— А я — баба. Помогать тебе буду, — твёрдо решила она.

Потом Клим не раз наблюдал, как она расправлялась с теми, что позволяли вольности по отношению к ней. Хотя получалось и грубо, но убедительно.

Мор заметно отступал. Пономарь Никольской кладбищенской церкви известил, что теперь в день одного-двух покойников отпевают, а были иные дни — больше десятка приносили. Природа со своей стороны помогала Климу: не было большой жары, часто перепадали дожди. Уже набрали работников ещё на две варницы, Зот торжествовал и всячески хвалил Клима Акимовича.

Однако были случаи нового заболевания. Как-то пришёл Гулька, сияющий от счастья, с порога зашептал:

— Захара мыт свалил!

— Нехорошо, брат, — урезонивал его Клим. — У человека беда, а ты радуешься.

— Человека... Теперь у него силы не будет меня бить! Да и за тобой следить перестанет.

— Не надоело ему? Всё следит.

— Насчёт Веры всех пытает.

— Веры?! — откровенно испугался Клим. — Что об ней известно?

— Никто ничего не знает. Ежели что выплывет, скажу.

Слова Гульки успокоения не принесли: почти каждую ночь Вера приходила к нему...

Фокей часто наведывался сюда, старательно помогал во всём, но не мог взять в толк, почему Клим не только лечит, ай в кабалу из-за них лезет. Однажды, оставшись наедине, обратился к Климу:

— Смотрю на т-тебя, Клим Акимович, и диву даюсь: лекарь ты з-заправский, а зачем деньги тратишь, к-кормишь эту шваль. В-ведь они втихую п-подсмеиваются.

— Деньги — дело нажитое. А ежели за них не платить, половину на кладбище отволокли б. Над моим делом умный не засмеется.

— Да, одним словом — ц-целитель!.. А ведь я т-тебя большим воином знал!..

— Правильно, Фокей, я — лекарь. А большим воином никогда не был, это тебе приснилось!

— П-приснилось?! А как же...

— Вот так. Жил когда-то большой воин, но похоронен он на Воронеж-реке. А лекарь жив, и сражается он с напастями великими и малыми. А ты и другие помощники — вои мои. Мы — не убиваем никого, а из нас каждого мор унести может! Мы — спасаем людей ни в чём не повинных. Правильно?

— Верно. В Соли сотни д-две...

— Не в счёте дело. Возьми Аннушку, девчушку из вашей избы. Из-за неё одной сражаться стоило! Она вон улыбается мне теперь.

Хотя Клим и отрицал, но на этой же седмице, как раз на Мироносицу, 22 июля, ему пришлось примерять шлем большого воина.

Все новости Клим прежде всего получал от Гульки. Вот и сегодня тот пришёл и таинственно сообщил:

— Казаки чего-то взбегались!

— Чего же они взбегались? Говори.

Объяснить он не успел, вошла Вера со словами:

— Мать идёт.

Это — уже событие: Босяга ни разу на варницы не заходила, своим видом всегда показывала, что на Клима сердита. И вот идёт.

Однако он ошибся, Босяга осталась на улице и позвала Веру. Когда та подошла к ней, принялась её горячо убеждать, дочь отрицательно покачала головой. Босяга настаивала, повышая голос. До Клима донеслись слова «дура», «побегут, тебя бросят». Он подошёл к женщинам.

— Здравствуешь, Варвара.

Босяга набросилась на него:

— Вот смотри, до чего довёл! Живот свой спасать не хочет!

— Скажи толком, что случилось? Да не ори так.

— Что, что! Верховые чучмеки войной идут! Тригодын и Замурье порушили: мужиков вырезали, баб опоганили, а хибары пожгли. Заутра тут будут, уходить надо. Без тебя не едет, придётся и тебя брать. У меня челнок приготовлен, ночью уходим.

— Кто-то тебя не в меру напугал, Варвара. Бежать, говоришь? Бросить и больных, и хозяев...

— О себе думай! Хозяева раньше нас утекут. А больные что... ходячие в лес уйдут, а прочие в воле Божьей. Себя не жалеешь, девку пожалей.

— Не думал, что ты такая трусиха, не верится.

— Твоя смелость от глупости! Черемисы бунтующие, как лесной пожар: уйдёшь — спасёшься.

— Ладно. Веру не держу, а я остаюсь. Будем защищаться, ежели потребуется.

Вера, вскинув голову, подошла к Климу:

— Я остаюсь с тобой, не гони меня. А ты, матушка, иди, спасайся.

Клим впервые на глазах у собравшихся, обнял Веру, и они ушли в лекарскую варницу. Босяга разразилась проклятиями, потом села на пенёк и расплакалась. Вышла Вера и увела её в лечебницу.

Клим не успел послать Гульку разузнать, что произошло в верховьях Вычегды, как прибежал посыльный — казачий голова, требовал Клима к себе.

Двор стражи, или казачий двор, широко распахнулся — одних жилых изб с десяток, да конюшни, склады. И обнесён он бревенчатым частоколом. Таких укреплений на Никольской стороне три: вот этот самый казачий двор, потом обширное хозяйство английского подворья да хоромы Строгановых. В свою очередь, вся Никольская сторона обнесена земляным валом с частоколом.

На этот раз казачий двор напоминал развороченный муравейник: сновали стражники, выводили и седлали коней, запрягали подводы. А посреди двора, около кузнецы стояла плотная толпа. Около станка для ковки лошадей было попросторнее, тут собралась знать служилого люда: Зот, приказчики, соляные мастера и десятники стражников. На станке было растянуто тело, похоже, татарина. Рядом, широко расставив наги, стоял казачий голова Макар. В меховой шапке, это летом-то. Его лицо тоже было непривычно для этих мест — бритый подбородок и пышные баки и усы. Из кузнецы вышел казачий кат без рубахи, но в кожаном переднике. Он поднёс раскалённый металлический стержень к ноге пытаемого. Тот только слегка вздрогнул и негромко застонал. Голова сердито приказал:

— Убрать этого! Давай другого.

Из кузнецы вывели человека в разодранном халате со связанными за спиной руками. Глубоко спрятанными узкими глазами пленник взглянул на снимаемого с дыбы и остановил злой взгляд на Макаре:

— Нехорошо делаешь голова! Мы с ним волею шли к Анике, а нас, вишь, скрутили, как татей! У меня слово к хозяину. Веди к нему. Он меня не так приветит.

— Тут сейчас я хозяин. Говори твоё слово, а то на дыбу...

— Моё слово не для стольких ушей. Дыбой меня не пугай. Вон поволокли... Много он тебе сказал? То-то.

Макар кивнул, кат с помощником развязали верёвки и принялись раздевать пленника. Зот, остановив их, спросил:

— Говоришь, шёл к хозяину? Где тебя поймали?

— Задами все посты обошёл. Плохая охрана у вас. Во дворе у дворца схватили, связали и тут бросили. А я требовал хозяина.

— Так было? — обратился Зот к Макару.

— Не так. Как поймали его, десятник доложил Семёну Аникиевичу. Тот приказал мне допросить его.

Тон разговора обнадёжил пленника, он поспешно спросил:

— А ты кто будешь?

— Я — управитель хозяина, Зот.

— Слыхал, слыхал. Тебе, Зот, расскажу всё без дыбы. Веди куда.

Кат вернул пленнику одежду и отошёл недовольный. Макар направился в ближайшую избу, за ним пленник. Зот пригласил с собой некоторых из служебной знати и Клима. Послал за священником, отцом Назарием.

Когда все расселись по скамьям, допрос начал Макар. Пленный с трудом подбирал русские слова, но тут все довольно знали по-татарски, так что всем без затруднений стало известно следующее.

Перебежчиком оказался давний знакомый Аники Очир, ногайский татарин из рода Тайбугинов, но служивший роду хана Ку чума у мурзы Бегбелея. Мурза с небольшим отрядом перевалил Каменный пояс, чтобы пограбить прикамские села в верховьях Вычегды. Тут ему стало известно, что в низовье мор, стража и работный люд Аники ослабели. Богатство Строгановых не давало покоя мурзе, и он пошёл походом на Соль Вычегодскую, обходя большие поселения. По пути к нему пристали тысячи обиженных остяков-вогуличей и разного другого люда, охочего до поживы. Сейчас Бегбелей ходом идёт сюда, боится заразы, потому нигде не задерживается. Завтра будет тут.

— А что, по-твоему, нам делать? — спросил Зот Очира.

— Уходить и уносить, что подороже. Всем известно — силы у вас малые, со стороны подтянуть не успеете. Ограждение и охрана слова доброго не стоят. А Бегбелей тут долго задерживаться не будет, заразы боится. Пограбит, попалит и уйдёт.