Когда Картерет вернулся в лабораторный зал, почитать свежих газет, он нашёл Бези грустно сидящей в вещательном кресле. Медиа-шлем был поднят на шарнире, чтоб и случайно его не коснуться. Отчуждённое лицо златокудрой девушки, казалось, сковано гримасой уныния.

– Можете идти к себе, – скрипуче молвил профессор, однако в голосе его мелькнула нотка заботы.

– Я привыкла к креслу. Столько под шлемом просидела… Здесь уютнее, чем в келье.

– Да. Мне понятны ваши чувства.

– Разве? – подняла она печальные глаза.

– После отъезда младших барышень стало тише. Конечно, их болтовня докучала, но без них стало как-то пусто… А навязывать своё общество кому бы то ни было – против моих правил. Что ж, утешимся новостями, затем вернёмся к опытам.

– Вы были женаты? – спросила Бези после долгой паузы, когда Картерет уже водрузил на нос очки и развернул листы «Глашатая». Развязная газета забавляла его и давала повод позлословить над вралями-репортёрами.

– Зачем это вам? – сурово взглянул профессор поверх очков.

– Так просто. Хотела представить вас под руку с женщиной…

– И не смогли?

– Вас я знаю только…

– …старым. Таким и останусь – старше императора и даже патриарха. Государь Дангеро мне годится в сыновья, а вот Отец Веры скорей ровня. Смолоду все позволяли себе вольности, только я и патриарх вовремя остепенились, выбрали одиночество, в то время как Дангеро… хм!

Бези оживилась:

– Вы виделись с отцом Цереса?

– Видел ли он меня? Вряд ли. Лезть на глаза прилично актёрам, певцам, но учёным… Предпочитаю держаться в тени.

– Каков он со стороны?

– Они с принцем разные. Схожи ростом, осанкой, немного манерами, в остальном же отличны. Говорят, Церес и Ингира много взяли от матери, Мариалы из «кузницы королев». Это лишний раз подчёркивает, сколь важно заниматься кошками, чтобы понять, как из рода в род передаются признаки.

– А по характеру? – продолжала выпытывать она.

– Ан, вы могли бы сами разузнать. Что мешало вам представиться Его Величеству? К чужим грешкам он снисходителен. Глядишь, допустил бы к руке фаворитку сынка… В свете принято иметь пассий, тем более неженатым.

– Церес запретил, – глухо отозвала Бези. – Велел сидеть как мышке, пока батюшка в Бургоне. Наверное, стеснялся, что я – кротиха…

Картерет хотел было объяснить ей, почему осторожный принц таил её от батюшки, но вместо этого вновь углубился в газету.

– Смотрите-ка, мы вовремя убрались из Бургона. Если верить бульварной прессе, там появились чудеса в духе Корделя. Какой срам!.. В эпоху, когда прогресс достиг невиданных высот, когда наука идёт семимильными шагами, они позволяют себе писать: «Дерево ожило и растерзало парковую стражу»! Гром небесный, что за времена?! На одной странице – и старинные бредни, и объявление: «Ныне, 28-го хлебника, на космодроме в Эрендине астральный корабль «Авангард-4» будет установлен на стартовом комплексе…»

– Ожило, в нашем парке? – Бези изумлённо заморгала.

– Так пишут! Должно быть, читателям наскучила война, надо чем-то подстегнуть их интерес. Как это сделать? Взять до дыр зачитанные нянюшкины сказки, сборник балаганных пьесок, переврать – и в печать!.. Откуда взято? куда цензура смотрит?

Вернувшись к тексту, он примолк, недовольно шевеля губами. Глаза его бегали по строчкам, а в сердце вкрадывалась смутная тревога.

«Об этом ужасе поведал по секрету свидетель, нижний чин белой гвардии, просивший не называть его имени. Он долго скрывал событие, но больше не в силах был молчать…»

– Принц показывал мне дерево, – заговорила девушка неуверенно, – старый дуб возле той круглой башни, где жандармов запирали протрезвиться. По пути к Нырищу. Дуб так криво стоял, словно он шёл и на ходу застыл. У него корни из земли торчали как подогнутые ноги… Ствол весь изрубленный, в шрамах, и цепью окован – та прямо в кору вросла. Нижние ветви спилены. Церес говорил, что…

– Мне тоже, на прогулке, – огрызнулся профессор. – Чудес не бывает.

– А я? то есть – медиумы?

– Любое так называемое волшебство, – назидательно заметил Картерет, – есть знание, которое пока нам недоступно.

Мир без чудес вдруг показался Бези столь нестерпимо унылым, что захотелось на воздух, в свет и зелень садов. Даже во рту стало пресно, до того было заунывно поученье старца.

«Срочно надо пожевать. Чего-то кислого!»

– Пойду. Скоро обед, а у меня маковой росинки…

Картерет спохватился, что останется один со своей мудростью под низкими сводами, как в склепе.

– Хотите, я велю принести обед сюда?

– Нет-нет, не трудитесь!

В Аптечный сад Бези пробиралась крадучись, кружным путём, далеко обходя и женский, и дворянский корпуса, потом по тенистой аллейке позади лазарета – и через пролазину в живой изгороди. Ложку и нож несла в ридикюле. По дороге осторожно озиралась – не видит ли кто, куда она идёт?.. Благо, заросли старинных – ещё монастырских времён, – сиреней и жимолостей защищали её от чужих глаз.

И даже в саду её не покидали опасения – ну как из кустов кто-нибудь выглянет? Зрелище непохвальное, предосудительное – дворянка, наставница юных вещуний, столовыми принадлежностями выкапывает коренья, кое-как их очищает от земли ножом, споласкивает наскоро в ручье – и в рот. Жуёт как животное, некрасиво сидя на корточках, подобрав юбки. А где манеры, приличия? Какие разговоры после этого пойдут по Гестелю – лучше не думать.

Но что делать, если ужасно хочется – до слюнотечения, до икоты, до спазмов в животе хочется выковырять из земли именно этот корешок, манящий своим горьковатым запахом, сводящий с ума. Хочу-хочу-хочу, никого не слышу, ничего не вижу, просто умираю от желания… Даже почва, в которой сидел корень, кажется вкусной.

Доев, она вздохнула и утёрла платочком губы, испачканные жирной землёй – тут, откуда ни возьмись, из боярышников, густо росших у ручья невдалеке от Бези, вылезли двое военных. Подкрались – веточкой не хрустнули!.. Пехотный штабс-капитан и жандармский нижний чин, оба с револьверами наизготовку. От неожиданности девушка вскочила; в глазах у неё потемнело, словно серая вуаль затуманила высокие кусты, лужайку, фигуры мужчин. Дурнота подступила снизу, остановив дыхание на вдохе.

– Тихо, барышня, – негромко сказал офицер, приложив к губам указательный палец левой руки, затянутой в перчатку.

– Я буду кричать. – В страхе Бези попятилась, чуть не упав. Зрение прояснилось; она смотрела лишь на приближавшегося офицера. – Не трогайте меня! Нет!..

– Где кошки? – наступал штабс-капитан, нацелив ствол в грудь Бези. Он походил на помешанного, а жандарм – тем более, весь какой-то мятый, с бешеными глазами, револьвер в руке трясётся. – Здешние люди украли мою кошку. Я этот паршивый пансион переверну с ног на голову, чтобы…

– Бези! – внезапно воскликнул жандармский сержант. – Безуминка, ты что тут делаешь?.. Ваше благородие, я эту девушку знаю!

– Нож?.. Ножик, а ты здесь откуда? – уронив ложку, исполнявшую роль лопаты, Бези уставилась на парня из полка принца – и не просто из полка, но из команды медиумов. – Вы меня… так напугали!

– Кто эта особа? – рыкнул офицер, взведённый как пружина, того гляди нажмёт на спусковой крючок. Злые глаза его недоверчиво и цепко изучали Бези.

– Наша. Своя. – Нож бессильно опустил оружие. – Не извольте сомневаться, ваше благородие – она поможет. Она добрая, я вам клянусь. Бези…

– Кошки в лаборатории профессора, в виварии, – начала Безуминка медленно, наблюдая за оружием офицера. – Я вас провожу. Только вы… уберите это, ваши пушки. Не надо стрелять. Тут охрана… Давайте всё по-хорошему сделаем. Нож, ты чего такой… пьян, что ли?

– Мы с фронта, с кратера. – Сбив кепи на затылок, Нож с усилием растёр себе небритое лицо ладонью; глаза его блуждали, будто он вот-вот упадёт в обморок. – Без, я трое суток не спал. И его благородие тоже на нервах. Грома ради, дай где-нибудь выспаться… хоть часа два… только обещай одну вещь.