Дивей-мурза со своими тысячами вышел на пойму Рожайки в самый разгар приступа на гуляй-город. Он досадовал на себя за неудачный поход, за опоздание, и вообще сегодня день сплошных неудач! Разрешив своим тысячам короткий отдых, он с сотней охраны подъехал к хану с низким поклоном и поздравлениями. Тот обрадовался:

— О, Дивей-мурза-джан! Слава Аллаху! Стена уже пала! Сейчас мы войдём в плетёный город и примемся рубить головы князьям! Там их полно!

Но Дивей раньше хана заметил, что приступ захлёбывался. Он, приложив руку в груди, с поклоном попросил:

— Великий хан, дозволь посмотреть на победу вблизи.

Жест согласия хана, и Дивей, окружённый сотней, помчался к прорыву. А там очередная тысяча растекалась в стороны, следующая за ней придержала коней. Пушки в городке замолкли. Остановился и Дивей. «Невезучий день — ещё одно опоздание. И хан ошибся: головы у русских князей останутся на месте!» Опытный полководец знал о приливе и отливе храбрости, мужества. Сейчас — отлив... «Ничем не воодушевишь джигитов, ни камчой, ни личным примером. И все эти вот тысячи надо отводить: они увидели слишком много смерти! О, Аллах! Сколько же полегло тут людей? По всей округе тела, а у стен... И всюду уползающие раненые...»

Горестно покачивая головой, он тронул коня и поехал вдоль стены, в опасной близости от неё. Удивлённая охрана последовала за ним. «Эх, Девлет, Девлет! Зачем полез на длинную стену? Тут и пушек вдвое больше, и просторнее — русские могли отбиваться с боков... Почему напал только в одном месте? Вот тут, около оврага, за стеной грызутся кони. Вот сюда послать людей со смолой и подпалить. Перепуганных коней выпустить на русских. Я бы хотел посмотреть на Воротынского в это время!»

В гуляй-городе затишье. Водоносы бегут вдоль стен; вои оторвавшись от дел, пьют много и жадно. Все молчат, не показывают радости, чтобы не сглазить!

Клим, наладив восстановление порушенных прясел, поехал с десятком мастеров вдоль стен. Вот и торец со стороны оврага, там, за крепко поставленными пряслами, в тесном закутке бесновались татарские кони.

Около Клима на всём скаку осадил коня тысяцкий, суздальский сын боярский Темир Алалыкин:

— Воевода! Открывай прясла и убери ежи! Надо взять вон того, в серебряном шлеме! Великое дело! Скорей!

Клим заметил уже оторвавшуюся от массы татар сотню. Он дал условный знак. Прясла расстопорили, позади них две сотни тысяцкого. Алалыкин крикнул:

— Давай! — И пушкарям: — Жарь под ноги татар!

Пушки ударили, прясла открылись, ежи отъехали в сторону, и конники рванулись.

Пушкари били дробом по ногам лошадей, те валились. Чернобородый вельможа в белом блестящем шлеме успел развернуть коня, но и под ним он рухнул. Охранник передал ему своего коня, а сам покатился подстреленный. Оставшиеся в живых охранники, окружив Дивея, уходили к лесу. Последний залп пушек. Мурза упал, его шлем отлетел в сторону. Охранники пытались сдержать коней, но налетели русские. Двое прямо с седел подхватили Дивея, третий — подобрал шлем, и все назад. От леса, из оврага мчалась туча татар... Пушкари открыли стрельбу только по отставшим татарам, а побольше сотни уже рубились с русскими прямо около прясел, вот за пряслами, они захлопнулись... Вместе с мурзой попали в полон десяток татар.

Клим подбежал к отчаянному тысяцкому. Тот спешился и сидел на земле, держась правой рукой за левое плечо, между пальцами сочилась кровь. Лицо его побледнело, он тяжело дышал. Рядом навзничь лежал Дивей, закрыв лицо руками, качая из стороны в сторону бритой головой. Тут же стоял его шлем.

Около боярича уже на коленях Гулька, помогает снять зипун и ножом вспорол рубаху. Ниже короткого рукава кольчуги рана, брызжущая кровью. Клим присел, сжал пальцами рану, другую руку подсунул под кольчугу. Гулька снял с седла склянку с белым вином.

Клим обрабатывал рану, а Темир приказывал своему вою:

— Беги, скажи князю-воеводе: взяли Дивей-мурзу, правую руку Девлета. Мы его помяли, привезём после. Ступай. А я не знал, что ты, гуляй-воевода, лекарь к тому ж. Вон мои лекари бегут, меня на ноги поставят, а ты татарина посмотри, он должен живым остаться. Из-за него я почти сотню потерял!

Ноги мурзы в синяках, икра прошита картечиной, переломов нет. Во время болезненной перевязки голоса не подал, лишь скрипел зубами. Когда помогли надеть штаны, попытался встать, но повалился, впервые застонав. На носилках мурзу понесли вглубь городка. Он пришёл в себя, открыл глаза и удивлённо посмотрел на окружающих — он всё ещё не верил, что оказался в плену.

Воротынский подъехал на коне — он объезжал и спрашивал тысяцких о потерях, благодарил за службу. И тут перед ним положили вельможного пленного. Алалыкин коротко рассказал о вылазке. Далее толмачил.

— Я есть воевода, князь Воротынский. Ты действительно Дивей-мурза?

До этого и боярич, и Клим пытались говорить с мурзой, он молча отворачивался. Сейчас приподнялся на локте:

— Воевода! Дивей-мурза повержен и не может встать перед тобой. Моё слово к тебе: Аллах во гневе на тебя! Из-за этих плетней ты убил многих правоверных и должен умереть. Все твои воины будут убиты, пленных зароют живьём в землю. Оставшиеся в живых станут завидовать мёртвым! Но если ты сохранишь мне жизнь, милостивый хан Девлет-Гирей дарует тебе и твоим близким свободу. Всем, кроме него, — мурза указал на Алалыкина. — Непочтительно дотронувшийся до меня погибает! Сейчас за мной придёт гонец от хана с белой тряпкой. Я сказал всё. — Мурза обессилено повалился, закрыв глаза.

— Дивей-мурза, я знаю — ты большой полководец, ты своими глазами видел валы трупов. За вчерашний и сегодняшний день хан потерял две, а может, и три тьмы! А ты грозишь мне! Я сохраню тебе жизнь, и ты увидишь нашу победу!

— Воевода-князь, силы Девлет-Гирея велики! Он может, не ослабев, потерять ещё три раза по стольку. Но он не станет лить кровь своих воинов. Он вызовет всех сюда. Окружит тебя двойным, тройным кольцом. А через два-три дня на такой жаре без жратвы и воды мёртвые начнут душить живых! Баржи, везущие тебе хлеб и овёс, мы остановили. А кони без жратвы и воды начнут беситься. Они поломают ограды и с голоду станут нападать на людей. К тому времени мы привезём тяжёлые пушки. Твои плетни взлетят на воздух, мы возьмём вас голыми руками. Слава Аллаху и хану Девлет-Гирею!

— Поживём — увидим! — ответил Воротынский. — Беречь мурзу. Исполать тебе, Темир, сын Алалыкина! Злого недруга заполучил!

Князь отъехал к следующей тысяче. Вои Алалыкина понесли мурзу к шалашам воевод. Клим остался стоять около ограды из жердей, за которыми грудились сотни коней, многие из них смирно стояли, наблюдая за разговором людей. Когда те разошлись, наиболее любопытные приблизились к Гульке и Климу, разумную тоску увидел Клим в глазах добрых животных, верных друзей человека. Другие кони пытались грызть жерди ограды. Они без пищи всего сутки, а жерди изглоданы до половины! А что станет через день-два?! Пойла тоже не хватает — за день полведра воды на коня. Невольно вспомнил слова мурзы о бешенстве голодных коней.

Клим пошёл вдоль ограды. Кончился один загон, начался другой. Тут слышались взвизгивание и сердитое ржание — кони ссорились между собой...

Клим спросил всезнающего Гульку, где князь Хворостинин.

— С ним князь-воевода уже разговаривал. Значит, людей своих отпустил и сам пошёл отдыхать. Нам тоже не мешало б...

Дельное предложение не услыхал Клим, направился к шалашу Хворостинина. У прислонившегося к стене и дремавшего стремянного спросил, где князь. Стремянной, почему-то напугавшись, указал на шалаш — там, мол. Из шалаша раздался голос князя:

— Кто ко мне?

— Гуляй-воевода Одноглаз.

— Заходи.

В шалаше спали несколько человек — тысяцкие, сотники.

— Прости, что мешаю отдыхать, князь. У меня разговор с глазу на глаз.

Князь нехотя поднялся. Отошли к ограде, с другой стороны к ним кони потянули морды. Князь погладил одну.