— Прости, матушка, — обратился приказчик. — К тебе вот посыльный от гостя Аники Строганова.

— Милости прошу. С чем пожаловал?

— Со словом Аники Фёдоровича к гостю Исаю Никитычу. Поскольку его нет, приказано тебе сказать, Ольга Мавровна. Аника Фёдорович прибыл в стольный град, да заболел дорогой. Желает он тебе многих лет здравия и процветания дому твоему. Из-за болести не мог он сам поклониться тебе, прислал меня, недостойного. И вот поминки. Прими Христа ради. — Посыльный поставил перед хозяйкой туес.

Аника Строганов был уважаемый купец; одежда посла и его речь говорили, что это приближённый человек Аники. Поэтому ему был оказан достойный приём. Хозяйка встала, поклонилась, приказала подать скамью и посадила против себя. Несмотря на пост, угостила крепким мёдом. Взаимные расспросы длились долго. Клим узнал, что жену Аники звали Софией Игнатьевной и она — подруга Ольги Мавровны, что у неё один сын и две дочери, да два пасынка и падчерица, и все живут одной семьёй, что Аника в свои шестьдесят семь лет начал прихварывать. Он не взял на этот раз своего знахаря, а местными недоволен, облегчения не приносят. Тут хозяйка расхвалила знахарские способности Клима и попросила его полечить богатого гостя.

Аника Строганов известен на всю Русь. Он варил соль на Вычегде и Каме, держал соляной торг во всех больших городах. Неждан в своих рассказах не раз называл его соляным владыкой. Теперь предстояло увидеть этого владыку. Клим охотно согласился. Расспросил посыльного, чем болен хозяин, и захватил нужные специи.

Ехали они в маленьких саночках, сытый жеребец играючи мчал по улицам и слободам, мимо погостов и лесных островов, засыпанных сугробами снега.

Двор Строгановых стоял на Покровке Земляного вала. Был он огорожен бревенчатым частоколом с бойницами, ни дать ни взять — княжеский острог. Но за стенами хором не видать, только поблескивал крест небольшой часовенки. После условного стука молотом открыли ворота. Двор внутри обширный. Справа — четыре рубленых избы, слева — конюшня не менее как на сотню лошадей, в отдалении — амбары и навесы, там десятка два розвальней. Ближе — коновязь, около неё с десяток коней под сёдлами. По двору снуют приказчики, мужики, и солидно похаживают усатые сабельщики, похоже — казаки.

Не успел Клим разобраться, что перед ним — торговый или воинский двор, как повели его в избу-пятистенку, отличающуюся от других тем, что у неё на крыше была труба. Первая половина — обычная мужицкая изба, скамьи вдоль стен, стол в переднем углу и печь в пол-избы с лежанками. Около чела печи баба воюет с ухватами. Единственное отличие — в переднем углу киот с дорогими иконами.

В другой избе, горнице, Аника лежал на постели, обложенный мешочками с нагретым песком. Несмотря на болезнь, в свои шестьдесят семь лет выглядел он далеко не старцем. Борода и густые волосы на голове были седыми с тёмным отливом, будто из старого серебра. Перед кроватью стояли двое — седенький старец, опирающийся на палку, и здоровый черноволосый мужик, похожий на цыгана.

Аника из-за мешочков некоторое время рассматривал Клима, изуродованное лицо и рука ему явно не понравились.

— Ещё знахарь! — сказал он, не скрывая насмешки. — Вон уже два есть, третьим будешь. О моей болезни расспрашивал?

— Наслышан.

— Вылечишь?

— Попробую.

— Значит, обещаешь! Они вон тоже обещали, а теперь в пору гнать их в шею!.. С чего начнёшь лечить?

— Сперва посмотреть тело, спину, надо грудь послушать...

— Чего её слушать, она не болит. И на спине ничего не увидишь. У меня внутри, под кожей боль сидит! Вон про тебя Ольга сказывала, что знатный лекарь, а Бог знает с чего начинаешь. Их вон спроси, как они меня лечили.

— Аника Фёдорович, как они тебя лечили, это их дело. Я буду по-своему. Мне надо знать, где болезнь узлы завязала и какова крепость твоя.

— Вон как! Их выгнать, или пусть учатся?

— У меня секретов нет, как хочешь.

После осмотра Клим сказал:

— Прикажи топить баню без пара.

— Эка! Они меня уже парили, только без толку.

— Хозяин, я берусь вылечить, но тебе придётся делать, что скажу. Баню прикажи топить без пара.

— Васька, слыхал: баню живо!.. Смотрю ты... как тебя?.. Клим, смело берёшься... Слушай моё слово: ежели за три дня меня на ноги поставишь — озолочу! Понимаешь, какое дело: третьего студеня в воскресенье мне государь приказал у него во дворце быть, а я колодой валяюсь!

— За три дня, говоришь? Попытаться можно, но тебе тяжело будет, терпеть придётся, и своему ангелу молись.

В бане Клим мял до болятки поясницу больного, натирал медвежьим салом, отдыхал и опять мял на полке в такой жаре, что волос трещал. Изнемогая от жары и усилий, стаскивал Анику пониже на скамью, сам валился на пол. Отдохнув, вновь забирались на полок, и опять давил, разминал, шлёпал поясницу. Таких бань два раза в день, утром и вечером. Аника терпел, иной раз кряхтел. Между двумя охами сказал:

— О-ой, Клим! Ежели такое лечение впустую, прикажу грузчикам в этой же бане тебя в четыре руки и в четыре ноги целый день давить! Выживешь, отпущу на все четыре стороны. Помни!

Слуги приносили Анику в баню и уносили обратно в избу чуть живого, удивлялись: что этот косорукий знахарь с ним делал, над хозяином измывался. Купец просил пить. Клим не давал ни кваса, ни воды, а поил только своим отваром из калины, ландыша и валерьянова корня.

На третий день в субботу Аника сам с постели встал, сам пимы натягивать начал. Тут вошёл в светёлку Клим, коршуном на него налетел, в постель уложил, слугу отругал. И вновь баня...

В воскресенье заутра Клим заставил купца по комнате ходить, нагибаться, приседать и всё спрашивал, где хоть малая боль возникает. Аника выполнил все приказания, потом обнял лекаря и сказал:

— Удружил ты мне, свет Климушка! Проси чего хочешь!

— Просить рано. Вот съездишь в Кремль, потом ещё седмицу полечимся, тогда забудешь, как поясница болит.

В это воскресенье Клим проведал Ольгу Мавровну и Василису. Узнал, что Исай ещё не приехал, но весточку прислал из нового города Орла — скоро вернётся.

Вечером пошёл на свидание к Неждану. И первый вопрос был о девочке Агаше.

— Ничего хорошего, Климентий-друг. Был я у татарского колдуна. Живёт он среди двора в юрте, на Арбате. Гадал он при мне на каких-то белых зёрнах и рассказывал: эта девка совсем не русская, а татарка крымская. Украли её в гарем хана Касимовского, Саин-Булата.

— И ты поверил его брехне?!

— Поверил. Это хитрый нехристь. Не зернушки ему подсказывали, а шиши. У него их навалом, и христиане есть, дворовые у боярства. Говорил, что Агаша отбивалась, связанной везли, у хана в подвале сидела, а потом ничего, привыкла. Хан отличил её от других жён, подарки дарил.

— А не сумеет твой колдун выкупить её? — предложил Клим.

— Нет, деньгами хана не удивишь.

— Значит, всё! Не видать мне дочки названой как ушей своих!

...Ошибся Клим, произошло такое, чего даже татарский колдун предсказать не мог: ровно через десять лет свиделся Клим, но не с Агашей, а с Агафьей Акимовной, великой княгиней всея Руси, женою великого князя Симеона Бекбулатовича! Но об этом узнаем в своё время...

А на этот раз в горе распрощался Клим с Нежданом и не вник в смысл его слов последних: оказывается, государь сегодня после обедни выехал из Кремля со всеми своими чадами и домочадцами, с ближайшими боярами, со всем скарбом на сотнях подвод будто бы в Коломенское. И совсем шёпотом на ухо добавил:

— Приказные не верят, что в Коломенском долго задержится. По всем дорогам стрельцов и стражников разогнали, чтобы государеву поезду никакой задержки не вышло. Я уж совсем хотел уходить из Москвы, а теперь задержусь. Мало ли что может случиться.

На другой день Клим пошёл на Покровку к Строганову. Там узнал, что хозяин уехал вчера и не возвращался. Пришлось ждать. Только на следующий день вернулся Аника. Сразу лекаря не принял, совещался с приказчиками и с другим начальным людом. Вышли они от него и забегали.