Злыдень хмуро слушал, чувствовалось — с каким трудом он начинал понимать безвыходность положения, и, уже согласившись, уточнил время и место встречи. После потребовал назвать, где скрывается кум. «Я его, говорит, сукина сына, на куски разрежу и по кустам развешу!» Фокей пообещал потом сказать.

Уходя, Клим попросил Злыдня проводить их, чтобы стражники видели, что расстались они по-хорошему.

Эту ночь Фокей находился у своих воев и никуда не отлучался; Клим — около больной Софии, их все видели. Но никто не видел, как освобождением Иохима и Анны занимался Василий Бугай с двумя молчаливыми знакомцами, которые за деньги и хорошую выпивку отца родного не пожалеют. Один из них был отменным лучником, так что у Злыдня убежать надежды не было.

Злыдень соблюдал договорённость до самого момента сближения лодок. Тут он вдруг, изловчившись, стукнул железной уключиной по голове своего помощника. Тот ткнулся за борт, Василий насилу его выловил и напустился на Злыдня:

— Ты что, очумел?! Не хватало нам утопленников ещё!

— Спокойнее, ежели послухов меньше! — пробурчал Злыдень.

Скованные Иохим и Анна неудобно сидели обнявшись. Казалось, они не замечали, что происходило вокруг них, не поняли, что их освободили от оков. Послушно перешли в другую лодку, сели на корме и опять обнялись, готовые ко всему.

И вот тут опять начал буйствовать Злыдень. Ни с того ни с сего он с кулаками бросился на Василия, тот отшвырнул его, но кат вновь напал. Василий теперь уже с силой ударил того, нацеливаясь в грудь, но кат, Василий мог поклясться в этом, подставил морду. Из его носа хлынула кровь, тем не менее Злыдень полез вперёд и ударил Василия. Разумеется, Бугай рассвирепел и избил ката. Когда тот повалился на дно лодки, Василий услыхал хрипение:

— Ой! Как же ты дерёшься страшно! Вот Бугаи!.. Нет теперь надобности вязать нас... Ой!

Один из спутников определил:

— Хитёр, вражина! Всякому видать, что бился до последнего! Да и тебя, Вась, обкровенил!

Поутру Злыдень приковылял в приказную избу, даже не умывшись, — все видели синяки и грязь, в бороде ошмётки кровяные, свитка в тёмных пятнах. Яков шарахнулся от него, когда тот повалился в ноги, завопив:

— Прости Христа ради, Яков Аникиевич! Не уберёг сестру твою! Напали! Её увезли, а со мной вон как разделались. Судак же, помощник мой, без памяти валяется!

Яков отошёл в другой угол избы и сердито ответил:

— Знаю, знаю, как уберечь сестру хотел! Кто похитил, знаешь?

— Не, темно было... Трое, здоровые. Кой бил меня — в Плечах и ростом... вроде как ты...

— Ты в своём уме! Скажешь — я с тобой дрался?! Окстись, кат!

— Похож, говорю, здорово на тебя смахивает...

— Вон, смерд! Да помни, что отец сказал: чтоб духа твоего близко не было! Пшёл!!

На следующий день София чувствовала себя лучше. Клим лечил её своим способом, ворковал над ней, но говорить запрещал и видел в её глазах постоянный немой вопрос. Он пожалел мать и, наклонившись, тихо сказал:

— Ради Бога, успокойся, София Игнатьевна. Твою дочь от Злыдня отобрали, и живёт теперь она у добрых людей.

София радостно вздохнула и, перекрестившись малым крестом, спросила:

— Ефим где?

— Иохим с ней. Не захотела уйти от него.

— Ой, Климушка! Ты твердишь, будто поправлюсь. А я ведь чую — я не жилица на этом свете. И хочется успеть доброе дело сделать. Позови-ка ко мне отца Назария, от него многое зависит.

Назарий прибежал на зов, прервал службу в храме. Он долго оставался с хозяйкой наедине. Выйдя из опочивальни, сообщил: София Игнатьевна просит всех родных и знакомых быть у неё перед обедом. Климу же потихоньку передал, что хочет совершить свою последнюю волю — обвенчать Анну и Иохима. Клим схватился за голову:

— Так она не выдюжит, отче!

— Всё понимает она, и я понимаю, и тебе следует понять: только её благословение может спасти молодожёнов от Аники.

...В назначенное время в закрытом фургоне привезли жениха и невесту, обряженных наспех чужими людьми. Задами провели в хоромы. Там уже всё было готово к венчанию. София благословила новобрачных.

После укороченного венчального обряда София приказала, чтоб посадили её. Она перекрестилась и начала говорить с большими паузами, тяжело вздыхая и покашливая:

— Дети мои... Други мои... Не жить мне на белом свете... Последняя воля моя... Прошу прощения у всех, ежели в чём провинилась... Умоляю словом и делом поддержать молодожёнов... Помогите им встать на ноги... Анике Фёдоровичу прощаю, всё прощаю... Сердцем не ведает он, что творит... Последняя просьба к нему... Пусть простит дочь свою Анну... А если обидит — отомщу!.. С того света вернусь... Прокляну!!

София откинулась, потеряла сознание. Клим и раньше порывался к ней, теперь бросился, поправил голову на подушке и замахал на присутствующих. Шепнул кому-то, чтобы открыли окна и махали над ней ширинкой. Сам дал из склянки понюхать, с ложечки капнул в рот и принялся за своё лечение — стремительные пассы и массаж груди. Скоро порывистые вздохи успокоились, появилось глубокое дыхание. Клим, обессиленный, повалился в кресло, согласно кивнул отцу Назарию. Тот вышел и объявил, что с хозяйкой всё в порядке и повёл всех к свадебному столу.

Тут пришёл английский лекарь Томсон, подержал руку больной, послушал дыхание, неодобрительно и удивлённо покачал головой. Некоторое время посидел с Климом, потом, оставив свои лекарства иноземные, ушёл. Много позднее он сказал Климу, что диву дался, как София могла жить при такой слабой работе сердца.

Застолье происходило тихо, без здравиц и криков. Молодые вскоре попросили прощения и ушли. Анна направилась к матери, Иохим вернулся в поджидавший его фургон и уехал из города.

К вечеру Софии стало хуже, ночью она скончалась.

В день похорон появился Аника. Он, пропылённый и уставший, пришёл в церковь и упал на колени перед гробом жены. Долго молился, клал земные поклоны. Потом поднялся, низко поклонился стоящей у гроба дочери, затем отдал поклон молящимся и ушёл. На похоронах и поминках держался понуро и как-то особняком, сторонясь сыновей и священнослужителей. Ночью после поминок сел в ожидавшую его крытую повозку и исчез.

На четвёртый день появился, как обычно, утром в приказной избе и пригласил в свою комнату сыновей, Зота и подьячего Ахия.

Прежде всего он обратился к Зоту:

— Где дочь с мужем?

— Анна Аникиевна и Иохим два дня тому отбыли верхами на Мотьму и дальше будто на Уфтюгу-реку. С ними Клим Акимыч, Васька Бугай и ярыжка Гулька.

— Собирались тайно?

— Нет. Клим сказал Якову Аникиевичу и мне, куда едет и когда, Иохим будто там разведал жемчужные места и хочет добывать перлы. Клим пока сопровождает их. С разрешения Якова Аникиевича я дал им четыре коня — два под седло и два под вьюк. Старший жемчужник выделил Иохиму часть жемчужной снасти.

— А по пути не свернут куда?

Ответил Яков:

— Думаю — Клим врать не будет. На случай Макару приказал послать трёх стражников по их следам. На первой же ночёвке к их костру подъехал Клим и предложил ночевать вместе, спокойнее будет, а то мало ли что. Они сошлись, а наутро один из стражников вернулся с сообщением.

— Кто у Злыдня отбил, знаете?

— Полагаю, дружки Бугая. Иохим в их лесной сторожке прятался.

— Фокея, Клима, из наших кого не было среди них?

— В ту ночь Фокей был со своими воями, Клим — у постели Софии Игнатьевны, никто другой не замечен.

— Ну, кто-то знал о подготовке нападения?

— Разумеется, знали и Фокей, и Клим, да и отец Назарий... Что греха таить, Аника Фёдорович, и я догадывался о заговоре, но в таком деле никто мешать не стал.

— Злыдень в подвале?

Нехотя и хмуро ответил Яков:

— Я ему приказал убираться, как ты распорядился.

— Куда он подался?

Зот ответил, сожалеючи:

— Послал за ним пластуна. На третий день тот чуть живой вернулся. Выследил его Злыдень, избил до полусмерти... Полагаю, за Северные увалы подался... — Молчание затянулось, Зот добавил: — Я от Макара старшим катом Драного взял.