И вот последнее действо: вои бегом понесли и положили ежи глубоким полумесяцем, потом верховые ввели десяток лошадей, в сёдлах которых лежали мешки с песком человеческого веса. Этих лошадей нещадно погнали вглубь полумесяца ежей. Раздался всплеск конского ржания, как при боевой сече. Раненые кони после ежей рассыпались веером по отмели, но их догнали пули хороших стрелков.

Господа воеводы могли осмотреть гуляй-город, дощатые и плетнёвые прясла, вязку ежей, кстати, ни один ёж не рассыпался под напоровшимися конями, ну и на мёртвых конях могли видеть, какие раны наносят ежи.

Князь Хворостинин представил воеводам Клима Одноглаза, гуляй-воеводу. К нему подъехал князь Воротынский, окружившие Клима воеводы отвернули коней.

— Исполать тебе, воевода Клим! Я зрил гуляй-города и ежи на Арском поле под Казанью. Но твои — лучше! — Клим снял шлем и низко поклонился князю. — Ни один ёж не рассыпался. Это из-за роготулек, что лежат на вязке?

— Просто крепкая вязка, князь. А роготульки для другого. На Арском поле видели: первая волна коней попортила. По второму разу передовые конники, на ежи не наезжая, рубят саблей вязь, ежи рассыпаются. Так вот, мы крепим на вязь роготульку, либо кладём жердь на два-три ежа — с ними вязку с коня не порубишь.

— Ладно! На полтысячу воев какой расход прясел?

— Под пять сотен всадников с обозом и нарядом надобно без малого четь земли. Для ограды — сорок прясел по три-четыре сажени каждое. Всё это перед тобой, князь.

— Борзо считаешь! Посмотрим, как на деле будет.

Князь отъехал, а воеводы засыпали Клима вопросами. Гуляй-воевода отвечал, показывал, рассказывал; сотники и десятники помогали ему, особенно старался Гулька — везде успевал. А в это время прясла неподвижные объединяли с теми, которые на колёсах, запрягали коней. Конники и обоз построился в походный порядок.

Сегодня большой воевода пригласил воевод в Голутвинский монастырь на праздничный стол. Клима хвалили, он герой дня. А ему непривычно грустно. Вот за столами более десятка воевод среди прочих, которых он знал в своё время. К примеру, князя Михайло Ивановича видел и под Тулой, и под Казанью, даже выполнял сам его распоряжения! Или вот князь Репнин... Но сердце совсем попробовало выскочить, когда к нему приблизился князь Слепнев, тот самый Фёдор Захарович, друг! Правда, тогда он был княжичем... Клим настолько уверовал в своё новое обличие, что без смущения отвечал на его вопросы. Тот просил его дать сведущего человека — он хочет ставить гуляй-города и ежи на защиту своих украйных мест.

Князь Слепнев приехал в Коломну решить с Воротынским, куда ему при наступлении татар отступать с ополчением южных украин.

Клим отвечал на расспросы, а сам следил за выражением лица Фёдора. Вот он перестал слушать, далёкие воспоминания пришли к нему, провёл ладонью по лицу, сильно поседевшей бороде — отогнал наваждение. Действительно, как мог изгой-кудеяровец стать воеводой царских войск! Кому скажешь — засмеют! И слушает Фёдор плавный рассказ гуляй-воеводы... Вместо старца одноглазого встаёт перед ним добрый молодец! Зажмурился — его речь! Последний раз слышал этот голос в смолокурне! Сколько лет тому?!.. И не выдержал Фёдор, приблизился к гуляй-воеводе и очень тихо спросил:

— Юрий Василич, ты ли это?

Ни один мускул не дрогнул на загорелом лице Клима.

— Прости, князь, не понял тебя.

— Спрашиваю, где навык такой заимел?

— Под Казанью на Арском поле. Князь Михайло Иванович вспомнил...

Вечером Гулька на ухо шепнул, мол, князь Фёдор тобой интересуется, своих людей прислал, о тебе расспрашивают. Клим знал, где остановился Фёдор, и пошёл к нему:

— Доброго здоровья, князь! Дозволь обратиться?

— Прошу, прошу, воевода!

— Благодарствую, князь, мне сказали, что тебя моя родословная беспокоит, людей пытаешь. Потому пришёл, спрашивай меня.

— А, вон что! Тогда отойдём... Да я теперь про тебя всё ведаю, воевода Соли Вычегодской, Одноглаз Безымов. Так чего ж ты всполошился?

— Всего ты про меня знать не можешь. А, по твоим словам, всполошился потому, что причина есть. Год назад злые люди также за мной ходили, в грязное дело вклепали, в темнице сидел! Сам государь в поклёпе разбирался. Дай Бог ему долгой жизни! И освободил, как видишь. Так мне не по душе, когда следят за мной.

— Я тебе, Одноглаз, зла не желаю.

— И на этом спаси Бог. Дозволь уйти?

— Погоди. Был у меня большой друг... Дюже с тобой схож! Закрою глаза: твой разговор — его разговор! Юрия!

— Вклепался ты здорово, князь Фёдор! Князем Юрием ты меня уже величаешь, не к добру этакое.

— Ой Безымов, Безымов! Я теперь уверен, что не вклепался! Смотрю, руку на саблю положил ты. А что, давай стукнемся, как бывало! Сразу узнаю твою руку! А?

— Князь Фёдор, я, кроме всего, лекарь. Так вот, болен ты, князюшка, лечиться треба! Воду пей только холодную, вина — никакого! Стукнуться не мешало б, да князь Михайло строг. И тебе всыпет, не посмотрит, что князь ты! Прощай!

И ушёл, хотя очень хотелось вернуться и обнять...

Итак, к Везнесению стояли по расписанию. Большой полк Воротынского, без малого десять тысяч воев, с большим нарядом под Серпуховом на Крымском тракте. Полк правой руки Одоевского, тысячи три-четыре, чуть выше по Оке, в Тарусе, а левой руки, Репнина, вдвое меньший, по реке Лопасне. Сторожевой Шуйского в Кашире и передовой Хованского — в Калуге. Дмитрий Хворостинин числился вторым воеводой передового полка, но по приказанию Воротынского он имел в речном отряде войско подвижное для защиты главных переправ. К нему же относилось гуляй-войско, которое строило гуляй-города по Крымскому тракту от Серпухова до Подольска. Кроме того, ближе к Москве стояли казачие отряды. Всего под Москвой у Воротынского стояло против татар чуть более двадцати тысяч. Остальные силы, раза в два большие, — царёв полк, служилые татары, конница Магнуса — ушли далеко на север, государь не хотел, чтоб их обошли татары.

Иван не собирался защищать возрождающуюся столицу. Сразу после Святой он женился в четвёртый раз, поспешил покинуть Москву, захватив с собой четыре с половиной сотни подвод, полных золота и драгоценностей, сохранившихся в подвалах Кремля после прошлогоднего пожара. Теперь он, обосновавшись в Новгороде, ждал развития событий, отгородившись от непредвиденных случайностей сорокатысячным войском.

А события стремительно нарастали. Орда Девлет-Гирея расползлась по украйне, сжигая деревни и вытаптывая поля, но не задерживаясь около укреплённых городов. На Успение праведной Анны крымчаки пожгли пригороды Тулы, а на следующий день поили коней из Оки против города Серпухова!

Отступающие с полдня воины и посланные пластуны сообщили Воротынскому, что Девлет-Гирей навёл на Россию не менее десяти тем всадников, часть которых, занимаясь грабежом, рассеялась. К берегам Оки вышло около шести тем, из которых две-три тьмы Большой и Малой Ногайской орды, три тьмы крымчаков, несколько тысяч адыгейских джигитов и османских янычар, сопровождающих больше сотни турецких пушек. Таким образом, с самого начала дела русские воеводы знали, что перед ними противник втрое сильнее их!

Верблюд шагнул — арба качнулась, два шага верблюда — сажень, за одну версту арба качнётся тысячу раз, и только Аллаху ведомо, сколько качнулась она от Бахчисарая до Оки!.. Плавное покачивание навевает дрёму, и длинной чередой сменяются то ли сновидения, то ли воспоминания...

Саттар-мурза вот уже четверть века около Девлет-Гирея. Да славится имя его! Когда тот был наследником, Саттар охранял его один, а стал ханом, повысили и его — стал начальником большой охраны... О, Алла! Какие только поручения повелителя не выполнял он! А как повелитель доверял ему!

По этому Муравскому тракту сколько походов на Московию совершил сперва с царевичем, потом с ханом! И всегда возвращались с добычей... Были и неудачи, к примеру в первый год ханства Девлет-Гирея. Тогда плохо помогли Казани — ушли от Тулы... Однако в прошлом году повелитель отметил своё двадцатилетие ханства великой победой — сжёг Москву! Взял тьму тем рабов. Каждый, даже простой нукер, получил большую награду. Жаль, что из-за хворости не посчастливилось ему, Саттару, быть с ханом! Неслышно змеёй подкралась старость, постоянно болит грудь. Иной раз будто нож врезается в сердце... А начальником ханской охраны стал его сын, тоже Саттар. Сколько он привёз добра в прошлом году! Сколько радости было — привёл два десятка рабов! Да каких здоровых. Правда, после такой победы упала цена на живой товар. Но всё равно — слава хану!