-Гезире, наверняка приукрашивая многие детали. – Почему бы нам вместе с вашим громкоголосым приятелем не сделать перерыв на чашку кофе?

Акиса усмехнулась, а Ваджед, когда она ушла, задержал Али.

– С тобой все в порядке? – спросил он, понизив голос. – Я хорошо тебя знаю, Али. Ты не просто витаешь в облаках, ты сдерживаешь себя. С таким же лицом ты смотришь на новобранцев, которых обучаешь бою.

Али поджал губы, недовольный тем, что слова Ваджеда были недалеки от истины. Он действительно старался сдерживать себя, хотя каид наверняка имел в виду несколько другое. Да и отвлекали его отнюдь не одни воспоминания о Нари.

Во всем было виновато озеро. Оно притягивало Али с того самого момента, как он объявился в Цитадели, заставляя его слишком часто подходить к городским стенам и прижиматься ладонями к холодным камням, ощущать воду по ту сторону стены. Когда Али закрывал глаза, он снова слышал шепот, как тогда, на пароме, это нечленораздельное жужжание, заставлявшее его сердце часто биться с совершенно ему самому непонятной энергией. Силы, полученные от маридов, казались доступнее и бурно рвались наружу, чего не случалось уже несколько лет. Али чувствовал, что способен одним щелчком пальцев погрузить всю Цитадель в непроглядный туман.

Но он не мог рассказать об этом – ни Ваджеду, ни кому бы то ни было.

– Ничего особенного, – заверил Али. – Я просто устал.

Ваджед окинул его внимательным взглядом.

– Это из-за родных? – Али в ответ скорчил недовольную мину, и во взгляде каида появилось сочувственное выражение. – Ты не пробыл во дворце и дня, Али. Возвращайся домой и попробуй поговорить с семьей.

– Я уже дома, – ответил Али. – В конце концов, я ведь по решению отца вырос в Цитадели.

В этот момент в поле его зрения попали двое гвардейцев, выходящих в патруль. На обоих были многократно перештопанные мундиры, и лишь один из напарников имел при себе зульфикар.

Али покачал головой, думая о драгоценных украшениях Мунтадира и горах сладких угощений. Разумеется, не он один замечал этот контраст – за время, проведенное в Цитадели, он успел сполна наслушаться недовольных разговоров на этот счет. Если подозрения Али были верны, то частичная вина за экономический кризис в Дэвабаде лежала на Аяанле с их хитроумными интригами – во всяком случае, именно на это намекал Муса. Однако вряд ли его братья по оружию, которые видели лишь жирующую знать и изнеженных придворных, зрили столь глубоко в корень. Но, во всяком случае, Али они не винили. Его приняли с распростертыми объятиями, отпустив лишь несколько шутливых ремарок о сократившемся рационе чечевицы и хлеба, которые теперь Али делил с ними.

Его внимание привлекла суматоха у ворот Цитадели. Обернувшись на шум, Али увидел, как сперва туда бросились солдаты, но тут же… попятились назад, сбившись в неуклюжую стайку, и уставились в пол, спотыкаясь на ровном месте.

В воротах появилась женщина. Она была одна. Али мгновенно узнал ее высокую и грациозную фигуру. Женщина была одета в абайю цвета полуночи, расшитую соцветиями алмазов, которые сверкали подобно звездам. Ее лицо покрывала длинная серебряная шейла, пряча от посторонних глаз все, кроме ее серо-золотых глаз.

Сердитых серо-золотых глаз. Они смотрели на Али в упор. Женщина, не церемонясь, подняла руку в призывном жесте, золотые браслеты и жемчужные кольца ярко сверкнули на солнце, резко развернулась и уверенным шагом вышла за ворота.

Ваджед взглянул на Али.

– Твоя сестра? – спросил он с беспокойством в голосе. – Надеюсь, ничего не случилось. Она ведь почти не выходит за пределы дворца.

Али прочистил горло.

– Возможно… дело в том, что я пришел в Цитадель, перед этим не повидавшись ни с ней, ни с матерью.

Али и не знал, что каид Дэвабада, сложенный как скала и с гордостью носивший шрамы, заработанные за два века службы, может так побледнеть.

– Ты не повидался с матерью? – Он отступил назад, словно желая физически отстраниться от Али и той участи, на которую он себя обрек. – Не вздумай говорить ей, что это я позволил тебе остаться в Цитадели.

– Предатель, – нахмурился Али, хотя и сам не мог стряхнуть с себя предательский страх, когда он последовал за своей сестрой.

Когда он забрался в паланкин, Зейнаб уже ждала его там. Он задернул занавеску.

– Ухти, не стоило…

Сестра Али влепила ему звонкую пощечину.

– Неблагодарная скотина, – процедила она, сорвав с лица шейлу. – Пять лет я из кожи вон лезу, чтобы спасти твою жизнь, а тебе лень даже зайти поздороваться? А когда я наконец нашла тебя, тебе хватает наглости приветствовать меня лекцией о приличиях? – Она снова замахнулась на него – на этот раз кулаком. – Ах ты, лицемерный…

Али увернулся от удара, после чего потянулся к сестре и обхватил ее за плечи.

– Дело не в этом, Зейнаб! Клянусь тебе! – с этими словами он разжал пальцы.

– Тогда в чем, братец? – Она посмотрела на него с обиженным прищуром. – Потому что мне сейчас очень хочется приказать своим носильщикам выкинуть тебя в ближайшую канаву.

– Я не хотел навлекать на тебя неприятности, – выпалил Али и взял ее за руки. – Я обязан тебе жизнью, Зейнаб. А Мунтадир сказал…

– Что сказал Мунтадир? – перебила Зейнаб. Выражение ее лица смягчилось, но в голосе по-прежнему сквозило негодование. – А моего мнения ты спросить не подумал? Тебе не пришло в голову, что я способна принимать решения самостоятельно, не полагаясь на разрешение старшего брата?

– Нет, – честно сказал Али. Он думал только о том, как бы побыстрее покинуть дворец, не причинив никому боли. Ясное дело, поступив так, он причинил бы кому-то боль. – Прости. Я запаниковал. Не подумал, я… – Зейнаб вскрикнула, и Али быстро выпустил ее руки из своих, только сейчас заметив, как сильно вцепился в нее. – Прости, – пробормотал он снова.

Зейнаб смотрела на него во все глаза, наконец обращая внимание на кровавую царапину на щеке и испачканную одежду. Гнев на ее лице сменился тревогой и беспокойством. Она сама взяла его за руку и провела подушечкой пальца по его искусанным ногтям.

Али зарделся, устыдившись их неопрятного вида.

– Это нервное. Но я пытаюсь перестать грызть ногти.

– Нервное, – эхом повторила она. Теперь ее голос дрожал. – Ты ужасно выглядишь, ахи.

Одной рукой она потянулась к его щеке и дотронулась до зарубцованной кожи в том месте, где раньше была печать Сулеймана. Али безуспешно попытался выдавить улыбку.

– Вопреки моим ожиданиям, Ам-Гезира не встретила меня с распростертыми объятиями.