В отличие от неё, белого журавля...

Когда удивлённая Шучэн оглянулась, заклинатель уже исчез. Хороший цингун! Не хуже, чем у первого дяди — главы острова Пэнлай.

Горло перехватил спазм, а следом свело желудок. Она закашлялась и выплюнула большой сгусток крови. Холод достиг нижнего даньтяня… Ей больше нельзя оставаться под дождём! Сцепив зубы, Шучэн попыталась встать с колен. Но не смогла. И тогда, словно жалкая черепаха поползла к дому на четвереньках. Пусть второй дядя не винит за ослушание — больше на холоде она не выдержит.

***

Дворец третьего вана Ся заливал свет трёх сотен фонарей, смело отвоёвывая огромное здание у промозглой ночной тьмы. Между кухней и залом для гостей носились слуги, ответственные за подачу закусок. А у порога замерли хмурые стражи, скрывающие лица за повязками из чёрного шёлка.

Старший евнух Гу видел это много раз, но сегодня пир вызывал у него вполне оправданное беспокойство. Сколько ещё народ будет терпеть разгульную жизнь Ся Тайкана и сколько вынесет её столичная знать прежде, чем начнётся открытый бунт?

Ответив на поклон управляющего, евнух Гу переступил порог главного дворцового зала и, отряхнув зонт, передал его подошедшей служанке. Внутри свет казался ещё ярче. Прищурившись, он обвёл взглядом сидящих за низкими столиками гостей. Все вежливо слушали наложницу Вэнь, играющую вану Ся на цине. Плавная мелодия лилась из-под тонких пальцев, медленно расплываясь по комнате.

Евнух Гу вздохнул. Всё равно, что варить журавля! Разве пьяные мужчины, собравшиеся здесь, в состоянии оценить такую музыку?

[варить журавля, сжигать цинь — равнозначно «метать бисер перед свиньями», то есть выступать перед теми, кто не оценит искусство по достоинству]

Он был уверен — наложница Вэнь тоже понимает, что делает. Но привычка этой женщины везде гордиться своими талантами делает её сегодняшнюю игру на цине наибольшей глупостью. Да, ей во многом нет равных среди многочисленных жён вана Ся. Но скромность одна из женских добродетелей, потеря которой дурно скажется на репутации. Она вошла в мужское общество и не постеснялась оказаться в центре внимания, пользуясь благосклонностью правителя. Однажды эта женщина разорит всё государство!

Будто уловив чужое внимание, наложница Вэнь вскинула длинные ресницы, опалив евнуха Гу томным взглядом.

Совсем с ума сошла! Он едва удержался, чтобы не покачать головой. Неужели ошибся в ней? Тогда, десять лет назад, когда прислушался к просьбам хоу Вэня и помог его сестре попасть в число государевых наложниц?

Милая барышня со временем превратилась в ненасытную тигрицу, терзающую вана Ся. Просьбам наложницы Вэнь и её желаниям нет предела, а от организованных ею пиров уже стонет весь двор. Казна, и без того опустошённая бедствиями последнего года, почти истощена, поэтому цзиньбэй собирают с чиновников и местной знати. Но есть ли предел её желаниям?

Закончив играть, наложница Вэнь встала и под одобрительные возгласы гостей прошествовала к возвышению, где на подобии трона возлежал третий ван Ся. Правитель был и без того пьян, но эта женщина принялась доливать ему вино. А когда тот отвел рукой поднесенную чашу, отпила из неё сама и насильно влила хмельной напиток прямо в рот вана. Многие в тот момент отвели взгляды, притворившись занятыми напитками и закусками на своих столах.

Верх бесстыдства!

Евнух Гу приблизился к возвышению, на котором отдыхал правитель и церемонно поклонился.

— А… мой евнух пожаловал? — ван Ся умудрялся замечать верного слугу в любой точке зала, а тем более, когда тот появлялся рядом.

— Да, государь. Я здесь, — ответил евнух Гу и добавил чуть тише: — Не пей больше, мой государь. Вино плохо скажется на твоём здоровье.

С этими словами он отобрал кувшин с вином у наложницы Вэнь и вернул его на стол, получив в ответ горячий взгляд — сказать она ничего не могла, ведь правитель любил своего верного слугу, но и спрятать горящие вызовом глаза тоже не удосужилась.

— Мой евнух любит меня? — со смехом спросил ван. — Видишь, наложница Вэнь, кроме тебя в этом дворце есть ещё один верный человек!

— Не говори так, государь, — ответил евнух Гу. — У государя множество верных подданных.

Ван обвел собравшихся в зале мужчин мутным взором и, опершись на плечо наложницы Вэнь, попытался встать на ноги. Удалось это лишь с помощью евнуха Гу — подхватив правителя за пояс, он позволил тому опереться на себя и осторожно повёл в сторону спальных покоев. Наложница Вэнь пристроилась рядом.

Добравшись до спальных покоев, они уложили вана на широкую кровать, и наложница Вэнь принялась снимать с мужа шёлковую мантию расшитую красными драконами, ничуть не беспокоясь о постороннем человеке. И правитель потрепал её по напудренной щеке, выражая свою признательность.

Евнуху Гу такой жест вана напомнил охотника, ласкающего верного пса. Но наложница Вэнь мило улыбнулась и, перехватил его ладонь, почтительно приложилась к ней губами.

Зачем она так сильно красится? На бледной коже вана Ся остался след от поцелуя, напоминающий свежую кровь.

— Чего хочет любимая женщина этого государя? Она угодила своей игрой на цине.

— Эта раба не смеет ничего просить у супруга, — игриво произнесла наложница Вэнь, пряча взгляд за ширмой из густых ресниц.

Для своих двадцати пяти лет она была по-прежнему свежа, напоминая непорочную деву, впервые переступившую порог спальных покоев. Евнух Гу не понимал, как этой женщине удаётся сохранять молодость и свежесть цветущей орхидеи при столь распущенном образе жизни? Она пьет наравне с ваном, часто не спит ночами, возглавляет все дворцовые ритуалы и гадания в храме предков и даже упражняется в стрельбе из лука. Но время не властно над её соблазнительно юной красотой.

—Лянлян, не играй со мной… — устало отозвался ван, поглаживая длинную прядь волос, выбившуюся из её высокой причёски. — Этот государь устал сегодня, но он не хочет быть неблагодарным.

— Если государь и супруг настаивает, эта раба скажет. Но пусть государь пообещает не сердиться.

Евнух Гу и мгновение не сомневался — просьба уже давно созрела в этой взбалмошной голове, просто наложница Вэнь ждала подходящего времени. А теперь продолжает играть, изображая невинность.

— Говори, Лянлян. Я не стану ругать тебя.

— Как ведает государь, этой рабе ничего не нужно, кроме процветания Ся. Но не все чиновники единодушны с нею.

— О-о... — протянул ван, настороженно приподнимаясь на локте. — Неужели?

Несмотря на обильную выпивку, правитель выглядел окончательно протрезвевшим. Эта коварная женщина умело коснулась самого чувствительного места! Третий ван Ся считался человеком подозрительным. Он многое прощал своим придворным и чиновникам, но никогда не спускал с рук даже малейшего намёка на неблагонадёжность.

— Хоу Цю осуждает последние решения государя. И этой рабе больно слышать такое…

— Цю Хуа… этот старый лис? — ван Ся в задумчивости почесал редкую бороду и вдруг обратился к евнуху Гу, неподвижно стоящему у двери. — Видишь, мой драгоценный евнух? А ты говорил мне о верных подданных! Вокруг сплошные змеи, норовящие ужалить твоего господина.

— Это всего лишь слухи, — заметил евнух Гу.

Защищать хоу Цю он не собирался, но и оговаривать главу одной из самых богатых столичных семей крайне глупо. Чем думает наложница Вэнь? Впрочем, в словах этой женщины нет ничего удивительного — старая вражда между Вэнь и домом Цю давно проросла, словно рисовое зерно и начала приносить плоды в виде мести.

Хоу Цю имел неосторожность примкнуть к чиновникам, осуждающим военные таланты хоу Вэня. Недовольных тогда возглавил родной брат вана — Ся Чжункан. И где он сейчас? Отослан на север, в Дицю, охранять там границы, вовсе не требующие присмотра ввиду близости высокогорных хребтов Фуню.

— Евнух Гу одобряет неуважение подданных к государю? — едко поинтересовалась наложница Вэнь. — В доме хоу Цю собираются столичные чиновники. Они обсуждают указы и размышляют об их пользе. Хороший чиновник — благо для народа. Но если он позволяет себе осуждать правителя, в чём тогда благо?