Сургун рассказывал про свою внучку, а Климу хотелось услыхать о Таисии. Всё-таки не выдержал и спросил:

— А боярышня как?

— А что, разве я не сказал? Боярышня Таисия теперь мать Тавифа, игуменья Девичьего монастыря. Уж года два, наверное...

Когда Демьян бодрствовал, около него постоянно находился Клим, ухаживал за ним. По совету любимого лекаря больной старался спать не только ночью, но часто и днём. Вот тогда Климу удавалось отлучаться и беседовать с новым Кудеяром. Это был один из бывших учеников Юрия — Тарас Крутой. Сейчас было ему за сорок. Беседуя с ним, Клим хотел повлиять, чтобы Кудеярово братство стало именно братством для многих людей, отважившихся бежать от произвола и бесправия. Но, к своему ужасу, он видел, что перед ним обозлённый человек, не имеющий ничего святого.

Клим старательно убеждал Тараса, что свирепость и насилие погубят Кудеяра и его имя. Терпеливо выслушав его, Тарас спросил:

— А вот мне другое известно. Кто-кто, а ты знаешь, что Кудеяр Юрий Васильевич никого не обижал, боярам верил. А где он сейчас? Где сотни смирных кудеярцев? И ты сам помнишь, как боярин тебе данное слово сдержал.

— Всё верно, Тарас. Но у Юрия другое дело. Он назвался старшим братом царя, это принесло много несчастья всем. А вот когда жив был Гурьян, государь прислал своего боярина для переговоров.

— Грешишь, Клим. Ты лучше меня ведаешь, что Иван хитёр. Добреньким был, когда Казань воевать надо было. А в силу вошёл — всем качели да меч по вые. Нет, свет Клим, не будет мира на земле. Боярин бьёт раба, изгой — боярина, а царь и раба, и изгоя, и боярина не милует. Так ведётся испокон веков. Раньше, может, изгоев поменьше было. А мы все — изгои, и наша судьба воевать с боярами и с царём.

— Ладно, я грешу, а ты тоже сознайся — не столько воевать, сколько грабить. А? Твои люди не хотят ни сеять, ни жать, а жрать все готовы.

— Согласен — и воевать и грабить. Мы ведь тоже жить хотим.

— Где ж тогда разница между Кудеяром и простым разбойником?

— Не дело говоришь, Клим! Мы мужика не грабим. За обиженного мужика никого не пощажу!

— У боярина вы взяли хлеб и сено. А боярин на свои нужды дерёт мужика. Так кто в накладе? Почему мужик и барин проклинают хором Кудеяра? Вот деньги, богатство обираешь, это я понимаю, если при этом людей не тиранишь. И опять же взятое тобой богатство оплатит народ, но не сразу, не так заметно. Поэтому и Гурьян, и Юрий твердили: кормить людей и скот должны наши люди. Трудно здесь, в Московии, веди людей на украйны.

— Ты хочешь, чтобы мы стали казаками?

— В этом нет ничего дурного, казаки те же изгои. Но не всех примут в казачество, за иными грехов много тяжёлых, вот они вместо разбоя и должны стать настоящими кудеяровцами...

...Подобные разговоры шли изо дня в день. Клим старался внушить доброе и в то же время боялся, что в один прекрасный момент Тарас пошлёт его вместе с наставлениями куда подальше. Однако Тарас, хотя и хмурился, и возражал, а всё же слушал. Клим и этим был доволен, может, чего сохранится от бесед. Особенно когда увидел, что атаман ватажки повёл своих людей заготовлять сено. Значит, кое-что запало, даром не пропали беседы.

Время шло. Демьян не советовал Климу возвращаться в Уводье, раз поп предупредил. Неждан вызвался и сходил за «Травником».

Пришёл Сургун и принёс свежего, духовитого мёда.

Тарас, видя, что Демьян оживает, начал собираться в поездку по ватагам. Фокей был в дружине Кудеяра, но тут он обратился с просьбой: теперь он заикался меньше — только на первых звуках:

— Ат-таман, да-азвволь остаться.

— Остаться?! Зачем?

— Не покину его.

— Кого?

— К-как к-кого? Климентия.

— Зачем ты ему нужен? У него кругом друзья.

— И-и-и я с ним.

Впервые Фокей проявил небывалую твёрдость. Отговаривали его и Неждан, и сам Клим, а он твердил одно:

— Не-е, всё е-е-едино пойду. С-сзади п-побегу.

Все сдались. Неждан тоже начал помаленьку собираться. Он знал, что Клим по пути к Белому озеру хочет зайти в Москву. Они решили, что безопаснее всего идти нищими. Неждан ловко разыгрывал немощного старичка, а Климу притворяться не требовалось. Теперь к ним прибавлялся Фокей. Неждан достал ему нищенскую одёжку. Рубище никак не подходило здоровому кудрявому красавцу. Одели его, и все рассмеялись. Неждан громче всех:

— Из тебя нищий, Фокей, как из лыка тяж. Не быть тебе нищим! Слушай, Клим, давай его сделаем приказчиком. У меня во Владимире есть дьяк, он ему вид выправит. Купим ему подводу, а то и две, товара нагрузим. И повезёт он нас Христа ради в Москву. А?

— Ты ж хотел через Переяславль-Залесский идти. Тут ближе.

— Да, через Владимир подальше, но дорога потише, и опять же на лошади. А за Переяславлем дорога, говорят, стала дюже людной. Иван принялся Александровскую слободу укреплять.

Долго уговаривать Клима не пришлось, согласился:

— А товаром кожи возьмём. У меня в Москве знакомый кожемяка есть.

— Дух тяжёлый от кожи. Ну, ничего, выдюжим.

Демьян чувствовал себя всё лучше и лучше. Опираясь на плечо Клима, пробовал гулять во лесу. Уж ягодки спелые начал есть. Лицом посветлел и всему радовался.

А на Ильин день, что двадцатого июля, лёг он спать и не проснулся.

...На третий день состоялись первые поминки... В этот же день с малой дружиной уехал Тарас. В другую сторону ушёл бортничать Сургун...

Юрша, назвавшись Климом, думал, что с прошлым покончено навсегда. И вот прошло пять лет, а сердце вновь сжимает тоска, когда пришлось расставаться со спутниками. На этот раз Клим был твёрдо уверен, что никогда не увидит больше Сургуна, этого вечного старика, пропахшего воском и мёдом. Больше он не принесёт известий из Суздаля, и всё будет забыто.

А о Кудеяре, наверное, услышит либо песню, либо сказку. Скорей всего, не о Тарасе, а о князе Юрии, тут больше интересного для сказки.

Прощаясь, Тарас крепко обнял Клима и сказал:

— Хоть и берут меня сомнения, но всё ж, наверное, ты прав, Клим. Приду когда-нибудь на Белое озеро, всё расскажу.

— А как найдёшь? Там дебри ведь.

— Слухом земля полнится. А в дебрях ты не будешь жить, ты, Климентий, людей сильно любишь, и они тебя, к тебе тянутся. Ну, прощай! Не поминай лихом!

А на следующее утро, на Бориса и Глеба, что 24 июля, ушли на Владимир двое нищих и купеческий приказчик с ними.

От Владимира до стольного града двести вёрст с гаком, три ямских дневных гона, а гужевых — седмица пути. Путники первые два дня ехали одни. На второй ночёвке пристали к большому обозу с зерном, стало спокойнее на душе — на дорогах разбойнички пошаливали.

Купеческий приказчик Фокей имел две подводы, первой правил сам, второй — Христа ради убогий Клим. Старец седенький, странник Неждан, присаживался чаще к Фокею, учил его уму-разуму. Казалось бы, приказчиком быть — велика ли хитрость, однако ж поучиться было чему. Учил Неждан Фокея, когда шкуры закупали во Владимире, учил и на пути, когда в сёлах останавливались кормить лошадей. Направлялись они в лавку иль лабаз придорожный, покупал Фокей меру овса, тулуп выбирал, они летом дешёвыми были, или ещё чего, Неждан находился рядом, но в торг не вмешивался. Потом объяснял Фокею, где тот маху дал, какой приказчик в чём ловкость проявил, а какой к делу не пригоден. Так они ещё дюжину пудов шкур закупили, с десяток тулупов по дешёвке — должна же быть прибыль от учёбы.

Другая большая забота у Неждана была, это история жизни Фокея. Приказчик обязан быть во всём надёжным человеком, тогда хозяин станет доверять ему. Потому Фокею много раз пришлось повторять, кто он и откуда, и отвечать на вопросы, другой раз с хитростью заданные. Родился он в станице Строеве, что на Воронеже-реке. Отец — казак, погиб лет десять тому назад; жил у деда. Подростком к вольному атаману пристал. Может, на беду, может, на счастье — заболел, бросил его атаман на заимке. Нашёл его и выходил лекарь Клим Акимов, от лихих людей оградил, торговому делу учился у Владимирского купца, умер он ныне. Клим направил его в Москву к другому знакомому купцу. О Владимирском купце в приказчиковой грамоте указано.