Ехали часа два. Над лесом посветлело небо. Стали видны хмурые, сонные лица спутников. Правил молодой, безбородый. Подсел в лесу пожилой, лохматый. Клим видел его в профиль, и, хотя было ещё не очень светло, этот человек показался ему знакомым. К нему и обратился он:

— Так куда же меня везёте? Проехали уж вёрст десять.

— Куда надо, туда везём, — буркнул тот и отвернулся.

— Раз так, я схожу и пойду обратно.

— Не надо, дед, свяжем.

— Вон как! — Клим поудобнее устроился и постарался задремать.

Вторая неделя прошла, а Клим не возвращался. Бабка Маланья пошла к Захарию, рассказала, как увезли лекаря, и спросила, может, молебен отслужить за упокой.

— За упокой нельзя, он жив, наверное. Скажи, Маланьюшка, он вещички свои все захватил?

— Не, батюшка. Всё как есть осталось. Взял только малый короб со снадобьями.

— Значит, вернётся, — успокоил её поп.

Из церкви Маланья пришла к себе на двор, смотрит, на крылечке сидит старичок седенький, в белой рубахе по колена, сидит, бороду поглаживает. Увидел её, обрадовался:

— Заждался совсем! Где ж ты так долго была?

— В храме Божьем.

— А старик где?

— В лес за лыком пошёл. А тебе-то чего надобно?

— Мне всё едино, что ты, что старик. Зови в избу. Видел я, что дверь не заперта, а войти побоялся.

В избе он перекрестился как положено и негромко так:

— Привет тебе, Маланья, от Клима.

— А! Слава Богу! Жив! Я уж хотела...

— Жив, жив. Да вот приехал в лес лечить других, да сам захворал. Меня прислал. Просил забрать... Вот тут у него книжечка есть... — Старичок подошёл к божнице и достал «Травник», завёрнутый в холстинку. — Вот эту самую книгу. Так уж я её возьму, отнесу ему.

— Я не знаю как... Верить тебе аль нет?

— Верь, а как же! Так Клим может в лесу долго задержаться. Просил вам со стариком передать. — Положил на стол два серебреника.

— О! Дай Бог ему здоровья хорошего! Может, вещички какие ему нужны?

— Нет, ничего не надо. Велел травы отдать знахарке Кулине. Отцу Захарию скажи, чтоб его не поминал лихом. Ну, вот и всё. Проводи меня.

Вышли, прошёл будто своим огородом. Столкнул челночок в воду, переплыл на другой берег, и как не было его. Однако ж два серебреника остались.

Телегу затрясло на корнях, сильно тряхнуло. Клим проснулся, сел, протёр глаза. Солнце уже на первой четверти неба, сквозь вершины деревьев проглядывает. Значит, спал часа два. Неплохо. Кругом лесная глухомань, дорога среди кустарника прорублена, следы мало заметны. Лошадь устала, еле-еле плетётся нога за ногу. Мужик повернулся к нему:

— Верно говорят в народе, Клим: у тебя грехов нет. Неизвестно кто, неизвестно куда везут тебя, а ты спишь, похрапываешь!

— А что мне делать остаётся? Было за что убить, давно расправились бы. Грабить у меня нечего. Значит, понуждился я кому-то. Да и тебя, Микола, узнал я. Пользовал я тебя ту зиму, медведь помял тебя лихо. Лучше скажи, Микола, долго нам ещё трястись?

— Да нет, маленько ещё... А я думал, запамятовал ты. Ведь многих пользуешь. Вот и подъезжаем.

И тут открылась давно знакомая картина: землянки, костры, люди, одетые во что попало, с ножами у пояса, у иных сабли. Лошади под сёдлами, телеги, гвалт, как на ярмарке; полагал, не придётся больше видеть такое, ан довелось.

Остановились около одной из землянок. Из неё вышли старые знакомцы: Неждан, совсем седой, ростом ещё меньше стал, Сургун, этот нисколько не изменился — худой, подвижный и седых волос не прибавилось, Хлыст и ещё трое из прежней дружины Кудеяра. Среди них Фокей, кудрявый, неунывающий. А вот и Кузька-лекарь! Усы, борода, а лицо радостное, как когда-то у мальчонки Ничейного.

Глядят на Клима, кругом обходят — он и не он! Диво дивное!

В землянке свечи горят. На нарах бледный, худой Демьян, тень прежнего Демьяна. Поцеловал его Клим, рядом сел, за руку взял, держит.

— Вот и довелось свидеться, Юрий свет... — Демьяну тяжело говорить, после каждого слова отдыхает. Дышит, будто воз на гору везёт. — Не убежал ты от нас... Мы знали — жив ты...

— Повремени, Демьянушка, — прервал его Клим. — Время будет, всё друг другу перескажем.

— Так мне... осталось...

— Поживёшь, Демьянушка, поживёшь! Говори, где болит... Тут?.. Тут? Сургун, давай подстилку новую, тёплой воды. Пусть кто мой лубок из телеги принесёт. Ты оставайся, а другие погуляют пускай. Вот что ещё: в тенёчке Демьяну постель сделайте, сейчас на воздух вынесем.

Прошло два дня. Демьян повеселел, вдосталь попивал густую сыту да разные отвары. Отчасти сам, больше друзья его рассказывали про своё житьё-бытьё. Особенно внимательно Клим слушал о том, как погиб Юрий-князь, как оплакивала его княгиня. Потом стали просить, чтоб Клим рассказал, как он Климом стал.

— Что ж, расскажу, друзья мои. Мы только что слышали, как умер князь Юрий Васильевич. Похоронен он Нежданом со товарищами на крутом берегу Польного Воронежа. Вечная слава ему! — Среди слушателей возник шум удивления. Клим внимательно посмотрел на присутствующих и чётко, со значением выговаривая каждое слово, продолжал: — А ежели остался б жив он с приметным уродством, вроде как у меня, его сразу словили б и предали мучительной смерти. Так хорошо, что его Бог прибрал. Помянем его за упокой души!.. А вот про Клима, то есть про себя, я всё расскажу без утайки. После сечи с татарами, остался жив. Выходила меня девонька неразумная, Весела. Стал я лекарем, прежде всего себя вылечил, потом стал людей пользовать...

Подробно обо всём рассказал Клим и закончил такими словами: — Вот об этом чудесном исцелении все должны знать. А теперь, я вижу у Дорофея Сургуна жбан. Помянем князя Юрия иже с ним!

Второй ковшик выпили за здравие лекаря Клима.

А Демьян на Клима смотрит во все глаза и радуется без меры. Да и как же не радоваться. Боли поутихли, бодрее стал, говорить начнёт — не задыхается. Правда, нутро ещё еду не принимает. Но Клим говорит, что скоро он поправится, стало быть, так и будет. С удивлением Демьян спрашивает:

— Свет Клим, где это ты такому научился? Подойдёшь ко мне, брюхо болеть перестаёт. Руку положишь — тепло по всему телу разойдётся, разольётся. Особенно когда ту, правую неправую. Откуда у тебя это?

— Жизнь научила, Демьянушка. Лихая жизнь досталась мне, а на лёгкую, пожалуй, не поменяю.

К вечеру Сургун отвёл Клима в лес:

— Скажи мне, Юрий Васильевич, откуда ты великую тайну Жизни и Смерти познал? Я ведь хворобу Демьянову знаю. Если бы ты не приехал, ему жить осталось от силы день-два. А он, смотри, садиться начал! Неужели взаправду поправится?!

— Дорогой мой Дорофеюшка! Никто не знает тайну Жизни и Смерти. А воскрешать мёртвых может только Господь Бог наш. Может, полгода назад я и вылечил бы его, а теперь поздно. Смерть у Демьяна за плечами стоит. А ожил он потому, что поверил в меня, на этой вере из последних сил и держится.

— А надолго веры хватит?

— Около него я должен всё время быть. Седмицы две протянет. Может, даже ходить начнёт. А потом смерть придёт лёгкая. Сразу как ножом отрежет.

— Вон оно как! Ты здорово сильнее меня, я так не могу! Так я к чему разговор завёл: мне на пасеку идти надо, я бортничать ухожу, а ребята помогают мне мёд доставать. Ты меня обнадёжил, я уйду, а через две седмицы вернусь.

— Иди, я останусь. Вот что ты мне скажи, Дорофей, как вы разыскали меня?

— Через Настеньку. Она тогда в соборе узнала тебя. Приметы твои сказала. Мы тут опросили всех атаманов, когда вместо Демьяна Кудеяра выбирали. Тебя по приметам Микола-конюх узнал. Ходил я в Уводье на тебя посмотреть.

— Ты не сказал Настеньке, что князь Юрий жив?

— Да нет, зачем.

— Правильно, незачем. Представится случай, убеди, что князь мёртв. Ошиблась она. Клим же на север ушёл, в пустыне живёт... Ты часто Настеньку видишь?

— Вижу каждый раз, как мёд привожу. Она теперь — сестра Нионилла, правая рука игуменьи. И жалко мне её — краса под рясой погибает, и радостно — все грехи ряса прикрыла.