Иван заинтересовался и продолжал допрос, внимательно всматриваясь в Клима:

— Слушай, Одноглаз, где мы тебя видели?.. Видели! Где?

В голосе Ивана ни с того, ни с сего появилась угроза — государь терпеть не мог что-либо забывать! Это поняли многие застольники и вскочили, хватаясь за сабли: как раз было время поразвлечься, показать своё усердие государю. Клим поклонился на этот раз ниже прежнего и разрядил обстановку:

— Великой памятью Господь наградил тебя, государь! Без малого тридцать лет тому, как посекли меня татары. Возвращался аз из полона с купцами. И вот на Яузе-реке напали на нас разбойники. Раздели, разули, в чём мать родила пустили... — Вот тут захмелевший Клим заметил, что Иван вслушивается не столько в слова, сколько в тон рассказчика. Сразу протрезвел — нашёл место соловьём заливаться! И скучным голосом закончил: — А твои стрельцы отбили добро у разбойников. Среди стрельцов и ты, государь, был. Меня беседой удостоил и золотой дукат подарил.

— Да-а! Давненько то было... А ты и лечишь, и воюешь. Хвала Одноглазу! Поднимем кубки! — Ещё один кубок опорожнил Клим. А государь ещё помнил об нем: — Поместье тебе дали, Одноглаз?

— Много благодарен тебе, государь! Дали.

— Ладно! Тебя как? Климом, а по отцу?.. Дьяк, запиши: отныне воеводу-лекаря Одноглаза именовать Климом Акимовичем! А Строгановым отпиши, чтоб ещё земли прирезали...

...Не за каждого воеводу государь кубок поднимал, а тут — не единожды! На почётное место приказал посадить... Клим в тот день много вина выпил, но не захмелел: уж очень это застолье с восхвалением напоминало такое же застолье в Коломне тридцатилетней давности, где вот так же славили стрелецкого десятника Юршу Монастырского, а полгода спустя государь самолично пытать изволил десятника! Не приведи Бог повторения!

Хоть и неразговорчив Борис Годунов, но во время лечения Клим многое узнал: и о ссорах государя с наследником, и о заговорах. В одном из них был замешан злой волхв немец Бомелей — его сожгли на костре! Недаром боялся — не ждал он хорошего конца своей жизни. Никто не заступился за него, ни Годунов, ни царевич, хотя числился поклонником наследника. Кстати, это и ускорило его гибель. Многое другое узнал Клим из придворной жизни, о чём никогда не догадался бы. Не раз видел он смех выздоравливающего Бориса Фёдоровича: очень весёлый, сотрясающий всё тело, но совершенно беззвучный.

Однако самое сильное впечатление произвело поведение государя: внешне — старался всем показать, что убивается, а на деле, внутренне — не очень жалел о потере сына. Такие наблюдения угнетали Клима. Он всё больше и больше склонялся к мысли, что Иван вовсе не Божий помазанник, а... Не мог он быть и карающей десницей Всевышнего, потому что не столько карал, сколько издевался над невинными; за свою жизнь Клим насмотрелся на несправедливости Ивана и приближённых его. Задумываясь глубже, он ещё понял, что боярин Годунов, как бы между прочим, зачастую вспоминает безумствования государя. Нетрудно было понять: Борис подталкивал к мысли, что в деятельности Ивана отсутствует божественное предопределение! Правда, оставалось неясным, какие виды мог иметь боярин на лекаря Одноглаза?

На третьей седмице лечения Годунова из Владимира прибыл Левко и поведал, что Неждан почил в Бозе. Хозяин всё последнее время чувствовал себя бодрым, начал в хозяйские дела вникать. Ждал Клима, чтоб отблагодарить его за излечение. А тут на Спиридона-чудотворца (12 декабря) шёл по двору, споткнулся и упал. Подбежали, а он уже мёртв.

...На обратном пути в Соль Вычегодскую Клим заехал во Владимир, помолился на могиле Неждана — и грешника, и много хорошего сделавшего для окружающих, особенно для Клима! И немало для сирых Отчизны!

...1581 год знаменит для Строгановых началом похода Ермака. Сбор в поход происходил без Клима, тот в это время лекарил во Владимире и в Москве.

...Начало 1582 года ознаменовалось ослаблением военного напряжения — мир с Речью Посполитой стал первым вестником окончания бесславной четвертьвековой войны в Ливонии.

В октябре того же года родился царевич Дмитрий. Первый и последний сыновья Ивана — Дмитрии, и оба царевича несчастные.

...В 1583 году ещё одно перемирие, на этот раз со шведами. Казалось, мирное небо вставало над Россией. И единственное тёмное облачко: ходил слух, что государь Иоанн Васильевич тяжело болен...

Накануне Успения (Успение — 15 августа) в Соль Вычегодскую прибыл гонец от боярина Годунова. Привёз два письма — Якову Аникиевичу Строганову и Климу Акимовичу Одноглазу. В письме Строганову Годунов сообщал, что открыл училище воев-десятников и просит на полгода прислать лучших наставников стрельбы и сабельного боя. Клима же просил пожаловать к нему гостем на всю зиму. Мария Григорьевна и он сам, мол, хотят послушать добрых советов целителя. Годунов также просил привезти в училище сына и внука Клима — воев подрастающих. Оказывается, и такое было известно боярину!

Прочёл Фокей письма и определил:

— П-подвох это! Под тебя, отец, я-яму к-копают! Хотят собрать всех и...

Клим решительно возразил:

— Погоди, Фокей! Какой смысл Годунову под меня яму копать? Да и ссориться с Яковом ему не с руки... Нет, тут другое...

— Чего другое?.. К-как хочешь, а одного н-не пущу! Сам поеду.

Яков принял письмо как приказ. Уже через седмицу был готов обоз соли для продажи, а выручку Яков собирался пожертвовать на благое начинание боярина Годунова. С обозом также отправлялось два десятка подвод с припасами и кормом — в Москве было всё куда дороже!

Клим с Саввой Медведем — наставником — ехали с обозом. А Фокей, пять других наставников и два десятка воев, десятниками которых были Юрий Климов и Юрша Фокеев, выезжали из Соли Вычегодской на десять дней позже с тем, чтобы нагнать обоз под Москвой — в Сергиевом Посаде, а повезёт, так и раньше. В пути по очереди старшими будут десятники, а наставники станут смотреть со стороны, оттуда, говорят, виднее! Фокей поход использовал как дополнительную учёбу — спешное движение воев: на весь путь всё необходимое везли с собой.

Осторожности ради в Москве разделились: обоз направился на строгановское подворье, с ним Фокей и наставники. Возчиками и страже было приказано держать язык за зубами — кто ехал с обозом. Десятники с боями, не доезжая до Москвы, повернули на строгановский выпас, что в верховьях Яузы. Клим с Саввой остановился у друзей Саввы.

Недолго отдохнув, Клим отправился на двор Годунова. Дворецкий встретил его почтительно и сообщил, что боярин теперь находится в Кремлёвском дворце с царевичем Фёдором Иоанновичем. Что он, дворецкий, не ожидал приезда воеводы и сей час даст знать боярину. А пока воевода пусть обедает и отдыхает, он укажет ему комнату.

Дворецкий почему-то лукавил: он уже несколько дней ожидал лекаря. И как только привратник сообщил о появлении Одноглаза, гонец помчался к Борису.

Надо полагать, что нужда в Климе как лекаре миновала. Годунов не показывался около месяца. За это время Клим, Фокей, наставники и молодые десятники посетили и обстоятельно познакомились с училищем или, как его здесь называли, — с учебным полем в Сокольниках. Беседовали с начальными людьми «поля», с воями. Никто, конечно, Климу не говорил, но тот понял, что тут обучают воев, готовых положить живот за боярина Бориса Фёдоровича.

Как ни противился Фокей разделению, но пришлось уступить: он с наставниками и ребятами остался жить в Сокольниках, а Клим наезжал к ним из Москвы; дворецкий предоставил ему коляску, а по снегу — возок.

Где-то в конце октября рано утром Борис оказался во дворе и пригласил Клима позавтракать с ним. Со времени лечения боярина минуло два года — теперь Бориса Фёдоровича не узнать! Тогда на одре лежал худой, болезненный юноша. А сейчас навстречу Климу поднялся из-за стола государственный муж!

В то время Борису Годунову шёл тридцать второй год. Лицом был смугл, чёрная бородка и баки оттеняли красивое, энергичное лицо, брил голову и носил зелёную скуфейку. Встал из-за стола навстречу Климу, горячо пожал руку и, опустившись на скамью, посадил рядом Клима. Всё говорило, что он искренне рад встрече.