Ильми торжествующе подхватил:

— Всё верно, юноша. Ты бы не поверил мне, я не доверял бы твоим словам. А он поверил, я — ему. Мы ждали тебя. Год тому принесли нам твою мурмолку... Она многое поведала нам. Говоришь: тебя звать Климом. Ладно. Плохое и хорошее замешено в одной бадье. Ты стараешься вычерпать только хорошее, доброе. Но попадает и плохое. Да простят тебя боги! — Ильми простёр руки над Климом, стоявшем посреди избы. Ты будешь жить долго, стрелы и сабли минуют тебя. Около тебя многие погибнут, но гораздо больше ты спасёшь от гибели. Пусть тебе сопутствует удача! Иди с миром! Как издревле положено — провожу тебя за порог. А вы, — обратился он к своим скитским, — герои! Забирайте ваши никчёмные ножи и убирайтесь!

Клим вышел первым, за ним Гулька. Показавшийся в дверном проёме Ильми, помахал обоими руками и скрылся. А тут, на воле, тишина и покой. Вайся сладко спал на хвое, подложив под голову суму перемётную. Кони съели заданный корм и теперь дремали, изредка взмахивая торбами. Рядом на корточках сидел белый привратник и ножичком точил палочку. При выходе гостей из дома он поспешно забил палочку в землю и, увидев Ильми, вскочил.

...Вели коней под уздцы по тропке. Молчание нарушил Гулька: — Клим Акимыч, ведь над этим чёртовым скитом — ни одной птицы!

Только теперь понял Клим, чего не хватало здесь. Около человека всегда вьются птицы, не доверяют, боятся, но далеко не улетают. В любой деревне встретишь ворон, галок, грачей. Их гнёзда на деревьях вокруг деревни. А голубей, воробьёв — счёта нет. А вот тут у скита и далеко вокруг — ни одной птахи! Ни воркования, ни птичьего гомона. Мёртвая тишина! К чему бы это?

Дальше ехали молча. Бурчал ручей, цокали копыта, гремели камешки... Вайся, надо полагать, привык, чтобы спутники, вырвавшиеся из скита, обменивались впечатлениями, а тут — молчат. И, несмотря на свою замкнутость, он всё ж спросил:

— Бог? Колдун?

— Человек, — в тон его вопросов ответил Гулька.

Ночевали они у Вайси в полном молчании. На обратном пути, оставшись вдвоём, они безрезультатно попытались разобраться, что же произошло в скиту.

К началу заморозков освятили новую избу. В ней стали жить Иохим с Анной и за перегородкой — Клим, а в подновлённой хибаре — Василий и Гулька. Правда, Василий редко ночевал дома — Старосойга село большое... Во дворе плотники, кроме того, ставили баню и тёплый коровник. В общем — жизнь налаживалась. Анна готовилась стать матерью, возилась с детским приданым. Иохим, ходил за жемчугом то с Василием, то с Гулькой — рабочих нанимать оказалось накладно; жемчужное место не оправдало ожидания: крупные жемчужины попадались крайне редко, хотя сетевые скребки загребали со дна достаточно раковин. Вскрывать раковины — дело трудное, особенно если в полсотне вскрытых обнаружено одна-две жемчужины с маковое зерно! Мясо моллюсков сперва бросали на съедение ракам, потом стали набивать кули и привозить домой, откармливать свиней. А с весны будущего года Иохим собирался искать новые места.

Клим помогал всем и, разумеется, лечил.

И вот уже после Покрова, утром в день апостола Фомы (шестого октября) произошло непредвиденное. Утром, как обычно, Иохим и Василий по хрустящему инею понесли снасти в лодку, а Клим убирался во дворе — подавал Гульке на сеновал привезённое вчера вечером сено. И тут появился муж знахарки, Вукол. Поманив Клима в сторону, таинственно сообщил:

— Катька узнала: Аника из Соли Вычегодской с десятью стражниками к полдню тут будут. Все конно, с ручницами, при саблях. Так что смотри... Здоров будь! — И убежал задами.

Клим остановил отъезд Иохима. Собрались в сарае посоветоваться. Порешили: Гулька — на сеновале в засаде со двора, прячет в сене две ручницы и саадак, а пока узнает у Катерины, с какой дороги ждать гостей и идёт в разведку. Встречать нежданных гостей будет Клим. Василий прячется в комнатке Клима и, если потребуется, приходит к нему на помощь. Иохим и Анна уходят в лес, там на всякий случай была сооружена землянка. Решить решили, но Клим всё же высказал сомнение:

— Аника хорошо знает нас всех и идёт в открытую, наверное с миром. Однако ж я не удивлюсь, если он собирается наказывать нас, нужно готовиться к худшему — с минуты на минуту наш двор может быть окружённым не одним десятком стражников. Тогда я попробую сделать то, что уже применял — взять Анику заложником и под угрозой его смерти — спастись. Но это как повезёт. Поэтому ты, Иохим, срочно уходи с Анной. Гуля, ты смотри в оба, не прозевай. Ну, а мы с Васей будем ждать.

Неожиданным препятствием стала Анна. Она наотрез отказалась куда-то бежать, сказав, что будет встречать отца, как дочь его. Ей возражали:

— Ну, а если он пришёл наказать тебя?

— Не верю! Если не меня, так его пожалеет! — она указала на выдающийся вперёд живот.

Все страхи, споры позади: прибежал Гулька, крикнул: «Едут», и на сеновал. По селу ехали шагом два стражника впереди, с ручницами поперёк седла, потом Аника на белом коне, за ним все остальные. Жители попрятались, следили из-за заборов, даже собаки не гавкали. Подъехали к дому Иохима, спешились у коновязи. Наблюдавшие решили: раз не окружили двор — хороший признак! Гулька прилип к щели в крыше — нарочно сделал её. Видел, как в избу зашли сперва два стражника при саблях, оставив ручницы. За ними вошёл Аника, потом ещё двое, несли свёртки и плётку. И полная тишина... Долго-долго! Что там в избе происходит?!

...В сенцах стражники пропустили Анику вперёд и прошли за ним. Тот перекрестился. Анна подала ему хлеб и соль — всё шло по заведённому порядку. Аника, ущипнув хлеб, сел на скамью под иконами, Анна потупив голову, стояла перед ним, рядом встал Иохим.

— Ну, — грозно произнёс Аника, — на колени!

Иохим помог Анне опуститься и встал рядом. Аника мигнул, стражник подал плеть. Дочь он легко стегнул три раза, она благодарно подняла на него глаза. Зато зятя Аника бил изо всех сил с оттяжкой. Иохим лишь вздрагивал, но Анна не выдержала и сделала движение, чтоб защитить мужа. Аника остановил её:

— Не бойсь, не убью! — Стегнул третий раз и добавил негромко: — А следовало б!

Закончив символическое наказание, он вернул плётку стражнику, а тот развернул холстину свёртка и подал икону Богоматери с Младенцем дивного письма в золотом окладе, усыпанном дорогими каменьями. Аника благословил этим образом смиренно стоящих на коленях ослушников, произнеся долгожданные слова:

— Дай Бог вам счастья и долгих лет жизни. Пусть забудутся невзгоды. Мир вам!

Анна поцеловала икону и руку отца, Иохим — только икону. Клим отметил холодок во всём этом примирении: Аника не сказал: «дети мои». Когда они поднялись с колен, не было трёхкратного лобызания, но самое главное — примирение состоялось, хотя ход его и нарушился слегка.

Пока благословлённые чувствовали некоторое смущение, не зная, что делать дальше, Аника обратился к Климу, который, стоял несколько в стороне.

— Подойди-ка, Клим Акимыч. От имени государя нашего Иоанна Васильевича мещанин Соли Вычегодской Клим Одноглаз, сын Акима Безымова, отныне именуется опричником государя! Грамоту в приказной избе прочитаешь. А со своей стороны мы именуем воинника Клима Одноглаза воеводой строгановской рати! А теперь, хозяева, угостите меня и стражников моих чем Бог послал.

Тем временем Клим подумал: «Силен Аника! Смело берётся запрячь меня в свою колесницу! Не выкрутиться тебе, мещанин Одноглаз!»

После сытного обеда с брагой и пенным мёдом — староста прислал множество добра — Анику уложили отдыхать в Климовом закутке. Клим хотел уйти, Аника задержал его:

— Вижу, не очень ты обрадован, Клим Акимыч, свалившимся на тебя званиям-дарованиям. Почему бы это?

— Ты прав, Аника Фёдорович, потому что они свалились, вот и робею.

— Уж чего-чего, — усмехнулся Аника, — а робким тебя не считаю! А воеводой ты уже себя дважды показал: когда мыт победил и остяков.