Палило солнце. Спелые поля замерли в безветрии, у горизонта в мареве жары призрачно синели горы, окаймлённые тёмно-зелёными лесами.

Толпа, согнанная легионерами к месту казни, подавленно шепталась и вздыхала. Стараясь не выдать своего сочувствия приговорённым, люди склоняли головы, скрывая слёзы и стоны, сдерживая в груди проклятия.

Поднаторевшие в расправах над мятежниками жарких равнин, солдаты равнодушно поглядывали на толпу из-под железных шлемов. Панцири, щиты, копья, кровожадные короткие мечи – строй легионеров замер перед пёстрым скопищем земледельцев, пастухов и их жён.

Разве это противники?.. деревенский сброд! Неполной сотни воинов хватит, чтобы вселить в них ужас. Чтобы и внукам завещали – склонись перед медным драконом!

Малый значок легиона воткнут древком в землю – так, чтобы глаза и пасть дракона были обращены к месту казни. Это – власть консулов, ступившая на жаркие равнины.

Судейский претор приговорил троих – раба-свинопаса, кузнеца и дочь здешних землевладельцев. Всем одна смерть, потому что в делах зловредной секты всех казнят одинаково жестоко.

– Время идёт! – напомнил претор.

Вексиллярий, на марше несущий значок легиона, сейчас держал смоляной факел, чтобы зажечь дрова под ногами сектантов. Пламя жарко клокотало, роняя кипящие капли смолы, испуская в голубую высь чёрный хвост гари.

На земле перед вязанками дров лежали цветы – увядшие, поникшие охапки ирисов. Цветы радуги – святыня для сектантов. Пусть растопчут их, если хотят жить.

– Я свидетельствую! – задёргался с криком тощий раб, привязанный к столбу. – Истинно говорю вам – я видел Божьего посланца! Он сошёл в громе и буре на Птице-Грозе! Он ищет гроба Девы-Радуги!.. Веруйте! веруйте в Гром и Молот Господень!

– Грязный фанатик, – процедил с ленцой кряжистый центурион и сплюнул в пыль. – Этот не раскается. Вели зажигать, претор.

– Рано. Пусть скажет девица.

Центурион глумливо ухмыльнулся:

– Она теперь молодка.

– Толкните её древком копья, – посоветовал претор.

– Аргас, делай! – передал центурион его приказ.

Рядовой легионер перевернул оружие и ткнул вторую жертву тупиём. Девушка вздрогнула, пошевелилась и медленно подняла бледное исхудалое лицо:

– Во имя Бога Единого… Что ты пятишься? тебе стыдно смотреть мне в глаза?

– Тьфу, демонское отродье… – ворча, отступал воин.

– Я не боюсь вас. Смерти нет. – Она повела лохматой головой. – Братья, говорите со мной вместе – чистые духом…

– …с молитвой на устах и верой в сердце… – подхватил смуглый кузнец, раскосый и широколицый.

– …мы по радуге восходим в громовое небо! – пропел раб, закидывая голову так, что затылком стукнулся о столб. – Вот он! приди к нам! приди!..

– Жгите, – кивнул претор, отследив, как последние песчинки проскользнули через стеклянное горлышко.

– Центурион, – обратился к старшему десятник, – взгляни на дорогу.

Шум и движение в толпе заставили центуриона дать знак: «Погоди с факелом».

На Пепельную Высь по пыльному просёлку всходил кто-то в длинной пятнисто-серой одежде с капюшоном. Путник двигался широким шагом, придерживая на плече ремень объёмистой сумы, вроде походной скатки легионера.

Этот прохожий чем-то сильно не понравился центуриону. Командир сотни нахмурился, стараясь понять – что в путнике такого, от чего тревога на душе?..

Рост.

Он на голову выше самого рослого воина.

Да и в плечах шире.

И что за одежда на нём? В здешних краях такой не носят… У пастухов плащи короче, а вместо капюшонов – соломенные шляпы.

Вдобавок, что-то творилось с ветром. Только что царил безветренный знойный полдень, но тут над Высью завилась пыль; воздух начал едва слышно звенеть, петь бессловесную песню.

– Спроси, кто он такой, – велел центурион десятнику.

Тот, разводя рукой покорную толпу, сквозь гомон двинулся навстречу пришедшему.

– Примите Гром и Молот, – горячо говорила Глена, обращаясь к воину с копьём и вексиллярию, – станьте на небесный путь. Я прощаю вам, как неразумным братьям, по слепоте своей свершившим зло…

А люди расступались, и глухой их ропот становился громче, в нём уже слышались возгласы смятения и страха. Толпа рассеивалась не перед десятником – а перед пришельцем, ибо он внушал тёмный ужас. Впереди него воздух шевелился, словно под ударами опахал, и упругое веяние двигалось перед ним; травы колыхались, волосы и одежды людей стали развеваться. Он был как дух смерча, воплотившийся среди полуденной жары.

Да и десятник смутился, увидав его вблизи.

Лицо, скрытое тенью капюшона, было железного цвета; так же выглядели и ладони. Будто маска и рукавицы, кожу покрывала золотисто-пепельная сеть.

– Кто ты? зачем пришёл сюда? – набравшись смелости, спросил десятник.

Пришелец ответил, и голос его звучал гулко и глухо, словно говорила каменная статуя:

– Вы казнили мою сестру, прозванную Радугой. Я пришёл с расплатой.

– Именем консулов – взять его! он мятежник, брат главной зачинщицы! – приказал центурион, положив руку на рукоять меча. Старый вояка, вдобавок во главе отряда, он не боялся никакого одиночки, даже если тот велик ростом и раскрасился, чтобы походить на демона.

– Те, кто безоружны – уйдите, – приказал гигант, опустив скатку с плеча наземь.

Люд, затаивший дыхание в страхе, гурьбой бросился наутёк, толкаясь, сбивая друг друга с ног.

Со злобным нетерпением – напасть, свалить, топтать! – легионеры, плечом к плечу ощущавшие себя сокрушительной силой, прянули на гиганта. Они успели удивиться тому, что в его руке, поднятой им навстречу, нет меча. Затем беззвучный удар расшвырял их как тряпичных кукол. В смятых панцирях, сплющенных шлемах, с раздробленными костями, они пролетали по воздуху и шмякались оземь – уже мёртвые.

Медленно и мерно, как неумолимая гибель, шагал вперёд гигант с железным лицом, мановениями своей десницы зачёркивая по одному, по трое – сколько взмах накроет. Взлетел над землёй, визжа в ужасе, жирный судейский претор, завис – и упал, размозжившись в лепёшку. Трое или четверо успели метнуть копья – они коснулись вьющейся воздушной оболочки, окружавшей великана, и отразились от неё, как от скалы.

Наконец, остался лишь тот чернявый молодой легионер, что по велению центуриона толкал девушку копьём – он стоял у самых костров, между гигантом и Гленой, прикрывшись щитом и держа короткий меч наизготовку – рыжие глаза моргали над краем щита, мокрая прядь волос прилипла к переносице. Крутящийся ветер овевал его могильным холодом.

– Чего ждёшь, покойник? – пророкотал голос гиганта, одним звуком прижимая легионера к земле, но тот как-то сумел сохранить воинскую стойку, не пасть на колени. – Оглянись, ты последний.

– Легион жив, пока есть хоть один боец, – выдавил чернявый воин, сжимая эфес в потной ладони. – Нападай.

Дух смерча начал поднимать руку, но тут полуживая Глена у столба разлепила засохшие губы:

– Прости его, как я простила. Во имя Радуги…

Рука остановилась – и потом опустилась, указав на место справа от гиганта.

– Так и быть. Встань здесь и заслужи свою жизнь.

Дрожа, вмиг ослабев и ещё не веря в избавление, легионер взглянул на девушку:

– Ты добра, как никто… Благодарю тебя…

– Не меня. Радугу, которую вы замучили. Теперь – уверуешь?

Он, как подкошенный, преклонил перед ней колено, брякнув поножем о выжженную землю, и положив меч, неумело совершил знамение, которым осенялись перед смертью люди Грома и Молота.

– Опять в равнинах бунт? – спросил прокуратор с недобрым удивлением.

– Да, господин, – склонился секретарь. – Посланная туда когорта разбита, а кое-кто из легионеров перешёл на сторону мятежников. Возглавил их некий вожак, которого зовут Воителем – по слухам, настоящий великан, владеющий чарами ветра. Он разбил лагерь в северном предгорье, установил там знак – молот и золотой глаз, – а провинцию самовольно нарёк Святой Землёй. Все, кто тайно исповедовал учение сектантов, стекаются к нему с оружием в руках, боготворят его и называют царём…