— Нету девушки Веры на этом свете. Нету.

— Как нету?! А где она?

— Мне дадено следовать путями живых, а она...

— Умерла? Давно? От какой болести? Ведь она не болела. У неё должен быть ребёнок!..

— Так, так, — разочарованно сказал Ильми. — А я смотрю — ты виновен в её смерти! Ан выходит: твои дети виноваты. А жаль!

— Чего ты жалеешь? Где мать Веры? Где ребёнок? Братче, буду век обязан.

— Не всё ведомо мне... — Он поднял руку, парень-лучинник начал зажигать лучины, ранее потушенные. — А теперь я тебя спрошу: ты, Одноглаз, убивал и сжигал зырян, остяков и татар, пришедших в Соль Вычегодскую?

Всё, что угодно ожидал Клим, но не такого вопроса. Он даже привстал от удивления:

— Вон оно что! Значит — это твоя работа, брат Ильми! Повёл на смерть и на казни несчастных!

— Брось, Одноглаз! Не я, а твой друг — Аника!

Клим искренне удивился:

— Это как же: сам на себя поднял народ? Не смеши!

— До смеха ль! Твой Аника грабит! И русских, и остяков, и зырян! Всех грабит, кабалит. От его приказчиков люди бегут с насиженных мест, с удобных земель. Никто не хочет жить в кабале... Вот и восстали!

— Знаешь, Ильми, я объехал много городов и весей на землях Строгановых и видел: многие кабальные живут лучше вольных.

— Не туда глядел и не теми глазами. Одним глазом глядел! Люди вымирают целыми посёлками! Вот и поднялись!

Ильми заметно возбуждался, Клим старался отвечать спокойно, однако ж понимал, что дело идёт к роковой развязке.

— Я сам разговаривал с пленными, видел убитых. И не заметил среди них умирающих от голода. Вот вьюки чужого добра у них видел.

— Нет греха — вернуть награбленное! А ты их огнём!

— Эти люди пришли с войной, мы вынуждены были обороняться. Если бы они победили, наших жён и детей...

— A-а! Жалеешь детей! Сто вёрст проехал узнать, где твои дети! А моего сына, мою надежду ты сжёг! Погубил! И я отомщу!

Ильми вскочил, поднялся и Клим:

— Опомнись, Ильми! Над дверью, в которую мы вошли, висит крест! А ты нарушаешь закон гостеприимства!

Но Ильми потерял контроль над собой. Он рвал на себе волосы и вопил:

— Закон предков: «Око за око, зуб за зуб!» А ты убийца!

Позади Ильми встали два сектанта с саблями наголо. Гулька шепнул: «В дверях ещё два». Клим ответил: «Спокойно, парень. Держись рядом». Ильми замолк, тяжело дыша, опустился на скамью: сжав голову руками, тихо сказал:

— Свяжите их и в подвал.

Двое сзади схватили Гульку. Двое других обходили скамью, намереваясь подойти к Климу. Он ждал именно этот момент. Теперь рванулся, схватил Ильми, перескочил через его скамью, и потащил сектанта в угол, где лежали лучины. Чаша с деньгами упала, тишину нарушил звон рассыпавшихся монет.

В следующее мгновение охранники опомнились и бросились на Клима. Первый уже настигал, Клим защитился от него чернявым и выхватил английский пистоль. Лучины затрещали под ногами, охранник замахнулся саблей, Клим выстрелил в него. Тот, бросив саблю, взвыл и повалился на пол. И вот тут загремел голос Клима:

— Ильми! Пистоль двуствольный! Следующий выстрел размозжит твою голову! Прикажи, чтоб отошли вон в тот угол! Ну! Раз!

Ильми, с ужасом заглядывая в тёмные дырки стволов, замахал руками:

— В угол, в угол!

— Теперь пусть освободят стремянного. Считаю до трёх: раз!

— Идиоты! Отпустите!

Гулька отмахнулся от охранников и подбежал к Климу, по пути подняв валявшуюся саблю. Клим, теперь уже спокойнее, сказал:

— Ребята! Я — старший вой Строганова. Мой приёмный сын сотник Фокей знает, куда поехал я. Если через день-два я не вернусь, он со своими людьми приедет сюда. От вашего скита останутся уголья, а от вас и того меньше. Сейчас мы уйдём отсюда. Если кто-либо из вас шевельнётся, это будет последняя секунда жизни вашего любимого Ильми Тойво... Эй, лучинник. Быстро поставь по паре лучин, чтоб светлее стало... И тише добавил: — Гуля, давай саблю. Держи пистоль. — Повернул Ильми. — Прижми ствол к его затылку. Вот так. Шевельнётся — стреляй. Ребята, всем ясно? А теперь смотрите! Кто тут?!

С последними словами он рванулся к шкурам на задней стенке, резанул сверху. Шкуры упали. Из-за них бросились на Клима два белых охранника. Клим, крикнув: «Не стрелять, Гуля!», рубанул ближайшему руку, тот уронил саблю, рубаха его порозовела. У второго выбил саблю и оттеснил обоих в угол. Оттуда вооружённые охранники успели сделать всего шаг, теперь поспешно отступили.

— Нет, — торжествовал Клим, — сабли на пол, быстро! А ты, — он легонько кольнул одного из стариков, — собери и понесёшь со мной. Ну, вот и всё, вояки! Ильми, прикажи, чтоб тебе вывели коня. Можешь взять себе спутника. — Клим взглянул на скитского главу и удивился: тот улыбался, видимо, окончательно взял себя в руки.

— Ещё не всё, Одноглаз! Как тебя называть? Клим или...

— Называй Климом! — повысил голос Клим.

— Ладно. Так вот, Клим, сын Акима, я ещё силу имею. Смотри.

Он отстранил руку Гульки с пистолем от своей головы со словами:

— Опусти, дурачок! А то кого пристрелишь ненароком.

Гулька послушно опустил пистоль, хотя на лице — выражение гневного протеста. Клим рванулся на помощь, но Ильми остановил его:

— Погоди! Ты тоже послушай меня: ты не поднимешь саблю, она тяжела для тебя! Верно?

Клим побледнел: колдовство поразило и его — сабля стала двухпудовой тяжести, он еле удерживал её. Все присутствующие замерли в разных позах. Ильми вышел на середину избы, поднял поваленную скамью и сел на неё лицом к Климу, который из последних сил боролся с саблей, обоими руками всё ж поднял её и замахнулся на колдуна, тот в самый последний момент отскочил. Сабля, плохо управляемая из-за тяжести, рубанула скамью и застряла. Ильми спокойно продолжал:

— Силён, вой Клим! Ты — первый, кто не застыл по моему желанию! И я — побеждён! Войне конец! — Все вдруг оживились. Клим, легко выдернул застрявшую и полегчавшую саблю и разминочно помахал ею. Гулька с удивлением рассматривал руку и палец, который не мог нажать на спусковой крючок. А Ильми развёл руками: — И вот — я побеждён, но не тобой, Клим, а вот твоим юношей! Как? Мои стражники освободили, он вырвался от них и не за тебя спрятался, а перед тобой встал, готовый защитить тебя своей грудью! Вот это стремянной! Береги его... Тут Ильми поднял руки ладонями вперёд и прошептал: — Тщ-щ-щ! Сын ищет меня. Я тут, Онни! — Он повернулся лицом к двери и смотрел в потолок над дверью. Стал говорить по-фински: — Да да! Я слышу тебя... Нет, сын мой... Я не смогу мстить! Он сильнее меня! Прости... Да... Его защищает бог богов... Слышу и понял тебя... Я скажу ему... Прощай!

В начале разговора колдуна с сыном Клим понял это как лицедейство и обвёл взглядом присутствующих: все стояли не шевелясь, потупив глаза, иные даже прикрыв глаза ладонью. Он поднял глаза туда, куда смотрел Ильми, и оторопел: в углу между потолком и стеной тлел и переливался бледным светом круг, напоминающий полную луну. На этом круге высвечивались черты говорящего человеческого лица. Это было так необычно и страшно, что Клим перекрестился и тоже опустил глаза, как и другие. Поведение присутствующих говорило о том, что видение возникало не впервые.

Разговор окончен. Ильми стоял с минуту, закрыв лицо руками. Потом медленно повернулся и опустил руки.

— Онни прощает! За него я хотел отомстить, бросить тебя в подвал, но за тебя боги — ты опередил меня. Я мирюсь с тобой, никто пальцем не тронет тебя! Ты боялся моей мести и желал, чтоб я ехал с тобой. Однако ты не знаешь меня. Мне не обязательно нападать, драться, биться. Я могу заставить твоего коня заупрямиться и свалиться с обрыва — ты сломаешь себе шею. Но теперь этого не случится, я сказал: «Мир»! Моё слово крепко! Не веришь, я поеду с тобой. Мне веришь?

— Верю! — Клим отбросил саблю. Взял у Гульки пистоль и сунул его за пояс. Гулька, с ужасом глядя на него, застонал:

— Клим Акимыч, он — врал! Он погубит!

— Спокойно, Гуля! Я — держу слово. Думаю, и он сдержит.