— Я и так третий день ничего не ем!

— Это худо, не есть ничего нельзя. Сухари обязательно употреблять с водой родниковой. Ходить побольше надобно, на постели не валяться. Работу какую найти по душе. Изнурять себя нужно, и тоска уйдёт. Молись и денно, и нощно, сотни поклонов...

— Молиться в монастыре буду. И свои, и отцовы грехи отмаливать стану... А вот работу себе нашла. Смотри. — Она порывисто поднялась с постели и побежала к большим пяльцам у окна. — Вот пелену жемчугом шью и бисером разноцветным. Мне надобно жемчуга разного много-много, и чтоб дырявить, как мне надобно. И пусть приносит жемчуг немец тот, ловец жемчуга. Только не старый, что тут два дня торчал. Прогнала я его, тиной он пахнет, гнилыми ракушками. Да и выверточка у него противно дребезжит... — И вдруг лисичкой ласковой подошла, руки на груди сложила. — Дедушка, лекарь-батюшка! Мать тебя сразу послушается: пусть тот, другой, опять немец-жемчужник приходит...

— Это какой же другой? Не Иохим ли?

— Иохим! Ты его знаешь? Вот пускай он приходит. Буду работать не покладая рук с утра до ночи. За тебя Богу стану молиться.

...Чего только не обещала Анна: и послушной будет, усердно работать станет, Богу молиться... Ушёл Клим из горницы с чувством какой-то непонятной вины. Хозяйка с нетерпением ожидала его. Передал он ей просьбу Анны и все её обещания. София Игнатьевна опечалилась:

— Боюсь я этого немца. Тихий, послушный он, а в глазах... Хоть и православный, а лихого опасаюсь.

Успокоил её Клим, как мог.

На другой день хотел послать Гульку за Иохимом, но ярыжка, верный себе, — всё знал и сообщил, что все жемчужники на реке Иксе из-подо льда жемчужницы достают, к вечеру будут.

Вечером пришёл Иохим, уставший, раскрасневшийся с мороза. Клим прошёл с ним в лекарскую и, оставшись один на один, прямо спросил:

— Что у тебя с Анной, дочерью хозяина?

Тот поник головой:

— Беда, Клим Акимович! Бе-да! — Иохим закрыл лицо руками. — Не сносить мне головы с этой девицей! — И он поведал вот такое...

Ближе к осени Иохим раза два приносил жемчуг в Коряжмский монастырь, где спасались от мора Анна с матерью. Девица не скрывала, что он ей понравился. И она, не боясь заразы, потребовала, чтобы он каждую седмицу приходил в её светёлку и там сверлил жемчуг и готовил его к шитью. Когда он работал, будто бы указывая ему, никла к нему и прижималась.

Когда мор затих, Анна уговорила мать, чтобы та пустила её посмотреть, как добывают жемчужные раковины. С бабками, мамками и девками она отправилась на реку Иксу, что рядом, в пяти верстах от хором. Тут занялись кто чем: обед готовили, песни пели, глядели, как доставали и разделывали раковины. Только потом хватились Анны Аникиевны. Принялись искать, по лесу аукать. А она оказалась рядом, будто бы ждала, когда её хватятся.

Старший жемчужник сразу заметил исчезновение Иохима, но молчал. А когда тот появился, шёпотом ругал его отборной руганью по-немецки, по-эстонски и по-русски...

— А потом что? — прервал молчание Клим.

— Что потом? Говорила, что без меня жить не может. Работать звала в светёлку... Чтоб не мешали, гнала всех, оставляла глухую и полуслепую мамку... А меня затаскивала на кровать под полог...

— Так... Ты ни при чём, Анна во всём виновата!

— Я не говорил такого. Во всём — моя вина!

— А ты, несчастный, знаешь, что тебя ожидает?

— Знаю... А назавтра приказано со свежим жемчугом поутру у неё быти.

— Так вот: тебе надо бежать, немедля.

— Куда убежишь?! Ведь меня охолопили. А ты знаешь, что делают с бежавшими холопами... Да и не покину я Анну!

— Но она-то тебя покинет, в монастырь уйдёт.

— Вот тогда и я убегу... К монастырю поближе.

...Клим всерьёз рассердился на Иохима и ушёл к себе, не простившись с ним.

Утром проводить Клима в длительную поездку пришёл Зот. Уже за воротами Клим спросил его: можно ли получить вольную Иохиму. Зот удивился:

— А зачем вольная ему? Мужик он головастый, жемчужницы нутром чует. Через год-два Иохим станет головой жемчужной добычи.

— Выкупить его можно иль откупиться? А головой он и вольным может быть.

— Хозяин откупного не возьмёт. Аника Фёдорович толковых холопов в своей семье числит. Доверяет им больше.

— Но вот тебе-то доверяет, — не отступался Клим.

— А ты что, не знаешь? — удивился Зот. Я, жена и сын — холопы Аникины.

— Так это что ж, чтобы он доверял, мне холопом становиться?!

— Другая статья у тебя, Клим Акимович. Ну, будь здоров. До встречи!

Крутили мартовские вьюги. На дорогах лежали рыхлые сугробы — по брюхо коням. И всё ж Клим с отрядом вербовщиков без задержки продвигался вперёд. Остались два больших поселения в верховьях Вычегды: Керчомья в устье Северной Кельтмы — на главном Чердымском пути и Усть-Нем — на Печорском. Клим предполагал закончить до Святой и вернуться в Соль Вычегодскую до разгула половодья.

Хотя по бездорожью следовали строго гуськом и дожившие след менялись местами как положено, всё ж перегон в полсотню вёрст от последнего привала измотал и коней и всадников. Ехали в молчании, и вдруг ветром подхвачен громкий возглас проводника:

— Братцы! Вон за тем прибрежном холмом — Керчомья!

Все оживились, и кони будто поняли эти слова, ходчее пошли.

Со счёта можно сбиться — сколько провели сборов приказчиков и стражников по сёлам и весям. Сам собой установился порядок действий всех участников. Слух о воеводе и новом требовании на много дней опережал отряд. Каждый знал, что к чему, и грамоты читались только ради формы, заранее продумывались и решения. Беседовал с доброхотами и будущими десятниками Фокей — помощник воеводы, а сам воевода в сторонке сидел.

За последнее время Клим насмотрелся всякого. Главное, он увидел разных людей, здоровых, сильных, но душевно неспокойных, ненавидящих друг друга. Когда приходили больные к нему — болезнь их как-то выравнивала. Сильно больные, беспомощные вообще походили друг на друга — каждый хотел излечиться, и всё другое мало интересовало их. У здоровых всё переплеталось — желания разные, сильные страсти... Климу было интересно наблюдать со стороны, и он радовался умным, а иной раз и мудрым самостоятельным поступкам Фокея. Вечером, оставшись наедине, Клим указывал поспешные, по его мнению, неправильные решения.

И всё-таки закреплялся в мнении, что хороших людей больше на свете. А плохие... это те, которые мешают нормально жить другим, присваивают не принадлежащее им, обижают слабых — возникают по вине власть предержащих. О божественной власти, о духовной ответственности никто не думает, кары небесной не боятся.

У Ахия своя статья. В каждом посёлке он встречался со своими людьми, зачастую тайно, а те, которым терять уже было нечего, приходили открыто с челобитной, и узнавал от них такие подробности жизни местной, которые другой раз лучше бы и не знать! В пути подьячий завёл новый описный свиток, с которым уединялся по ночам. Потом приглашались приказчики, староста и Ахий именем Аники Строганова, первого опричника и губного судьи, осуждал виновных. Клим на правах воеводы, которому надобно обо всём ведать, присутствовал на этих судилищах. Да ему и любопытно было, как управлялась эта обширная область. Прежде всего он убедился, что губные доверенные объезжали область раз в год обязательно, а если поступало много жалоб, то и чаще. Иногда принимались очень жестокие решения, так что надзор был, и неплохой.

В Керчомье судилище состоялось на третий день. Ахий пригласил с собой и Фокея, сказав, что сегодня староста может на дыбошки встать, усмирять придётся. Такие слова удивили Клима — обычно Ахий решал вопросы без скандалов.

В сенцах избы ждали решения своей судьбы два арестанта под охраной стражников и с десяток других просителей. В самой избе собрались три приказчика — два строгановских и один иного предпринимателя, всё ж подчинённый губным, начальным людям.