А жизнь шла своим чередом. Вот и последнее поселение, последний сбор... Обратно в Соль Вычегодскую поехали, минуя Великий Устюг, северными просёлками, благо давно не было метелей и больших заносов. Как вышли на Северную Двину, Гулька опередил поезд — поехал с известием.

Клима встретила Вера — стоит на крылечке, полушубок на плечи накинула... Боже мой, какая ж она красивая! Румянец во всю щёку, чернобровая, сияющие чёрные глаза полны любви и радости. Каждый сразу поймёт, что с нетерпением ждала она Клима и вот дождалась! При посторонних не бросилась на шею, а стояла, руки прижав к груди, придерживая полы полушубка и улыбалась. Уехал к себе Фокей, увёл коней Гулька. Клим вошёл в избу, разделся, а Вера стоит у двери всё так же в полушубке. Подошёл Клим к ней, обнял её, как и обещал английский лекарь, обеими руками. Уронила она полушубок, приникла к нему... Не было никакой размолвки, да и не могло быть — такая она родная и близкая!

Потом она угощала долгожданного, ходила от печи к столу, садилась рядом, глаз с него не спускала, предупреждала каждое его желание: хотел потянуться за солью, а солонка уже рядом, в кружке ещё дно не успело показаться, а она уже из кувшина квас доливает доверху. Клим таял от внимания и заботы и в то же время отмечал про себя что-то новое в походке, в движениях. А Вера рассказывала о сольвычегодских новостях:

— ...Разбойник Волокуша с повинной пришёл. Бугай за него горой, мол, помогал добро у татар отбирать. И всё ж хозяин его в стражники взять отказался. А хозяин-то ещё две варницы заимел, посадские продали... Ой! Забыла совсем! Василиса вот-вот родить должна. Ждала Фокея, боялась без него...

Клим слушает вполуха и уже не сомневается: перед ним не порывистая девушка, а спокойная, рассудительная женщина. Ночью же он долго лежал на спине, боясь шелохнуться. Утомлённая Вера задремала на его руке, уткнувшись лицом в его грудь. Её рассыпавшиеся волосы чёрным крылом накрыли его белую исподнюю рубашку. Он думал о своём и её будущем. Что ожидает их? Горе? Радости? Какие, с какого бока?!

Его напряжение передалось ей, она проснулась, подняла голову.

— Ты чего не спишь? — встревожилась Вера.

Он спросил вместо ответа:

— Когда на сносях? Месяца через три?

— Откуда взял? Мне тогда показалось, что понесла...

— Ну-ну! Я всё-таки лекарь. — Он положил руку ей на живот: и почувствовал, как она вся подобралась. — Разве такой был?

— Эка невидаль! Почерёвок растёт на вольных хлебах!

Клим тяжело вздохнул:

— Вера, дорогая моя! Несговорчивая ты до неразумности. Почему? Ведь я и для себя, и для тебя хочу лучшего!

Вдруг Вера будто преобразилась, приникла к нему и торопливо зашептала:

— Климушка, родной мой! Верю, верю тебе. Ты добрый, умный. И я стану послушная во всём, во всём! Вот кончится Великий пост, и мы пойдём с тобой под венец. На Красную горку, ладно? О... Ой! Ты задушишь меня! И не с кем будет идти...

Потом она вкрадчиво спросила:

— Ты ведь опять уедешь? А вернёшься?

— На этот раз я буду тут, недалеко, на Вычегде. В конце поста, к Святой, вернусь.

— Ну вот и ладно. Буду ждать, деньки считать...

...На третий день он уехал с дьяком и стражниками, без Фокея — у того ещё большая радость: родился маленький Георгий 21 февраля! При расставании Клим отдал Вере все свои сбережения, чтоб и она готовила приданое ребёнку. Вера была чем-то страшно расстроена. А когда топот коней Климова поезда затих вдали, она зарыдала и повалилась на руки Босяги. Та грубо уговаривала:

— Ну, ну, дура! Беги, догони! И расскажи всё! Э-эх!

Пред вечером за день до отъезда хозяйка пригласила Клима к себе. София — лет на двадцать моложе Аники, но в её рыхлом теле не было здоровья. Она постоянно жаловалась на боль под левой грудью. Хорошо зная её болезнь, Клим захватил настойку ландыша и валерьянового корня.

В горнице, освещённой свечами, Клим степенно перекрестился на киот, поклонился хозяйке: та пригласила его сесть на скамью рядом с собой и заговорила глухим голосом с нездоровым придыханием:

— Ты уж прости меня, Климушка, что так поздно за тобой послала. С ног сбилась, не знаю, что с дочкой Аннушкой делать. Не есть, не пьёт, совсем извелась, догоревшей свечкой тает. А последние дни места себе не находит, мечется, ночи не спит. Боюсь, как бы руки на себя не наложила! О, Господи, спаси и помилуй!..

Клим принялся расспрашивать, выяснять причину, почему худо стало последние дни. Сперва София утверждала, что, видать, сглазили девку, но скоро Клим понял, что не в сглазе дело. Анне минуло двадцать лет. По мнению Аники — она переросток, вековуха, подходящего жениха для неё нет. Поэтому он решил летом отправить Анну в далёкий Пермский край в девичий монастырь, где инокинями спасались °го две старшие дочери от первой жены. Анна о монастыре слышать не хотела.

— София Игнатьевна, — обратился Клим, выслушав всё это. — Кое-какие телесные болести я берусь лечить, а ведь тут душевная... и тяжелей они, и безнадёжнее. Чтоб душу излечить, надобны вера большая и желание излечиться. А есть ли всё это у Анны Аникиевны?.. Тебе к священнику надобно обратиться.

— Был у неё отец Назарий. Святой водой кропил, а толку... И знахарки наговаривали, и колдуньи, прости меня, Господи! Вся надежда на тебя, Климушка. Вон с каким страшным мытом справился. Помоги и на этот раз! Облегчи её мучения, укрепи в вере.

Клим поддался на уговоры и вместе с хозяйкой вошёл в полумрак девичьей светлицы. Перед иконами горела единственная лампада. Ближе к переднему углу на лавке дремала старуха, не заметив прихода хозяйки. Анна сидела на кровати, опустив ноги в лохань с водой. Девка, мывшая ей ноги, вскочила и низко поклонилась хозяйке. Анна, казалось, ничего не замечала, не повернула головы, не одёрнула сарафан, обнаживший её колени.

София приказала зажечь свечи, девка рванулась исполнять приказание. Старуха суматошно подбежала к Анне, одёрнула сарафан и зачем-то поправила наплечные лямки.

Клим, остановившись у двери, разглядывал Анну. На постели сидела упитанная девица среднего роста, её груди распирали сарафан. Правда, лицо было худощавое, под глазами — тёмные тени, но губы ярко-красные. В общем, на тающую свечку, как убеждала мать, она не походила. Её безразличие показалось Климу наигранным, особенно когда на слова матери: «Вот я тебе целителя привела, Климентия», она резко подобрала ноги и резко повернулась к стене. Косы, толщиною в две руки, метнулись и спустились с кровати до полу.

Слушая Софию, Клим хотел не вмешиваться в их семейные дела. Раз Аника решил отдать в монастырь третью дочь, пусть так и будет. Но сейчас, увидав, что Анике придётся ломать не нежную лозочку, а дерево покрепче, ему захотелось облегчить участь девушки. Он шепнул Софие, чтобы все вышли.

— Всем нельзя, родной, — зашептала хозяйка, — девица всё ж.

Осталась старуха, которой Клим приказал отойти в дальний угол. В наступившей тишине слышно стало потрескивание свечей. Минуту спустя Анна оглянулась, помедлив немного, повернулась и принялась разглядывать Клима. Ему очень хотелось, чтобы она заговорила первой, и он дождался. Усмехнувшись, она спросила:

— Слыхала я про тебя... Вон ты, оказывается, какой?.. Целитель!.. И долго молчать будешь? Скажи, от какой болести ты меня пользовать собираешься? От тоски есть лекарство?

— Не стану я тебя лечить, Анна Аникиевна. Ничем ты не больна. Твоя болезнь от здоровья, девушка. А тоска от желаний тайных...

Анна перебила его:

— Был бы ты помоложе, я показала б свои желания! — Она легла и потянулась, закинув руки за голову. Клим, будто не заметив её непотребства, продолжал:

— Сказала б, пусть читают тебе книгу мудрую «Домострой». И постигала бы ты наставления, полезные для жизни и в семье.

— Чего просить, сама читала. Там чуть что — бить надобно. А что от битья хорошего?

— Воистину: каждому видится, что хочет видеть! А в «Домострое», девушка, прежде всего говорится, как блюсти порядок с пользой для себя и близких своих. А наказывать — за ослушание и непокорность, кои во зло. И опять же сказано: за большие проступки не бить виновного дрючком или кулаками, а наказывать плёткой с бережением. — Последние слова почему-то развеселили Анну, она рассмеялась. Клим же настойчиво твердил: — А чтоб недобрые желания погасить — строгий пост на себя наложить нужно...