Аника вдруг сменил разговор:

— Как люди о наших делах судачат?

Яков, Григорий, Зот молчали, наклонив головы. Зато Семён смело взглянул на отца:

— Знамо дело — венчанию Анны довольны.

Аника тяжёлым взглядом обвёл остальных самых близких людей и понял их молчание... Обратился к Зоту:

— Ответа из стольной нет?

— Нет. Может, отозвать?

— Пусть останется.

Кроме Зота, о чём пошёл разговор, было известно Якову — отец послал в Москву бумаги на опричнину мещанина Одноглаза Безымого. Значит, на Клима отец не очень гневается!

Теперь Аника повёл разговор о другом, спросив:

— Как с товарами?

Хозяйственные дела навалились со всех сторон — седмицу никому не поручалось заниматься ими...

...Перед обедом Аника отпустил сыновей и Зота, а к себе кликнул подьячего Ахия, который терпеливо ждал своего череда, прижав к груди сильно удлинившийся свиток.

Уж месяц Клим со своими друзьями жил в посёлке Старосойга что на Уфтюге-реке, при устье безымянной лесной речушки, которая привлекла к себе жемчужника Иохима. Здесь Клим сразу направился к старосте вместе с Иохимом и рассказал тому, кто они и зачем прибыли сюда. Староста Гурий — высокий мужик средних лет с заметным горбом. (Клим невольно прикинул — не будь горба, рост Гурия стал бы не менее сажени). Тот слушал безразлично и согласно кивал головой. Буркнув, что про лекаря Клима слыхал, потребовал от Иохима вид на добычу. Зот знал порядки и обеспечил такую бумагу. В ней говорилось, что Иохиму Немцову разрешается добыча перла в реках волости без права продажи на сторону.

Перестав кивать, староста развёл руками — у него нет заезжей избы, но тут же договорились о постое, а потом и о покупке жилья. Уже на второй день Клим стал владельцем халупы об одно окно и сруба большой избы — решил обстроиться и перезимовать тут, а там видно будет. Потом нанял плотников, и как-то само собой каждый начал заниматься своим делом. У Иохима две заботы — Анна и жемчуга. У Анны — Иохим-Ефимушка; хотя тот и сопротивлялся, но пришлось всюду её брать с собой. Беспокоился: как бы не повредить будущему дитяте. Но Клим успокоил: походы и нетяжёлая работа только укрепляют обоих — и мать и дитя. Сам Клим с Гулькой занимался заготовкой трав, ягод и ранних грибов. И разумеется, пользовал больных посёлка. В этом деле первое время возникло затруднение. Но селу сразу распространилась весть — приехал лекарь из города! Потянулись больные. Но в селе жила местная знахарка, не трудно догадаться, что думала она о пришельце. Поэтому Клим уже на первой седмице направился к ней.

Знахаркой оказалась здоровенная баба, узнав, кто пожаловал, она схватилась за кочергу, и тут же появился её испитой муж с вилами, испачканными в навозе. Бой предстоял серьёзный, поэтому Клим, перекрестившись на иконы, без приглашения сел на скамью в переднем углу.

— Садись, Катерина, и ты, Вукол, — нахально по-хозяйски распоряжался он. Обескураженные хозяева застыли на месте. — Да вы присаживайтесь, а я вам поведаю, зачем в ваше село приехал...

...Полчаса, а может, больше Клим рассказывал о себе, об Анне, Иохиме. Почти ничего не скрывал; уверенный в том, что не сегодня, так завтра в Старосойге всё станет известно, да послухи ещё приврут с три короба.

Сама по себе новость была такая интересная, что Катерина поставила кочергу на место, потом угостила Клима бражкой, а Василий вилы отнёс в сенцы. По лекарским делам Клим предложил, что будет пользовать больных только тех, коих пришлёт к нему сама Катерина. Позднее знахарка убедилась в лечебной силе городского лекаря, оценила его скромность и стала относиться с уважением. Наступил мир — одни болезни лечил только Клим, другие — ворожея.

Василий Бугай определился с первого дня — он стал строителем. Помогал плотникам, учился работать топором и пилой. Новый дом рос не по дням, а по часам. И вот однажды плотники не пришли, рыбак не принёс утром свежей рыбы, Иохим не дождался рабочих и уплыл с одной Анной. Даже Гулька растерялся: никто не пожелал с ним разговаривать. Клим понял: что-то случилось. Надо идти к старосте. Но вскоре тот появился сам. Кивнул и сел на обрубок бревна, Клим присел на другой рядом. Василий и Гулька перестали пилить, подошли поближе. Гурий снял колпак и ошарашил:

— Тебе, Клим, и твоим надо б съехать от нас. — Клим молчал. Староста протянул мошну с деньгами. — Тут за хибару и сруб, я собрал...

Клим отстранил деньги.

— Погоди. Пошто гонишь, Гурий? Чем провинились?

— Ты неправду молвил мне! Пришёл человек из Соли Вычегодской. Сказывает: Аника во гневе! Дочь с немцем бежала против его воли! А я, выходит, приголубил её!.. Уходите Бога ради. Нам с Аникой ссориться не с руки.

— Выходит, Гурий, твой дослух правду принёс, а я — лгал... Ладно. Кличь дослуха, будем с ним говорить, а тебе решать, кто из нас лукавит.

— Тут он. — Староста крикнул: — Сысой, давай иди.

Из-за плетня появился рыжеволосый мужик в серой свитке, колпак он тискал в руках. Растерянность сказывалась во всех его движениях. Клим решил дать ему время успокоиться, он спросил:

— В Соли Вычегодской когда ты был?

— С весны. Вчерась вернулся.

— И знаешь, кто я?

— Многожды видел. Лекарь Клим Акимов ты, Одноглаз.

Клим обратился к старосте:

— Теперь я скажу, как всё было, а Сысой пусть вспоминает, так ли. Сразу после Троицы хозяину стало известно, что его дочь Анна Аникиевна сошлась с жемчужником Иохимом. Аника Фёдорович приказал жемчужника бросить в подвал, Анну запер в светлицу. Но его дочь сбежала из светлицы в подвал, чтобы разделить участь жемчужника. Хозяин во гневе приказал кату утопить обоих.

— Во, во! — вмешался Сысой. — Ух, хозяин и разозлился!

— Да. Аника Фёдорович никого не послушал. Его жена София Игнатьевна оказалась при смерти. Детоубийство могло бы совершиться, но нашлись отчаянные люди, пошли против воли хозяина и освободили приговорённых. Так ли говорю?

— Так, так!

— Хозяйка София Игнатьевна, умирая, потребовала исполнить её последнюю волю: Анну и Иохима разыскали, мать благословила и священник обвенчал их. На другой день София умерла. На её похоронах был Аника Фёдорович и молодые. Они тут же собрались уезжать. Им дали лошадей, нужную снасть для промысла жемчуга. До Старосойги их сопровождали стражники хозяина, ты их сам видел. Вот так всё было. Верно я сказал, Сысой?

— Всё, всё верно. Опять же разговор был: ты будто спас девку!

— А ты меньше верь разговорам, легче тебе будет.

Тут на Сысоя напустился Гурий:

— А чего ж ты мне болтал: бежала! Гневается! Воев пошлёт, ловить будет!

Клим остановил его:

— Пугаться тут нечему, но, как говорится: бережёного Бог бережёт. Пусть твой дослух бежит обратно в Соль Вычегодскую, а я напишу бумагу главному приказчику, Зоту Ильичу. Он ответит: стоит ли тебе остерегаться чего. А пока пусть работают с нами и плотники и рыбаки. Будет плохой ответ, мы сразу уйдём.

На том и порешили.

Сысой обернул за седмицу. Зот писал: «Старосте Гурию не притеснять и оберегать жемчужника Немцова, его жену и иже с ними».

...Вот и крутая крыша накрыла новую избу с подклетью. Резные наличники рассветили окна и дверь в сенцы, и вдруг стала работа! Клим хотел, чтобы их изба-красавица топилась по-белому, а местный печник класть трубы не умел. Пришлось Гульке ехать в соседнюю деревню верстах в пятидесяти за новым мастером.

Вернулся Гулька с печниками, но сильно озабоченный. Печники своим делом занимаются, а он ходит вокруг Клима и вздыхает.

— Гуля, тебе что-то нужно? — спросил Клим.

— Ага. Тут недалеко живёт зырянский святой. Он всё ведает.

— А что ты хочешь узнать у него?

— Вера где?..

Так уж повелось без сговора — в окружении Клима никто не вспоминал о Вере, и вдруг такой вопрос! Клим внимательно посмотрел на Гульку:

— Откуда он может знать, где она...

— Знает! Он святой. Ему нужна только рухлядка её, а у тебя есть.