Около каждой телеги пушечного обоза оказалось три-четыре воя. Стычка была короткой, татарские пушкари либо гибли от сабель, либо бросались в болотную топь. Вои распрягали коней, а телеги с пушками сталкивались в болото, на завал укладывали бочки с порохом.
Между пушечным обозом и следующей за ним татарской конницей разрыв был небольшой, и конники сразу поняли, что у турок что-то стряслось: телеги обоза вдруг перегородили гать, сбившись в кучу. Над телегами появился дым и первых конников встретил взрыв. А когда дым взрыва рассеялся — увидали второй завал...
Янычары хватились обоза ещё до первого взрыва. Рванулись назад, нарвались на густой огонь ручниц из-за бревенчатого забора.
И янычары, и татары с двух сторон пробовали объехать опасные завалы, съезжали с гати и едва выбирались обратно, теряя в топи коней. Кроме того, из окружающих кустов свистели стрелы и раздавались смертоносные выстрелы. Теперь союзники спешились и начали наступление на завалы большими силами. Во многих местах вдоль гати раздавались взрывы. Русские исчезли внезапно, как и появились. Оставшиеся убитые вои были в болотной грязи. После турки и янычары рассказывали, что их пушки погубили болотные демоны... туркам удалось собрать всего два десятка пушек, да и то самых малых...
В тот вечер в походный шатёр хана Саттар проводил Али-пашу, который решил сам рассказать о трагедии на гати, и просил наказать темника, отвечающего за охрану отхода. Хан посочувствовал паше, обещал определить вину темника, но добавил не без ехидства: где, мол, был тысяцкий янычар в момент нападения? Охрана пушкарей — его обязанность. И всё ж в конце беседы Девлет-Гирей пригласил пашу следовать в одном поезде с ханом — это считалось большим знаком внимания.
Проводив пашу, Девлет-Гирей улыбнулся своим мыслям: он представил себе, как заносчивый паша станет лебезить перед султаном, сообщая о бесславном действии пушкарей и янычар.
Затем хан приказал Саттару изложить сообщения гонцов и доглядчиков. Оказалось, большой неприятностью обернулось его, хана, распоряжение отпустить за рабами потрёпанные тысячи. Из них вернулись единицы джигитов: русские старики и бабы, вооружившись кто чем мог, вместе с разбойниками защищали деревни и нападали на татар по лесным дорогам. Хан всерьёз возмутился:
— Тоже мне вояки — с бабами не справились!
Тут Саттар убедился ещё раз, что хан велик: сам вспомнил о Саттаре-старшем. Не о шатре, а именно о старике. Саттар-младший наклонился, как вестник плохого:
— Повелитель, посланцы к Саттар-мурзе не вернулись обратно. Гонец от дагестанского князя сказал: они ушли перед самым приходом русских. Тогда твой шатёр стоял, а хранитель шатра не осмелился поднять шатёр без твоего приказания.
Хан сочувственно покачал головой и молвил:
— Пусть Аллах не обойдёт своими заботами верного слугу!
А на следующий день пришли три нукера из охранной сотни. Саттар узнал, что отец умер... Отпущенная хранителем сотня наткнулась на гяуров, и оставшиеся живыми рассеялись по лесам. Да поможет Аллах им нагнать своих! Рассказ нукеров не понравился Саттару-младшему: отец не мог остаться без охраны!
Только после третьей ночёвки в пути хан внял желанию военачальников и разрешил тысячам разойтись на охоту за рабами. Каждый нукер, ранее ходивший в Московию, знал, как это делается, и был уверен в своём обогащении. Однако на этот раз возникли трудности: русские вои, объединившись с лесными людьми, нападали на татар, очёсывали тысячи — уничтожали отстающих, отошедших в сторону от дороги и не пропускали разведчиков. Приходилось держаться купно и быть постоянно начеку. Стало опасным рассыпаться на сотни, шли тысячей. Но в деревне и даже селе набрать пленных для тысячи невозможно. Приходилось переходить от деревни к деревне, тащить за собой пленённых ранее. Движение замедлялось, селяне узнавали о надвигающейся беде и разбегались. Медлительностью татар пользовались лесные люди, они собирались большими ватагами и нередко отбивали пленных.
Каждый год на украйны России нападали татары и пленяли сотни, а нередко и тысячи русичей. Из пленённых мало кто возвращался домой, а проданные в рабство исчезали навечно. Все знали: плен и рабство это медленная смерть в мучениях. Этим летом многим довелось увидеть отбитые ополченцами обозы пленников, которые собирались татарами по заведённому порядку. Пять-шесть мужиков одного роста привязывались к бревну, которое они должны донести до Крыма. Такое бревно ценилось иной раз дороже пленника. Тысяча пленных несут двести брёвен — это целое состояние для темника. Женщин и подростков гнали табуном. Иногда заставляли их помогать мужикам. В каждом обозе везли в арбе двух-трёх девушек, самых красивых, которых отбирали старейшие для гаремов вельмож. Их оберегали и хорошо кормили.
Как обычно, отпустив военачальников на добычу, хан с ближайшим окружением под усиленной охраной стремительно ушёл в Тавриду. В прошлые походы татары домой возвращались самостоятельно тысячами. На этот раз, чтобы как-то пробиться домой, пришлось собираться в тьмы, потеряв надежду на большую добычу.
...Прежде всего крымчаков поражало: откуда взялось столько русских сотен, тысяч! Они нападали, не оглядываясь. Не боясь превосходства противника. Смелость отчаявшихся людей! Татары могли быстро перемещаться и неожиданно нападать, но казаки превзошли их и в этом. Из-под Москвы казаков пришло две тысячи, за Тулой их было уже тьма! О разбойниках крымчаки знали, что это непослушные и обиженные крестьяне, ремесленники; множество разбойников говорило о слабости государства, что, разумеется, радовало крымчаков. Сейчас же — пугало. В лесах Подмосковья столько разбойников, что иной раз казалось — они сидят под каждым деревом! Нападение разбойников из леса стало грозой для крымчаков, особенно малым отрядам. Нападали они и на большие...
Девлет-Гирей поручил Магмет-Гирею охрану поезда хана. Близ переправы через реку Сосна к нему приблизился напуганный гонец, пригнувшись к земле, взмолился:
— Царевич, не губи! Принёс дурную весть.
Магмет не удивился: последнее время хороших новостей гонцы не приносили:
— Говори.
— Полтысяча джигитов Измаила замешкалась и отстала. А сейчас впереди и позади на дороге разбойники сделали завалы. Стреляют, рубят! Измаил просит помощи.
— Ты давно оттуда?
— Я пробился лесом, без коня...
— Вот то-то. Аллах призвал к себе Измаила и людей его. Ты опоздал и достоин смерти, но я прощаю тебя! — Гонец бросился целовать полу халата царевича. — И били их не разбойники, а лесные казаки. Эти страшнее разбойников!
А сколько Магмет-Гирей получил известий о гибели отставших джигитов... Въезжают в деревню, всё сожжено, ни души. Два-три татарина задержались, спешились поискать чего... И будто из-под земли вылезают оборванцы — старики, бабы, дети с вилами, косами, накидываются толпой... И сколько ни руби, спасения не будет!
15
Клим остался жив — всю силу взрыва принял на себя верный стремянной. Погиб молодой человек, только-только начавший жить! Клим сидел рядом, держал его холодеющую руку и шептал заупокойную молитву сперва по канону, потом просто перечисляя хорошие дела его короткой жизни: заботливое отношение к окружающим, постоянное беспокойство о нём, Климе. Это беспокойство оборачивалось юноше несчастьем — прошлый год ранили его, сейчас... И вдруг молитва оборвалась на полуслове, мысль поразила его: а если жить придётся слепым и глухим! Господи! Не допусти!
Прислушался: шум в голове, шум рядом, хлопанье... Это не пушки. Но почему они молчат?! Повернул лицо к солнцу — посветлело, но тяжёлое веко, налитое болью, не поднялось...
Тут его подхватили под руки. Люди что-то говорили очень тихо, он не мог понять. Сам сказал, не услыхав свой голос:
— Гурия не оставьте.
Скоро оказался на телеге, его положили, сделав очень больно, сняли шлем. Лоб перестал гореть, оказывается давил шлем. Сам не догадался снять! Потом холодная влажная тряпка легла на лицо. Резкая горячая боль отступила. Он облегчённо глубоко вздохнул и спросил: