Достав мобилу, набрал номер Марши и услышав ее голос, поделился своей идеей.

Все говорят, что ирландцы вспыльчивые.

Вранье.

Марша даже посмеялась, вместе со мной. Не смотря на то, что сладко спала, до моего звонка.

Наш короткий – у меня проснулась совесть – разговор, закончился. Осталось упоительное чувство любимого человека рядом.

Похрустывая снежком под ногами, радовался всему, как ребенок.

И закатное солнце – прекрасно, и морозец, кусающий за щеки и ветерок, поддувающий под свитер и мокрые ноги, в легких туфлях… Стоять!

Жесть… Совсем слабый стал, от ста грамм коньяка – забыл переобуться и одеться!

Бегом вернулся в свой корпус, гордым орлом взлетел к себе на этаж и серым волком ринулся в сторону аудитории.

Открыл дверь и…

Привет. Приехали. Точнее – приплыли.

За дверью – тихое кладбище, с ровными рядами аккуратных могильных плит. Темное небо, в котором раскручивается странная, оранжевая воронка. И река, делящая кладбище ровнехонько напополам.

И я – в воде по колено.

Опять!

Дверь в аудиторию стукнула меня током, обожгла огнем и, поняв, что я ее так просто не отпущу, предательски осыпалась ржавчиной и стружкой. Дверной проем за моей спиной подернулся рябью и растаял, оставляя меня торчать в воде, идиот-идиотом.

Наклонившись, зачерпнул воды и поднес к губам – пить захотелось катастрофически. А еще – умыться.

Ледяная вода, свела челюсти судорогой, обдала горло льдом и упала комком в животик.

Еще мелькнула мысль, что вот теперь ангины не миновать, но… С мокрыми ногами, промоченное горло – такой пустяк…

Река, в которой я стоял, оказалась забрана в бетонный короб со скошенными берегами. Выбрался на берег, разулся и вылил воду на зеленую, коротко подстриженную, траву.

Покой и умиротворение – два слова, что так и просились на язык. Только вот, чертов волчок над головой, совершенно не давал расслабиться, пугая меня до чертиков. А еще – притягивал глаз, гипнотизируя и втягивая в странный транс.

Погост, устроенный по американской манере, без тропинок и заборчиков, с невысокими – по пояс, памятниками и высокими – выше головы – скульптурами, стоящими вперемешку.

Вроде и порядок, а вроде и бардак.

Неприятное во всей этой ситуации было только одно – "а что делать дальше"?

Отойдя от реки, повыше, уселся прямо на траву и сосредоточился на своих ощущениях.

Угрозы не чувствовалось. Злобы – тоже.

Покачивающаяся на тонкой ножке воронка, покачивалась из стороны в сторону, словно приветствуя или заигрывая.

Если принюхаться, то можно было почувствовать странные запахи, что больше подходили не кладбищу, с рекой посередине, а жаркой, летней степи, с ковылем, полынью и еще сотней запахов, что складывается для меня в единый аромат – умиротворения.

А любое умиротворение – это вечный сон.

Стряхнув наваждение, ущипнул себя за руку, в аккурат за кожу между большим и указательным пальцем.

От боли выступили слезы и оранжевый волчок недовольно изогнул в мою сторону свою ножку. Или – хобот?

От умиротворения, разливающегося в воздухе, начали отлетать осколки.

У меня была маленькая надежда на то, что это приключение мне устроил Безобраз, но…

Пахло другим человеком.

У меня, от рождения слабое обоняние. Зрение, прямо скажу, тоже не ахти. Зато слух всегда был моей гордостью. Когда над миром прокатилась "замечательная новость", мои органы чувств просто взбунтовались, выделывая такие чудеса, что пришлось срочно научиться ими управлять. Научился.

Вот и теперь, я играл в "собачку", принюхиваясь. "Орла" – присматриваясь и "большое ухо" – прислушиваясь.

Запах человека дразнил, подманивая и играя. Налетающий ветерок доносил до меня запах и относил в сторону, словно подманивая.

Знаем. Проходили. "Сарацения".

Только боль от щипка, да инстинкт самосохранения удерживали меня на месте.

Боль – боль, спасибо тебе за науку, старая с…!

Скачком, хобот воронки приблизился ко мне и попытался оторвать от поверхности, затягивая в свое нутро.

Сделав шаг назад, замер.

На надгробии, смутно пробивались буквы.

Буквы пробивались в слова, не становясь понятными.

Очень знакомый запах.

Закрыл глаза и снова открыл их.

Пустая аудитория.

Ни следа от странного мира, что только что играл всем покоем и умиротворением.

Забавный мирок у Альбы, ничего не скажу.

Не мудрено, с таким-то бешеным темпераментом, упрятанным в глубину собственного естества, откалывать номера. Как она еще держится, наша блонди?

Такой расхлест энергетики, разность потенциалов, да еще и предвидческие возможности! Это кто же так подшутил над нашей красавицей? Какая собака серая, или кобель недобеганный, прошляпил такое?!

От избытка чувств уселся на свое место и потянулся за сигаретами.

Первая же затяжка едва не вывернула наизнанку – за время "буйства", табак сгнил и покрылся налетом.

Стоило бросить пачку на стол, как она растеклась черно-синей плесенью и за секунды – рассыпалась в пыль и прах.

"Все. Курить – бросаю"! – От увиденного, решение, которое зрело давно, пробилось наружу и поставило большую и жирную печать, подтверждая себя.

Кряхтя, как старый дед, переоделся и бросив мокрые носки на батарею в лаборантской, снова пошел домой.

Стоило выйти за двери корпуса, как на мобилу пришло смс – "Вам звонили"… Ага, четырнадцать раз, за последние два часа… Пришлось взять жопу в горсть и скачками нестись в сторону дома, у подъезда которого уже, наверное, прогуливался Якоб.

Якоб не прогуливался, а с комфортом сидел на заднем сидении легковушки, названия которой я и в нормальном состоянии был не способен выговорить, а с пробежки – в квадрате.

Вроде, "Дайхатцу"? Или "Датсун"…

За рулем – Алиция, а на пассажирском сидении рядом с ней – молодой парнишка, с едва пробивающимися усиками. Сероглазый шатен.

Увидев меня, все трое покинули машину и мне захотелось убежать. С дикими воплями. Размахивая руками и с подключением реактивной тяги.

Говорят, что кровь не проведешь, а первая любовь – самая яркая и…

Хороший у нее получился сынок, ничего не попишешь.

Кровь.

- Сайд! – Якоб, с широкой улыбкой, сделал шаг мне навстречу. – Прости, что без предупреждения… Были рядом и решили заехать…

От такого наглого вранья я рассмеялся и махнул рукой.

Алиция подтолкнула парнишку, подхватила Якоба под локоть – одной рукой, меня – другой и, почти как солдат на учениях, потянула в сторону подъезда, на приличной скорости.

С появлением в нашей, бывшей – моей – квартире, Марши, стало намного уютней. И в холодильнике появился запас, и, кроме коньяка – пара бутылок вин и даже ликеры.

Перед отъездом моя суженая наготовила на пару дней вперед, но…

Кушать очень хотелось!

Разглядывая десяток яиц, колбасу и грибы в баночке, чесал затылок – гостей надо кормить, а кроме омлета, из найденных комплектующих, ничего другого просто не получится.

Пока гости занимались "отколупыванием" кусочка от моей друзы кристаллов, успел накрыть на стол.

- Гости дорогие, пора и к столу. – Вошел я в комнату и попытался остановить молодого человека, уже занесшего молоток.

Не успел.

Мои сапфиры умеют защищаться.

Когда "скорая" увезла паренька, мы, трое взрослых, переглянулись и сложились на пополам от хохота.

Грешно, конечно. Молодому человеку пару дней придется провести в больнице, две недели походить с загипсованной рукой, в которой он держал молоток и ногой, на которую этот молоток упал, когда его приложило об стенку, а корсет ему гарантирован на месяц – ребра штука такая, хрупкая. А стены у нас в доме – бетонные.

Да и вообще, пусть молится… На десять сантиметров левее и сложило бы его пополам, как лист бумаги, завернув за дверной косяк. Да и картину он миновал, головой, очень удачно. Там, конечно, копия, но Айвазовский мне всегда нравился. А вот рама – нет. Я так и думал, что она – гипсовая!