Запас энергии окончился. Схватившись руками за голову, Гулька качался на камне из стороны в сторону. Вереней, отходя приказал приказчику:

— Андрейка, проводи болезного до подворья Строгановых.

От Соли Вычегодской до стольного града восемьсот вёрст; ежели поспешать, то верхового гона до неё с малым отдыхом, чтоб не запалить коней, — две седмицы. Похитители в таком деле толк знали.

Клима привели в сознание ещё в лодке, потом посадили в седло-гнездо, да ещё привязали и гнали коней по просёлкам до вечера. Потом несколько часов отдыха и опять в путь. Только в конце этого дня они перестали опасаться погони. Радовались успеху — пленник легко достался!

Присмотревшись к похитителям, Клим понял, что старшим тут был Левко, доверенный слуга Вяземского. Широкоплечий, русоволосый парень с формирующейся бесцветной бородкой. Улыбчивый, в пути каждый раз запевал какую-нибудь песню, чаще заунывную, про неудачную любовь.

Его помощником был второй слуга князя Дорофей, постарше Левка, молчаливый, песням подтягивал вполголоса. Этот был из вычегодских охотников, хорошо знал посёлки вдоль реки и дороги. Вёл отряд уверенно, заезжал в посёлки, только чтобы пополнять запасы.

Третий — Влас. Клим сразу узнал в нём одного из дворян Изверга. И десяток стражников из ополчения князя.

Все они относились к Климу без злобы, поили, кормили наравне с собой, рук-ног не вязали, но Левко предупредил, чтобы Клим ни с кем не разговаривал. Но уже на третий день отношения потеплели. Десятник стражи неудачно спрыгнул с коня и вывихнул ногу. Клим вправил её и облегчил боль. Убедившись, что с ними едет лекарь, все принялись выкладывать перед ним свои болести, иной раз и тайные. Клим охотно давал советы, остановив отряд, указывал, какие травы собирать и как отваривать. Теперь он ехал, как обычный всадник. Правда, Левко сказал:

— Хоть ты и добрый мужик, Клим, но побежишь, свяжем, а то и пришибём ненароком! Сам понимаешь — чужую волю выполняем.

— Некуда мне бежать, Левко, здорово меченый аз. Ты вот меня силой везёшь, а ведь приказали б, добром приехал бы.

— Князю видней. — Проехали сколько-то, песни пропели, и Левко попросил: — По облику ты, Клим, многое повидал. Расскажи о себе, дорога короче станет.

Рассказ про Клима Безымова, воя и лекаря, длился десять дён пути. Уже в виду Москвы Левко подвёл итог:

— По твоему глаголу выходит — ты праведный человек. Так за что тебя взяли?

— Об этом ты вон Власа спроси, а я не ведаю.

— Я в лицо видел Клима, потому и послали меня. — Хмуро ответил Влас. Ни он, ни Клим об Изверге не упоминали. Встретились, мол, на постоялом дворе и запомнили друг друга.

Усадьба князя Вяземского на Земляном валу. Левко отпустил стражников раньше — их жилища в слободе. К воротам усадьбы подъехали уже в сумерках. Слуги удивились: за воротами тишина и ни огонька, даже собак не слышно. Долго стучали, появился незнакомый привратник. Левко назвал себя, пояснил, что, мол, отъезжали по велению князя. Сейчас вернулись сам-четыре. Привратник буркнул: «Подождите», отошёл. Вскоре открыл ворота, как только въехали, их окружили вооружённые стражники, стащили с коней и поставили перед крыльцом. Вскоре на крыльцо вышло начальное лицо, с ним два факельщика. Пока Левко излагал задание князя и его исполнение, Клим узнал в начальнике Фёдора Ловчикова, соратника и родственника князя Вяземского.

Ловчиков, не выслушав Левко до конца, распорядился:

— В амбар всех! Под замок и стражу...

На заре в зарешеченном окне амбара появилось девичье лицо. Раздался шёпот:

— Левко, Левко, где ты?

— Тут я, Даша. — Они целовались через решётку, никого не стесняясь. Девушка шептала:

— Ой, Левко! Что будет?! Князя заковали! Степана и всех старых слуг поубивали! Головой теперь у нас Фёдор Фёдорович!.. Вот тебе сулейка с квасом и хлебушек. А это яички от жены Дорофея. Ешьте, потом ещё принесу, сторожа пока наши...

Но Даша второй раз не появилась. Вскоре подъехала парой запряжённая глубокая телега. Пленников посадили в неё и под охраной отправили к Опричному двору, впереди на коне Ловчиков.

Клим отчётливо понимал безысходность своего положения, но сразу после похищения им овладело какое-то удивительно спокойствие, будто он ждал такого конца. И тут в Москве для него ничего не изменилось, сменилась только охрана. А вот для его похитителей произошла страшная беда — в одночасье мытари попали в мытарство! Левко, согнувшись в три погибели, сидел, не поднимая головы, тяжело вздыхал. Дорофей сумрачно и тоскливо провожал взглядом уходящую назад улицу. А Влас плакал: рухнула его надежда уехать в поместье и зажить тихо, смирно. А теперь опять Малюта...

Несмотря ни на что, Клим не отдался своему горю, он мог наблюдать происходящее, и это радовало его... Вон Ловчиков гарцует, красуется — доволен, что может услужить главе сыска, Малюте Скуратову. А вот и Опричный двор, издали видел это чудо, выросшее за год, а теперь вблизи... Обнесён двор трёхсаженной стеной, от земли на сажень — белый камень, выше — кладка красного кирпича с бойницами и зубцами.

Телега остановилась перед воротами, что со стороны Стрелецкой слободы. Ворота солнечными лучами сверкают — обиты они белой шлифованной жестью, смотреть нельзя на них, ослепнешь, а особо если у тебя один глаз! По бокам ворот из морёного дуба львы вырезаны, а над воротами — крылья раскинул огромный орёл. У львов и орла зеркальные глаза — стоит тебе шевельнуться, оживают глаза, бегут в них уменьшенные дома, деревья и совсем маленькие людишки! И, говорят, ворот таких трое, ещё на Никитскую и Арбатскую стороны.

Подбежала стража опричная, неслышно распахнулись ворота, теперь телегу сопровождали опричники и Ловчиков, спешившись.

Кабы не страшное место, тут бы только радоваться надобно: во дворе все хоромы и церковь опричная из светлого елового дерева, наличники, крылечные столбы с резными украшениями, тут и лозы да кисти виноградные, да птицы невиданные, звери. Две сотни резчиков трудились не разгибая спины! Опять же над башенками многих хором — чёрные орлы с распростёртыми крыльями.

Улицы все между палисадами усыпаны белым песком с ракушками. Под ногами коней и людей хрустит этот песок со звоном.

Красоты кончались сразу за резным крыльцом приказной избы. Здесь вроде как предбанник пытошной избы — на низких скамьях с ремнями навалены разные предметы пыток: плети, клещи, металлические стержни. За столом сидел длинноволосый подьячий, перед ним длинный свиток. Сдавал привезённых сам Ловчиков, называя имена, подьячий записывал в свиток. «КлимОдноглазСольВычегодскийВоеводаЛекарьСхваченЛюдьмиКнязяВяземского». Клим не знал, что кроме этих слов был записан порядковый номер 354, и понял это, когда два дюжих ката, схватили его мёртвой хваткой, завернули рукав свитки вместе с рубахой, а третий кат деревянной палочкой написал кипящей смолой под диктовку: «Твёрдо», «Наш», «Добро». Резанула ожоговая боль, один из катов заботливо приложил к руке холодную мокрую тряпку.

В свиток попали также Левко, Дорофей и Влас — слуги князя, бравшие Одноглаза. Они также получили свои номера. Клим обратил внимание: в записи нигде не упоминался Изверг! Значит, его должен назвать князь, с него и спрос!

Вновь принятых потащили вниз по лестнице в подвал, тёмный и затхлый...

Иван Демьяныч Сухоруков, ныне дьяк Разбойного приказа заканчивал трапезу. После жирных щей, убоины с хреном и грибами, можно сказать, до отвала — заговенье на Петров пост. Запил просяной бражкой и собирался пойти подремать, как слуга доложил, что рвётся к нему Скоморохов, купец. Дьяк не скрыл своего раздражения:

— Вот носит его нечистая сила! Прости меня, Господи! Ну что ж, убирай и проси.

Ивашка Сухоруков за последнее время раздобрел, обзавёлся брюшком, бороду отпустил окладистую. По-прежнему государь отмечал его ретивость и сметливость, но всё ж не так, как раньше, — много новых людей около трона вьётся. Да опять же Григорий Лукьяныч прибрал сыск к своим рукам, а у него и люди свои. А всё равно большого добился Ивашка! А вот от этого прилипалы Скоморохова никак не отделаться!