— Пф… — Ань Син, закрыла лицо ладонями, а потом громко рассмеялась.

— Я чувствую, что знаю тебя вечность… — горячо шепнул он на ухо, прижимаясь губами к прохладной мочке. — Ты всегда принадлежала мне, Син-эр…

Да, он прав. Можно потерять память, но нить судьбы вечна — она может запутаться, однако разорвать её нельзя никакими усилиями. Даже сквозь тысячелетия и сотни перерождений судьба свяжет между собой тех, кто предназначен друг другу.

— Не стану спорить… — смущенно ответила Ань Син, чувствуя, как Хун Сянъюнь в нетерпении укусил её за нижнюю губу, оставив там чуть саднящий след, словно печать, подтверждающую его супружеские права.

Она принадлежит ему. Принадлежит уже давно. Между ними ничего не изменилось... кроме времени.

Каждый поцелуй и смелое касание вызывали обжигающую волну желания. Ань Син чувствовала себя стоящей на краю бездны — еще немного, и она сорвётся. Полетит вниз, отдавшись силе ветра, толкнувшего в спину.

Хун Сянъюнь так умело использовал присущую всем асурам физическую привлекательность, что это по-настоящему пугало. Не зря в своё время его звали Тёмным владыкой!

Наверное, он тоже слушал её дыхание? Стоило подумать о прежнем титуле главы Асюло, как Хун Сянъюнь оставил в покое губы, чтобы заглянуть ей в глаза и спросить:

— Что беспокоит тебя?

Ань Син побоялась лгать. Высшего бессмертного не может провести младшая небожительница, ещё не укрепившая духовные силы. Даже гора Шэньчжиянь не доступна такой, как она, хотя её семья по материнской линии считается хранителями Ока Бога.

— Я… боюсь… Боюсь быть обузой тебе…

«И боюсь упустить момент, когда время попытается вернуться в привычное русло…»

— Дорогая супруга, почему до сих пор думаешь об этом? — мягко укорил Хун Сянъюнь. — Твои слова задевает мою гордость. Неужели, я настолько плох в твоих глазах, что ты считаешь — я не смогу позаботиться о любимой женщине?

— Мм…

— Не говори ничего больше — хорошо?

Ань Син послушно кивнула. Он прав. Первая брачная ночь придумана не для того, чтобы обсуждать такие вещи. Церемония должна завершиться, как предписано — из этой комнаты она выйдет законной женой прославленного Бога войны. Яростного и страстного мужчины, способного довести её тело и ум до исступления.

И он не разочаровал.

Ань Син стала засыпать лишь под утро, когда восток нежно зарумянился в предвкушении скорой встречи с солнцем. Совершенно вымотанная и расслабленно лежащая на бугрящейся крепкими мышцами груди мужа, она ощущала себя переполненной и... одновременно опустошённой.

К тому моменту власть Хун Сянъюня над нею запечатлелась не только на губах. Приятно ныло всё тело, а внутри было непривычно влажно.

В домике близ купален он овладел ею совершенно с другой целью — чтобы исправить ошибки: исцелить и помочь измотанному духу. Но в эту ночь открылась совсем другая сторона Бога войны — неистово-мужская, почти доводящая до потери чувств.

А разбудил Ань Син приятный шорох.

Осторожно приоткрыв один глаз, она осмотрелась. У стола, ранее использованного для закусок, стоял Хун Сянъюнь. Шуршала кисть в его руке, плавно скользящая по куску белого шёлка.

Ань Син выбралась из-под одела и, набросив мантию на голое тело, подошла ближе, чтобы взглянуть, чем так увлечённо занят супруг? Рассмотрев белоснежную гладь, она непроизвольно вздрогнула — и в будущем, и сейчас он рисовал одно и то же! Цветущее грушевое дерево, поникшее под косыми плетями дождя на крутом речном берегу.

Символ крепкой дружбы и верности.

— Не ходи босиком, — низкий от природы голос Хун Сянъюня звучал слишком строго, чтобы ослушаться.

Она хотела вернуться в постель, но он подхватил её на руки и усадил на резной стул.

— Мраморный пол слишком холодный, а твоя внутренняя ци ещё слаба, — Хун Сянъюнь аккуратно натянул на босые ступни супруги расшитые бисером войлочные туфли. — Береги себя — хорошо?

Взгляд Бога войны строг, как и голос. Таким она его ещё не видела! Цуймингуй был сначала приторно-вежлив, а затем убийственно-холоден, едко резок и непримирим. Он никогда не казался ей напоминающим заботливого родителя. Смешно…

— Почему улыбаешься, Син-эр?

— Мм… прости! Я больше не стану ходить по мраморному полу босиком.

В лучистых глазах Хун Сянъюня отразились искорки едва сдерживаемого смеха. Неужели доволен тем, что испугал её? Ань Син нахмурилась.

— Поспеши, тебя ждёт купальня. Прислужники не могут до бесконечности использовать духовные силы, чтобы угодить супруге Бога войны. Пожалей бедолаг, боящихся ослушаться моего приказа, — сказав это, он с самым спокойным видом вернулся к недописанной картине.

— А что ты приказал?

— Держать воду тёплой, пока ты не проснёшься.

— Тебя не зря боятся демоны…

— Хм… — кисть на мгновение замерла над белым полем шёлка, словно раздумывая, куда двинуться дальше.

Нет, она не права! Раньше он бы и бровью не повёл. Но этот Бог Войны чуточку мягче от Тёмного владыки. И в том есть и её скромная заслуга.

***

— Этот недостойный приветствует Бога Войны, — голос вошедшего в кабинет звучал молодо и звонко.

Хун Сянъюнь узнал гостя, не отрывая взгляда от каллиграфии. Пожаловал тот, кого многие в небесном городе звали «бесполезным сыном небожителя Сюэ». Избалованный любовью матери и снисходительностью отца Сюэ Цзян.

— Этот недостойный приветствует Бога войны! — чуть громче повторил молодой асур.

Вновь налетев на звенящую тишину, словно на невидимую глазом стену, Сюэ Цзян не выдержал — сократил расстояние до неприлично близких двух шагов. Порывистое движение, родившее едва уловимый поток воздуха, сдвинуло с места уголок бумажного листа. Рука Хун Сянъюня, держащая обмакнутую в тушь кисть, замерла на полпути. А потом маленькая чёрная капля сорвалась вниз и понеслась к бумаге, угрожая испортить только что записанное стихотворение.

— Этот недостойный…

— Сяо Сюэ! — Хун Сянъюнь смахнул каплю силой мысли и отложил кисть, с досадой наблюдая, как чёрная капля медленно растекается по белоснежной мраморной плите на полу.

[сяо — младший, то есть «младший Сюэ»]

— П...прости, уважаемый Бог войны! Этот недостойный…

— Четвертый раз… — Хун Сянъюнь порывисто встал и, взмахнув широкими рукавами мантии, сложил ладони за спиной, — четвёртый раз ты повторяешь одно и то же! Неужели, полагаешь, этот бог лишился слуха?

— Я… мм…

Взгляд Сюэ Цзяна стал немного растерянным. Известный всем бездельник заметно смутился, растеряв присущую ему сообразительность. И хотя Хун Сянъюнь никогда не относился к членам родного клана высокомерно или слишком строго, сейчас он чувствовал некоторое удовлетворение.

Этим утром, пока Ань Син спала, к нему приходил служащий дворца Сюэ. Отец Сюэ Цзяна обратился с просьбой взяться за воспитание наследника, вконец обнаглевшего и отбившегося от рук, не смотря на все родительские увещевания.

Но как воспитаешь, не указав ослушнику его место?

Небожитель Сюэ совершенно не умел проявлять строгость — в этом Хун Сянъюнь был уверен точно так же, как в том, что солнце сегодня взошло на востоке. Иначе тот не обратился бы с просьбой к дворцу Гуанхуэй.

— Вижу, красноречие некоторых ощутимо пострадало со вчерашнего брачного пира, — с усмешкой заметил Хун Сянъюнь. — Это хорошо. Твой отец просил взять тебя во дворец Гуанхуэй. А я не люблю болтливых младших небожителей.

— А..? — Сюэ Цзян выглядел настолько ошарашенным всем услышанным, что Хун Сянъюнь едва сдержал смех.

— Где твой меч, сяо Сюэ?

— Я… оставил оружие в своих покоях, — глаза молодого асура наполняло искреннее удивление.

Такого вопроса он точно не ожидал, ведь не зря же его звали бесполезным.

В груди Хун Сянъюня шевельнулось странное чувство, которое он пока не мог определить точно — то ли жалость к этому малолетнему бездельнику, сопровождавшему Ань Син в её «набегах» на винные погреба семьи Ань, то ли… тёплое, почти отцовское беспокойство за несмышлёныша, зарывающего собственный талант?