Приближалась зима. В жизни Клима всё было тихо и ладно, однако необходимо уходить: он понимал, что может нарваться на кого-нибудь и принести несчастье близким. Да и в Москве было неспокойно. Умерла государыня Анастасия. Поползли слухи, будто её отравили. Намекали, что это дело рук Адашева и протопопа Сильвестра. Обиженный такими слухами, Сильвестр ушёл в монахи, и вскоре был сослан. Оба брата Адашевы, Алексей и Даниил, находившиеся с войсками в Ливонии, не избежали опалы. А сколько взято с ними — счёта нет. Простой люд тоже в страхе был. Редко кто отважится, предварительно оглядевшись по сторонам, шепнуть на ушко приятелю, будто государь ведёт жизнь непристойную, ударился в непотребство.

И всё же одно обстоятельство удерживало Клима — он хотел узнать, что сталось с Таисией. После долгих колебаний решил посетить Собинку, уж там-то каждый должен знать, что с боярышней.

Клим сказал Исаю, что по пути на Белое озеро он должен побывать во Владимире. Исай вызвался помочь и тут же устроил его попутчиком в небольшой караван стругов знакомого купца Курганова, идущего с товарищами по Клязьме. Клим обрадовался — предстояло пройти памятным путём.

Распрощавшись с Акулиной, с богоданными дочками и с матерью, а также с Исаем, которого он стал почитать, как близкого родственника, Клим ушёл к Яузским воротам, где грузились струги. На следующее утро ещё затемно двинулись в путь, полагая ночевать в Мытищах — перед Мытной заставой. Там с вечера прекращалось движение и по реке, и по Троицкому тракту.

Однако, как говорится, человек полагает, а рок располагает. Не доезжая до села Тонинского, около дворцового моста, караван остановили стрельцы. Десятник стрелецкий приказал отвести струги назад и спрятать в камышах, чтобы с дороги не видно было. И Боже упаси костры разводить!

Курганов начал обхаживать десятника, обещая отблагодарить, если пропустит. Но тот пояснил, что с минуты на минуту государь проехать должен, и ему собственная голова дороже посула.

Струги отогнали и спрятали. Приказчики и коногоны высыпали на берег, чтобы из кустов посмотреть на царёв поезд. Но появился стрелец с бердышом и прогнал их. Однако он оказался сговорчивее. Получив денежку, отошёл на дорогу, предупредив, — ежели кто высунется, стража царёва запросто посечь может.

Когда заходящее солнце золотило последними лучами вершины сосен, раздались бубенцы и конский топот. Поднимая пыль, рысью прошли стрельцы, за ними разодетые царёвы сотрапезники, позади пароконные кибитки.

Купец, выглядывая из-за кустов, указывал Климу друзей царёвых:

— ...В алом кафтане — Федька Басманов, вроде как постельничий государя. Много непотребства про него бают. А в синем — Афоня Вяземский, хоть и князь, а главный кромешник. Это вон тот — Васька Грязнов, вся грязь — его рук дело...

— А государя нет.

— Вон его коня ведут. В кибитке, значит, едет. Видишь, со своими девками.

Из кибиток доносились обрывки песен и повизгивание.

— ...А эта кибитка чёрным сукном обита. Наставник государя следует. Архимандрит Чудова монастыря Левкий. Все действа крестом и монашеством покрывает. О, Господи, прости нас, грешных!

...Спали прямо в стругах. Были не одни: к ночи ещё десятка два гружёных лодок прибыло.

Примерно в полночь пришёл стрелецкий десятник. Сказал, что велено пяток стругов пропустить. У Курганова было шесть. Пришлось уговаривать. Другие хозяева проснулись, тоже ехать хотят, шум поднялся. Десятник цыкнул на них, пригрозил бердышом. Через заставу прошли только струги Курганова. Тут же радость сменилась сомнением. Кто приказал? Почему только пять стругов?!

Отдохнувшие кони ходко тянули струги вперёд. Справа на берегу темнели избы, там петухи разноголосо приветствовали зарю. На другом берегу почти к самой воде подходил забор. За ним на холме — дворец, ярко освещённые окна настежь, до реки доносятся песни, хохот, звон посуды — пир в полном разгаре.

Когда миновали село, Курганов дал сигнал и струги причалили к берегу. Купец и старший приказчик начали совещаться. Разговаривали тихо, но самое главное Клим понял — они опасались нападения. Ему не раз приходилось слышать, что многие местники грабили купцов, а потом сваливали на Кудеяра. Они всегда нападали не в своих вотчинах, но кто мог отважиться грабить рядом с царским дворцом!

После разговора купца с приказчиком струги перестроились. Три пошли на бечеве, на них осталось, кроме Курганова и Клима, только по рулевому. Другие три струга ушли вперёд на вёслах. Освободившихся лошадей угнали в лес.

Восток зарозовел. Над рекой начал подниматься туман. Размерный скрип уключин скоро затих впереди. Слегка плескалась вода под стругами. Иногда над туманом со свистом проносились потревоженные утки да шлёпали кони по тинистому бечевику.

За излучиной начинались обширные заросли камыша. Струги медленно двигались около берега по узкой полоске чистой воды. Разливалась заря на полнеба, но здесь между камышом и круто возвышающимся берегом туман загустел. Напряжение спало, и Клим обратился к Курганову:

— Миновало, кажется. Днём не станут нападать.

— А чего им бояться? Днём виднее.

— Ты думаешь это...

— Ничего не думаю... Слышишь?

В тумане коней не было видно, но послышалась какая-то возня. Бечева ослабела, и тут же струг потянуло к берегу. Рулевой принялся усиленно работать веслом, но тщетно — струг явно подтягивали. В следующее мгновение сквозь туман на берегу показались силуэты людей, рулевые рубанули бечеву, но три или четыре багра зацепили борт, струг подтащили к берегу, скоро рядом поставили ещё два. Людей грубо согнали на берег и принялись раздевать догола.

Сами разбойники были одеты во что попало, рваные кафтаны явно с чужого плеча, бабьи душегрейки, и многие просто в рубахах, будто вышли на прогулку. Волосы на голове и бороде хотя и всклочены, но аккуратно подстрижены. Раздевая купцов, пересмеивались, стаскивали и исподнее, одежду вязали в узлы и вьючили на отобранных коней. Ото всех несло сивухой.

Вдруг они заторопились и, погоняя лошадей, скрылись в тумане. По реке от Тонинки раздались песни и гогот.

Голые торговцы пошли к лодкам, которые оказались полузатопленными. Принялись вынимать и таскать на берег намокшие тюки. Разгруженный струг повернули, чтобы слить воду, обнаружили — дно в двух местах прорублено. Принялись за второй.

Стало слышно, что по реке на вёслах шло несколько лодок с весёлой компанией. На каждой лодке пели свою песню, стараясь перекричать друг друга. Женских голосов было больше, чем мужских. Вот в тумане показались жёлтые пятна — в лодках жгли факелы. Наверное, там тоже увидели людей, лодки повернули и пристали к берегу. Из тумана появились притихшие зрители, перед ними действительно невиданное зрелище — около стругов, вытащенных из воды, суетились голые люди, несмотря на холодное утро и белую росу на траве.

В первый момент приказчики и лодочники застеснялись, стали отворачиваться, загораживаться. Курганов на них зашипел:

— Чего жмётесь? А ну ходи! Работай!

— Бабы ведь...

— Этих баб... не напугаешь! Пусть смотрят.

К тому времени ограбленные сложили несколько костров, поставили таганы и котлы со смолой. Курганов направился к зрителям. Бабы захихикали, кончиками платков прикрылись. Он как ни в чём не бывало, поклонился:

— Люди добрые, нас разбойники обобрали, ладьи попортили. Одолжите огниво костёр развести, смолу разогреть, самим обогреться.

Молодой парень с еле пробивающимися усиками вышел вперёд. — Пошли, дед, разведу.

Клим заметил, что зрители будто чего-то ждали, постоянно поглядывали на лесную опушку, где ещё молоком разливался туман. И вдруг затихли, повернувшись к лесу. Оттуда выехало шесть стрельцов. Впереди здоровый парень в терлике десятника. Двое позади вели лошадей под вьюками. Десятник осадил коня перед разгорающимся костром:

— Что за люди?! Почему голышом? Туды-распротуды!