Звуки погони услыхал он примерно через час. Поддал, но вскоре убедился, что уйти не удастся. Вокруг обширные камышовые заросли, в них можно бы затеряться, но послышался лай собак, их везли на челноках. Не теряя времени, Захар в густых камышах толкал челнок вдоль берега, пока не нашёл протоку, соединяющую болото с рекой. Протокой вошёл в зарастающее болото. Стараясь не оставлять след, углубился в лягушачье царство, и, найдя сухой островок, спрятался на нём. Однако отдыхал недолго, ему хотелось знать, что происходит на реке, но кваканье миллионов разных лягушек заглушало все звуки. Осторожно по своим следам вернулся к реке. По отдалённым звукам понял, что погоня ушла вниз по течению, где-то там она и ночевала. Наутро услыхал, что люди возвращаются, идут берегом с собаками. Вернулся и затих на своём острове. К вечеру вздохнул с облегчением — собаки его не учуяли. Следующий день со спасительного острова не уходил. Питался только орехами да ягодами и молодыми побегами липы, костёр зажечь побоялся — слыхал рассказы о том, что зыряне по дыму находят жильё за десятки вёрст.

От погони он освободился, впереди свобода, но на удивление разболелась рана: покраснела, набухла и из неё текла вонючая сукровица. Кружилась голова и мутило. Подумалось — то с голоду, одними ягодами сыт не будешь. Топором сшиб куропатку, всё-таки разжёг костёр и утолил голод. Однако ел без аппетита, а через четверть часа стало ясно — нутро пищу не принимает!

Понял, что болен всерьёз, что нужно спешить к людям, только хороший знахарь может помочь. Вспомнил: «Вот Клим обязательно поставил бы его на ноги! А всё ж беда идёт от Клима!» Преодолевая головокружение, режущую боль в ране, вывел челнок из болота на стрежень реки и в беспамятстве упал на дно челнока... Днём несколько раз приходил в себя, громко стонал, черпал ковшом воду, жадно пил, остатки холодной воды лил на рану, потом вновь проваливался в чёрную, бездонную яму. Потом появились люди, он никого не узнавал и твердил, что его звать Николаем...

...Утром Фокея разбудили и сообщили, что раненый преставился. Похоронили его тут же на берегу. Из его пояса Фокей вытряхнул горсти две денежек и с десяток золотых и серебряных украшений. Деньги тут же разделил поровну на семь частей и раздал. Драгоценности, украшения, нож завернул в пояс, пустые карманы наполнил песком и обратился к сопровождающим сотоварищам:

— Д-други! По всему видно, Захар п-поссорился, может, с хозяином д-даже. Б-бежал, и ранили его. У н-него остались и в-враги, и д-друзья. Они, м-может, не знают, что он р-ранен. Подумают: убили мы его и ограбили! П-потому — мы не знаем н-ничего, не видели его. П-прав ли я?

— Правда твоя, Фокей, не видели мы его.

— Л-ладно. Эти вот ц-цацки раздать не могу, у-узнают, беда на н-нашу голову. Сей час метну в реку, с-спокойнее будет.

— Делай, как знаешь.

— Вечная память Захару!

Пояс плюхнулся и пошёл ко дну. Кто-то воздохнул:

— Жаль, добро пропало!

— Добро — ладно, головам бы целыми остаться!

Вернувшись в Соль Вычегодскую, Фокей ничего не сказал про Захара, даже Климу, хотя догадался, Захар исчез из-за него. Вспомнил он об этом только на следующий год при очень сложных обстоятельствах.

Стараниями Зота на лекарском дворе Климу срубили избу. Теперь Вера открыто приходила сюда и хозяйничала вначале с Василисой, потом одна. Она заметно расцветала, а Клима изводила неопределённость, ему казалось, что люди осуждают его, хотя явного недоброжелательства не замечал. И всё же необходимо искать выход! После исчезновения Захара пришло решение...

Хотел узнать мнение Фокея. Пошли вдвоём за орехами, бродили целый день, пели. Фокей вспомнил:

— Как т-тогда?.. С-сколько минуло?

Надо полагать, о том же думал и Клим; ответил, будто ждал вопроса:

— Семь зим... Да не было песен тогда... Фокей недоумённо вскинул глаза. Клим задумчиво покачал головой. — Клима не было там, и не могло быть песен...

Ещё долго бродили, напали на нехоженое место, набрали полные сумки отборных орехов. Сели перекусить. Похрустывая сухарём, Клим спросил:

— Какова девица Вера-цыганка?

Фокей поперхнулся. Откашлявшись, ответил:

— Девка как д-девка. В-василиса говорит — она любит тебя.

— Я хочу жениться на ней! — выпалил Клим.

На этот раз Фокей ответил, закончив жевать:

— К-к тому шло... Дозволь спросить: а как Таисия, княгиня?

— Она для мира мертва... И твёрдо добавил: — И Юрий-князь мёртв. Жениться станет Клим... Беда в другом — старик я, а она — одногодок Василисы.

— Никакой ты не старик!

...Значит — близкие люди его решение одобряют. Теперь — отец Назарий. Тут трудность — старое вспоминать нельзя. Скажешь: был женат, бывшая жена в иночестве. Спросит: почему ушла в монастырь? В какой? Да ещё проверить может! Нет! Придётся брать ещё один грех на душу! А прошлый раз осмеливался мечтать о рае! Единственное успокоение: Клим-то воистину женатым не был!

Настоятель Никольского храма отец Назарий у себя во дворе колол дрова. Ему далеко за пятьдесят, но он уверенно расправлялся с аршинными берёзовыми поленьями. Благословив Клима, он пригласил его в избу, но Клим пожелал разговора с глазу на глаз. Они сели на поленницу. Выслушав Клима, он вымолвил:

— Ты, Климентий Акимыч, уважаемый человек, многим из нас жизнь спас. Потому дурное поведение такого человека — великий соблазн для малых мира сего... До меня доходили слухи разные, и хвала тебе, что со своим грехом сам пришёл ко мне. Я не вижу никаких препон для законного союза, благословлённого Богом. Однако тайно венчать не стану. Приходите перед вечерней в будний день с дружками, народа тогда мало бывает.

Так и порешили.

Радостный и довольный пришёл Клим домой. Вера вязала чулки. Обняв её, он выложил свои заботы этих дней и сообщил, что завтра они будут муж и жена. Пока воодушевлённо рассказывал, он ничего особого не заметил. Только позднее вспомнил, как её упругое тело вдруг поникло, будто уменьшилось. Она уныло повторила его последние слова:

— Муж и жена... А кто мы есть теперь?

— Полюбовники, грехом связанные.

— Грешники, значит... А потом станем жить без греха... Эх, Клим Акимыч, прежде чем думать о свадьбе, ты бы меня спросил...

— Мы ж с тобой говорили...

— Когда?

— Тогда ты обещала мне сына и дочь.

— Обещала, верно... Но не замуж.

— Как же так: дети у девки без отца! Позор на всю жизнь!

— Уж говорила: мало ль нагульных детей у нас на Никольской? И все живут.

— У тебя будет муж!

— Нет! Я не пойду за тебя!

— Что с тобой?! Почему?

С нехорошей усмешечкой она принялась перечислять:

— Ты — вдвое старше меня! Ты обезображенный старик! Ты...

— Замолчи! Зачем повторяешь мои слова? Обиделась? Прости меня.

— Какая тут обида!.. Я выбрала тебя! А ты теперь расплачиваешься за это. Не хочу! — Вера стремительно приблизила лицо и зашептала: — Скажи! Честно скажи: взял бы ты меня в жёны, если бы я не пришла к тебе?.. Молчишь? Не взял бы!

— Погоди! Ты не даёшь мне сказать...

— Говори. — Она отстранилась от него и стала совсем чужой.

— За это время я узнал тебя. Ты добрая, отзывчивая, очень смелая девушка. Умная. Смотри, как ты быстро осваиваешь грамоту. Я твёрдо решил — ты моя жена! И понял — я не могу жить без тебя!

— Ты решил, ты понял...

— Вера, что с тобой? Я не узнаю тебя. Да, я решил. Твоё решение было раньше. Теперь нужно, чтобы Бог благословил наш союз!..

Говорили они до поздней ночи. Клим уснул, а утром оказалось — Веры около него нет. Не появилась она и на следующий день. Вечером он пошёл к бабке Босяге, Веру там не застал, а старуха разговаривать с ним не пожелала. Дня через два Клим пошёл к отцу Назарию. На следующий день священник зашёл в лекарскую и горестно сообщил Климу, что со свадьбой придётся повременить, пока девушка одумается.

Клим не находил себе места. Всё время спрашивал себя: где, как сумел он обидеть её. На этот вопрос не ответил и отец Назарий. Но вернуть Веру необходимо. Для этого ему нужно заболеть — она обязательно придёт ухаживать за ним...