— Тогда нужно уничтожить Изверга! — решительно сказал Клим.

— О! Это уже лучше! — согласился Неждан. — Но такое дело не лёгкое. Однако помочь могу...

Обсуждение отложили на потом, когда определится, куда посылают ополчение. Но путь продолжался, и Клим узнал о многом другом. Оказалось, Кудеярово братство почти распалось. Одни осели на землю, в казаки подались, другие воли захотели, разбойничками стали. Но Кудеяр жив, под ним небольшие ватажки, в Рязанщине больше, но и в Прилитовьи есть. Прежние атаманы тоже осели, больше от старости. Про себя Неждан так сказал:

— Я, к примеру, во Владимире кожевенный торг имею. Ватажникам иной раз помогаю. У меня в Разбойном приказе дружки есть, один ещё с тех пор, как мы Юршу спасали, Ивашко Сухоруков. Теперь он в гору пошёл, первым дьяком стал.

Клим откровенно удивился:

— Первым дьяком стал, а твой хомут до сих пор таскает?! Давно б сбросить должен.

— Он пробовал. А у меня там ещё знакомец завёлся, тот предупредил. Ивашко, видишь ли, отпустил вора Кочергу, пообещав воровство того забыть, ежели я, то есть Неждан Скоморохов, исчезну. А вышло, что жена и дочь Ивашкины исчезли; пошли к вечерне и пропали. Весь Разбойный приказ на баталки поставили, сколько невинных похватали и искалечили. Меня с Кочергой тоже хватились. Ан никого. Только через седмицу поспокойнее стало. И тут вечерком идёт Ивашка из приказа, позади него стражник. А тут я навстречу. Сразу не признал; я успел шепнуть, мол, хочешь видеть жену, отпусти стражника, он тебе не надобен, а меня веди домой. Тут около меня двое мужиков появились. Понял Ивашка, и пошли мы с ним вдвоём. Крепко поговорили. Все грехи его вспомнил. Поклялся он мне тогда быть моим вечным данником и не замышлять ничего дурного. В ту же ночь жена и дочь невредимыми явились. Потом мы с ним не раз заморское вино попивали, когда он во Владимир жаловал, или я в первопрестольную.

В общем, Неждан остался самим собой. Сургун тоже — в Суздале на монастырской пасеке.

— А Кудеяровы сокровища целы? — полюбопытствовал Клим.

— Вскрывали... Помогали кое-кому. Потребуется, и тебе поможем.

Сообщил Неждан об игуменье Тавифе, что крепкой дланью держит Девичий монастырь, и об инокине Нионилле, внучке Сургуна.

...Вспомнили, казалось бы далёкое, недалёкое прошлое. Интересно и приятно, всё было светлым и радостным. Все невзгоды забыты. Да и было ли что плохого?! Но сегодняшние заботы ждут своего решения, безжалостно оттесняют близкие сердцу воспоминания.

Под вечер прибыли в Ярославль. Неждан отправился к своему очередному знакомцу, а Клим остановился на строгановском подворье. Тут он узнал, что хозяин здесь и у него гость — опричный тысяцкий. Как только слуга доложил о приезде Клима, Аника пригласил его к столу. Войдя, Клим перекрестился, произнёс здравицу хозяину и гостю; за это краткое время успел присмотреться к тысяцкому. Тут же появилась настороженность — с этим крепким седым воем он где-то встречался!

Аника представил их друг другу. Тысяцкий оказался князем Луцкиным Глебом. Теперь всё прояснилось: Глеб Луцкин — сотник соседней стрелецкой сотни при осаде Казани. Несколько раз они встречались у воеводы, стояли рядом под стягом. С тех пор минуло пятнадцать лет, Клима тогда ранили, и они больше не встречались. Бывший сотник поседел, раздобрел, но остался по-прежнему любителем поговорить. Но вот откуда у него княжество?

Гость опорожнил уже не один кубок и теперь оживлённо перечислял свои победы в Ливонии. Аника усердно подливал ему вина и подбрасывал вопросы. Скоро из многословия князя Клим уяснил, что полутысяча местных ярославских ополченцев уже отправлена в Старую Руссу; вся тысяча там будет ждать дальнейших указаний. Аника осторожно спросил о новгородских событиях. Князь откровенно сознался: до него доходили слухи о государевой опале, но за такие слухи болтунов надо наказывать.

И ещё из разговоров Клим уразумел, что, посылая ополченцев, городское начальство направляет с ними небольшие отряды для хозяйственных целей, проще говоря — скупать и собирать награбленное. А вот Аника Фёдорович посылает без малого сотню, шестую, Медведя — сразу видно, какой размах! Тут князь с пьяной откровенностью упомянул о богатых поминках, кои получал от хозяев. Аника заверил, что за ним не задолжится. Молодец, всем понятен предлог, под которым он держит своих людей недалеко от Новгорода!

На следующее утро Аника поведал Климу, какие беды свалились на Новгородчину.

— Опоздали мы с тобой, Клим Акимыч, отвести беду, да и не смогли бы. — Го́рился Аника. — А сотню Медведя посылаю не корысти ради, как думает князёк. Может, сумеет Медведь помочь в чём. Говорил я с ним, хороший мужик, кажется, всё понимает, на что я намекал, и то, что дело опасное. Награбленное скупать тоже будем, посылаю опытного подьячего, прозвище подходящее у него — Кролик. Пусть Кролик с Медведем себя покажут. А тебе, Клим Акимыч, самому решать, что делать. Как порешишь, так и будет.

Клим ответил уверенно:

— Аника Фёдорович, моё решение твёрдое — Изверга надо убирать. Он несёт великие беды.

— Вон как! Государь со своими доглядчиками его схватить не могут, а ты...

— Наоборот, царю надобен Изверг! Он у него вроде подсадной утки — соглядатаи и стражники хватают тех, кто к нему тянется. Я тут повстречал друга былых времён, он мне поможет.

— Что это за друг? — встревожился Аника.

— Не беспокойся, Аника Фёдорович, я с этим человеком куль соли съел. Не будь его — не жил бы я на этом свете. А вот к тебе его дозволь не приводить: дело опасное затеваем, мало ли что может случиться.

— Хоть звать-то как?

— Нежданом Скомороховым, из казаков он, ныне приторговывает.

— Ладно, согласен. Сказано: бережёного Бог бережёт. И всё ж люди тебе понадобятся. Медведю веришь?

— В таком деле веры мало. Проверять не раз потребуется. Из сотни найдём доброхотов.

— А в разговоре разрешаю намекнуть: в случае чего Аника, мол, в беде не оставит.

— Благодарствую.

— И моя просьба к тебе. Знаю — ты человек удачливый, а всё ж оберегайся, не узнавши брода, в воду не суйся. Дело у тебя правое, но никто не осудит, ежели не выйдет. А ежели выйдет — никто не узнает, кого благодарить надобно!

Князь быстро принял ополчение; в каждую сотню назначил своего опричника товарищем сотника и увеличил вдвое обоз, для чего заранее приобрёл подводы и запасы. Не задерживаясь, отправлял каждое утро по сотне в поход до Старой Руссы. Первой — сотню Медведя.

От Ярославля до Старой Руссы дюжина малых гонов по сорок вёрст — дневной путь обозов и пеших путников. Или шесть больших гонов для конников. К вечеру третьего дня пути сотня Медведя подошла к Вышнему Волочку. С горем пополам ночевали на заезжем дворе, спешно построенном на пожарище с продуваемой конюшней, сторожённой из обгорелых плетней. А поутру увидели на главной улице из конца в конец — полуразрушенные обгоревшие очаги, припорошённые снегом, обгоревшие деревья и ползущие змейки позёмки — снега с пеплом. На их пути через город попались все две-три несгоревшие избы. И ни одного человека — увидали всадников, попрятались. Клим пытался заговорить с людьми заезжего двора, но они кланялись и отходили. Бабы охали: «Ой, не знаю, господин хороший, ничего не знаю».

Ехали весь день, попадались разорённые деревни и сёла, запах пожарищ и тишина. Несмотря на колючий мороз и жгучий ветер, вои, проезжая пепелища, снимали треухи и крестились. Подобные разрушения Климу доводилось видеть на тропе движения татар, Орды. А тут прошли русские люди во главе с православным государем! Господи! Как ты допустил?! За какие грехи?

К вечеру въехали в посёлок Валдай, этот пострадал меньше, чем селения до него. Уцелевший заезжий дом и несколько соседних изб приняли на постой воев. И всё ж с появлением всадников жителей будто ветром сдуло. Клим с Нежданом выбрали дом, стоявший на отшибе. Зашли, никого, хотя изба натоплена. Гулька и стремянной Неждана Гришка походили по двору, пошумели. Когда расседлали коней, появился старик. Принялись его расспрашивать, он, как и все, ничего не видел, ничего не знает.